Читать интересную книгу Огонь неугасимый - Абдурахман Абсалямов

— Которая, насколько мне известно, достаточно попортила вам крови. Вы же сами говорили, что даже во сне видите эти проклятые стержни.

Все рассмеялись. И сразу загудели голоса. Но Муртазин снова призвал к порядку.

Назиров, недовольный поначалу, что его в такую горячую пору оторвали от работы, видя, как по-деловому ведется директором совещание, понял, что созвано оно в самое время. Волнуясь, ждал он своей очереди. Он уже знал, что скажет то, о чем другие пока и не заикаются, и потому волновался еще сильнее. В нем зарождалось сомнение: а что, если поспешишь и людей насмешишь? Не торопится ли он? Не являются ли его мысли результатом неопытности, молодости? Более опытные начальники вон как осторожничают. Никто вперед не вырывается. Каждый старается оставить для себя какую-то лазейку, резерв. А Азарин, конечно, неспроста начал с предложения о наборе рабочих и обошел вопрос о стержнях. Это и будет его резервом. А у него, у Назирова, где резерв? Ведь только недалекий командир начинает наступление без резервов.

Назиров встал. Он немного растерялся под тяжелым взглядом директора, но тут же и пристыдил самого себя: «Все еще как школьник! Тоже мне инженер!..» Резко дернув головой, он отбросил назад светлую прядку волос, свисавшую на лоб. Если говорить, так уж глядя прямо в глаза!..

— Я хочу начать с опровержения неправильной, на мой взгляд, мысли, проскользнувшей в речи товарища Пояркова, — сказал он. — Вадим Силыч говорил, насколько я понял, что нельзя якобы увеличить продукцию механического цеха, не пополнив его новым оборудованием. Это неверно. У нас есть все возможности на той же площади и при том же оборудовании снимать больше продукции.

— Интересно, какие же это возможности? — перебил его Поярков.

— Технологические цепочки, — сказал Назиров. — Мы можем, например, создать в нашем цехе новые линии для обработки поршневых колец, поршневых пальцев, шатунных болтов, поршней, ступиц колеса трактора, а также деталей котла паросиловой установки. Цепочки облегчат нам контроль за производством, благодаря им сократится путь детали от одной операции к другой, а главное — при таком способе производства один рабочий сможет обслуживать несколько станков. Мне одно только непонятно, почему у нас так тянут с внедрением технологических цепочек? Должен оговориться, однако, что сам я рассматриваю технологические цепочки лишь как первый шаг. По моим подсчетам, в самом недалеком будущем мы сможем перевести весь механический цех на поток.

По правде сказать, Назирова еще мучило тысяча и одно сомнение, но, когда, придя на совещание, он услышал, что план завода должен быть увеличен чуть не вдвое, он, отбросив все колебания, решил идти напрямик. Он перестал замечать иронические усмешки своих коллег. Его уже не страшили никакие побочные соображения, вроде того, что он может показаться новому директору пустым фантазером и сломать себе шею. Глядя загоревшимися глазами в упор на Муртазина, он стал объяснять сущность своего проекта.

Назиров говорил, не вдаваясь в мелкие подробности, сжато и ясно. Даже Поярков слушал его, не перебивая. Но когда он, по своей неприятной для Назирова привычке, сняв пенсне и прочистив мизинцем уголки глаз, стал разглядывать то, что осталось на ногте, Назиров уловил скользнувшую по его губам насмешливую улыбку и понял, что этот человек еще много раз будет портить ему кровь. Но ему сейчас ничто уже не было страшно.

— Михаил Михайлович, вы знакомы с проектом? — внешне сдержанно спросил главного инженера Муртазин. — Выйдет толк?

Но сидевшие в кабинете заметили, как все больше светлело суровое лицо директора, в полуприкрытых веками глазах вдруг вспыхнул огонек живого интереса. «Повезло Назирову!» — мелькнуло у многих. Кто радовался за Назирова, кто завидовал ему.

Белый как лунь, с мешками под глазами, Михаил Михайлович слушал Назирова стоя, прислонившись к шкафу. Впрочем, он не садился с самого начала совещания. Близко сталкивавшиеся с ним люди говорили, что он даже работает стоя и лишь в очень редких случаях присаживается за свой письменный стол.

— Говорить о готовности проекта в целом рановато, — сказал Михаил Михайлович, прохаживаясь между стульев. — Но мысль ценная. Отдельные элементы этого проекта можно и нужно начать внедрять в производство немедленно. Да мы и внедряем. Я поддерживаю Назирова в части технологических цепочек для обработки поршневых колец, шатунных болтов и так далее. А в целом?.. В целом проект достоин того, чтобы им заняться серьезно. По моему поручению этим вопросом и начал уже заниматься Аван Даутович Акчурин. Нужно поручить ему продолжить эту работу.

