Глеб не без тени зависти вспомнил единственного друга. Вот уж кто умел налаживать отношения! У Глеба всегда всё было просто: или друзья, или враги. Без полутонов. А Ветров дипломатничал, всегда до последнего старался навести мосты, и только в крайней ситуации давал отмашку Глебу – мол, ничего не вышло, действуй, как знаешь.
И с женщинами тот, конечно, умел находить общий язык. Даже с враждебно настроенными. Глеб безрадостно хмыкнул, вспомнив нынешнюю супругу приятеля. Ему она вовсе не казалась милой, однако же как всё обернулось…
Мелькнуло нелепое желание позвонить и спросить совета – они с Ветровым до сих пор перезванивались иногда, а пару раз в год он даже ездил к бывшему компаньону в гости. Глеб постарался подавить порыв – в самом деле, не спрашивать же друга о том, как заинтересовать собой женщину!
Однако знакомый номер всё же набрал – поговорить с кем-нибудь хотелось, а выбора особого не было. Не с мамочкой же делиться личными событиями! Даже если она и так всё видит…
Глеб не мог себя назвать общительным и дружелюбным человеком. Он был совсем не против пропустить пару стаканчиков виски в компании любого полезного для него или даже зависимого от него человека. Но это не имело ничего общего с приятельством. Деловые отношения, сдобренные приятными для организма моментами, и только.
Он до сих пор не понял, почему с прежним начальником, а потом и компаньоном система дала сбой. Длительность знакомства сыграла роль, количество решённых сообща проблем или ещё что-то? Как бы то ни было, эту дружбу он признавал таковой и даже в определённой степени ценил.
Ждать ответа на звонок долго не пришлось. Вот потом он невольно стал свидетелем чужой жизни. Друг не был против поговорить, но то и дело отвлекался на семейный дела.
- Па-апаа! – слышал Глеб даже через трубку. – Посмотри! А кораблик ты нарисуй, у меня не получается!
- Сейчас, Лисёнок, - терпеливо отзывался Ветров, не прерывая разговора, и тут же пояснял: - Создаём маринистический пейзаж на плитке в ванной. У Алисы отлично выходит шторм.
Глеб уже знал старшую дочку Ветровых и не сомневался, что та держит обоих родителей на коротком поводке. Характера крохе было не занимать, а врождённое обаяние заставляло всех прощать ей упрямство и желание всегда находиться в центре внимания.
Даже сам Глеб, отдыхая у приятеля прошлым летом, повёлся на харизму его дочери и учил ту вязать настоящие морские узлы, а потом – выпутываться из всевозможных ловушек.
Пример уютных домашних отношений так подействовал, или он никак не мог избавиться от навязчивой идеи, но в конце концов Глеб, хоть и не собирался, всё же выложил историю, не дающую ему покоя.
- Удивляешь, - после долгого молчания произнёс в ответ Ветров. – Неожиданно от тебя. Но давно пора. Если всё сложится, приезжайте следующим летом вместе. Инга будет рада, у неё мало подруг.
- Ты вообще слушаешь?! – вскипел Глеб, не ожидавший подобной реакции. – Какое лето?! Я не однолюб, и до лета таких знаешь сколько можно перебрать… Я не собираюсь крутить с ней роман, вот уломаю на пару раз, и хватит.
- Ну тогда в чём проблема? – всё так же миролюбиво отозвался друг, возможно, в это же время рисуя корабль на стене. – Напои. Дай какой-нибудь лёгкий наркотик.
Глеб поморщился, уже жалея, что затеял этот разговор. Судя по тону приятеля, тот нисколько не сомневался, что Глеб не последует его совету.
А он, услышав озвученные вслух варианты, вынужден был признать хотя бы перед самим собой, что они не годятся. Да, это легко, и девочка не будет страдать, но… Что-то в его жизни стало много всяких «но»! И всё же – ему нужна вся девчонка, не только её тело. Иначе удовольствие не будет полным.
- Вот видишь, - не дождавшись ответа, резюмировал друг.
Да. Теперь он видел. Точнее, понял. Всё не так просто и примитивно, как хотелось бы. И это открытие вовсе не радовало.
Глава 12
Соня больше часа нежилась в ванне, в пышной душистой пене. Валентина Григорьевна сразу после обеда уехала на день рождения давней приятельницы, хозяин дома никогда не возвращался раньше восьми. У Сони получилось что-то вроде выходного, и она решила наслаждаться им в полной мере.
Прошло то время, когда она старалась каждую минуту заполнить каким-нибудь делом – лишь бы не думать, не чувствовать, не вспоминать. Теперь даже собственное тело больше не вызывало отвращения, как было прежде. Она нашла свою точку равновесия. Снова научилась радоваться жизни и получать удовольствие от приятных мелочей.
Например, как сегодня. Соня даже налила себе бокал вина из хозяйских запасов. Тёплая вода ласково обнимала, баюкала, и если бы Соня время от времени не тянулась к стоящей на широком бортике тарелочке с фруктами или к бокалу, то наверняка уснула бы.
Потом, разомлевшая, ощущая сонную негу во всём теле, она перебралась в зимний сад, заново наполнив фруктовую тарелку и прихватив с собой ноутбук. Уютно устроилась на спрятанных в гуще пышных тропических растений качелях и включила старую французскую комедию.
В гостиной был телевизор с большим, на полстены, экраном, но Соня не жаловала проходное помещение, куда в любой момент мог заглянуть кто-нибудь из охраны.
Оранжерея со множеством укромных уголков, с живописно расставленными среди цветов и карликовых деревцев плетеными скамеечками, креслами и качелями, нравилась ей куда больше. Соня плохо разбиралась в растениях, но это совсем не мешало искренне восхищаться творением рук Валентины Григорьевны. Зимний сад был её любимым детищем и объектом неустанной заботы.
Соня сама не заметила, как отвлеклась от фильма, рассеянно блуждая взглядом по сторонам, а потом задремала. Погрузилась в то сладостное расслабленное состояние, когда человек ещё понимает, где находится, но уже начинает видеть сны.
Качели превратились в море. Соня шевельнулась, чтобы спровоцировать качение, и улыбнулась в полусне, окончательно отдаваясь на волю несуществующих волн. Было хорошо, как в детстве. Все волнения отступили, словно в её жизни не было нескольких мучительных лет, словно она вообще не знавала никаких тревог.
Ног коснулось что-то тёплое, но разум был уже слишком далеко, чтобы задаваться вопросами. Соня лишь повернулась удобнее, стремясь навстречу не то иллюзорным волнам, не то таким же ненастоящим солнечным лучам.
Тепло не было статичным, оно скользило по коже, как солнечный зайчик, дразнило и нежило.
- Карамельная девочка… Так бы и съел, - знакомый голос ворвался в сознание, резко вырвав её из дрёмы.
Соня распахнула глаза. Источником тепла оказалось не что иное, как руки Молотова. Она, видимо, заснула крепче, чем казалось, раз не услышала его появления. И вот сейчас хозяин дома сидел совсем рядом, удобно устроив её ноги на собственных коленях, и неспешно, лениво поглаживал стопы, икры, колени…
Заметив, что она проснулась, Молотов не остановился, продолжил бродить ладонями по ставшей вдруг невыносимо чувствительной коже. А она… Наверное, её реакцию можно было объяснить лишь изумлением, но несколько долгих секунд Соня просто бездействовала. Не пыталась увернуться, ничего не говорила – лежала, как если бы всё ещё находилась в одиночестве, и только растерянно следила за чужими движениями.
Молотов перехватил её взгляд, чему-то улыбнулся и, не разрывая зрительного контакта, склонился, прижался губами к её коленке. Не мимолётно поцеловал – захватил кожу губами, облизал, скользнул щекой по щиколотке…
Соня наконец опомнилась. Отстранилась, поспешно села, запахнув полы халата. При хозяине дома она никогда не позволяла себе разгуливать в такой одежде, но сегодня не ждала его так рано.
Сердце колотилось, как сумасшедшее. Соня тряхнула головой, стараясь отогнать необъяснимую, незнакомую дрожь. Почему-то сейчас ей вовсе не было страшно, в глубине души жила ничем не обоснованная уверенность, что ничего плохого не случится, однако же тело вопреки всему трепетало, как если бы она оказалась загнанным в ловушку зверем.