В конце совещания Муртазин заявил, что вместе с главным инженером наметит конкретные меры.

— На этом, кажется, все, — заключил он. Назирову он велел остаться.

Когда все вышли из кабинета, Муртазин попросил Назирова рассказать, когда и какой институт он закончил, на каких заводах работал, давно ли начальником цеха. Поинтересовался также, за что ему было присвоено звание лауреата, и, узнав, что Назиров получил его за коллективный труд еще в институте, молча кивнул головой. Зато очень подробно расспрашивал, в каком состоянии находится проект на данный момент, интересуясь его мельчайшими деталями.

Выслушав ответы Назирова, Муртазин встал.

— Пока не ознакомлюсь с вашим проектом сам, — сказал он, — не скажу своего последнего слова, хотя вижу — вам очень хочется услышать его. Потерпите немного. Но независимо от того, будет приемлем ваш проект в целом, нет ли, хвалю уже за одно — за смелость. Вы замахнулись по-крупному. На священные каноны, так сказать. Поток в серийном производстве?.. Да это всеми богами науки отвергнуто. А вы восстаете. И хорошо делаете… Продолжайте свою работу в этом направлении. Я еще вызову вас. Если нужна будет помощь, звоните, заходите. Не стесняйтесь… Договорились? Желаю успеха.

Назиров вернулся в механический цех окрыленным. Столкнувшись с Надеждой Николаевной, порадовал и ее приятной новостью. Забежал в конторку, чтобы позвонить Гульчире. Но ее не оказалось на месте. «Пошла по цехам», — объяснили ему. Это немного испортило Назирову настроение. Такая минута, а он лишен возможности поделиться радостью с Гульчирой, передать свой душевный разговор с новым директором. Вдруг зазвонил телефон. Назиров схватил трубку, думая, что ото Гульчира. Но оказалось, что звонит Шамсия, телефонистка заводского коммутатора.

— Азатик, поздравляю, — пропищала она кокетливым голоском. — Говорят, ты произвел фурор своим выступлением… прямо-таки очаровал нового директора. Идмас в восторге от твоего успеха!..

У Назирова вырвался довольный смешок. Идмас в восторге!.. И когда успела узнать! А Гульчира небось и не слышала еще. А и услышит, виду не покажет, что рада за него. Она ведь другая.

«Позволь, позволь, друг Азат, что это?.. С чего ты вдруг так обрадовался, услышав об Идмас, когда думаешь о Гульчире?..»

4

Сдвинув кепку козырьком назад, Сулейман не отрывал глаз от резца. Черная, шершавая, точно осколок метеорита, сталь делалась под его пальцами все более гладкой. Вот она, зеркально засверкав, стала принимать затейливую форму коленчатого вала. Хотя старик Сулейман и любил похвастать, что не съел столько хлеба за жизнь, сколько обработал деталей, до сих пор каждая новая деталь вызывала в нем радостный трепет. Радость эта прорывалась в легкой улыбке да в том, что теплел взгляд его озабоченных глаз. Но порой это чувство радости, удовлетворения своим трудом было столь сильным, что он, не имея сил таить его в себе, готов был хвастать готовой деталью перед всем цехом.

— Смотрите, ведь точно живая… Поет, черт возьми! — говорил он, показывая друзьям мастерски сработанную деталь. В такие минуты он преображался, казалось, в нем самом все пело. Он походил скорее на вдохновенного художника, чем на занятого своим делом рабочего человека.

Всю жизнь свою он был жаден до работы, трудился, как говорится, высовывая из одного рукава две руки. Еще мальчишкой, выточив на отцовском токарном станке первую деталь, он несколько месяцев таскал ее в кармане, показывая на зависть приятелям каждому встречному слободскому мальчишке, и хвастался при этом без удержу. С теми мальчишками, которые не верили ему, поддразнивали, что вовсе, дескать, не сам он выточил ее, а отец, он схватывался до крови. Поверившие в него становились самыми близкими друзьями, он их водил через потайную лазейку в заборе на завод: пусть, мол, сами убедятся, что это он, Сулейман, а не кто другой работает на токарном станке. Неописуема была радость Сулеймана, когда он получил свою первую получку — медный пятак величиной с лошадиный глаз. Приняв из рук мастера тяжелую медную монету, он крепко-накрепко зажал ее в своей еще детской ладошке и через свалки ржавого железного лома, мимо штабелей ящиков и пришедших в негодность машин бросился стремглав домой. Он не помнил, как, протиснувшись через лазейку в заборе, очутился в грязном проулке. Он представлялся себе в ту минуту «страшенным богачом» и воображал, что на этот истертый медный пятак смог бы купить при желании всю лавочку хромого Шайхуллы.