только жарить осталось, чем она и будет заниматься с самого утра.
При упоминании об осетрине Три Ниточки загрустил, но вида не подал, а товарищ Шульман проглотил горячую слюну испросил мимоходом — нельзя ли, мол, килограммчика три-четыре-пять с собой в Москву захватить… Анюта разозлилась, но Три Ниточки сказал ей, чтобы не бузила зря, и заверил товарища Шульмана, что «сувенир» организуют как следует, не стыдно будет показать дома. Три Ниточки подумал и сказал Нине Сергеевне, чтобы прислала с утра женщину в помощь Анюте. Инженерша кивнула согласно, поскольку имела в своей группе несколько женщин-изолировщиц.
Долго обмозговывали, как бы собраться всем вместе, но от этой мысли пришлось отказаться, не было подходящего помещения. Порешили, что люди Нины Сергеевны будут отмечать праздники у себя, а водолазы — у себя.
— Но вы уж, пожалуйста, Нина Сергеевна, к нам в гости… — галантно заявил старик Три Ниточки.
— Приеду, конечно, — сказала инженерша. — Поздравлю своих и приеду…
«Еще бы… — подумал Женька Кузьмин. — Куда денешься?..»
Шестого работали весело, с подъемом, а к вечеру зашабашили — поступил приказ приготовляться. Женька отгладил штаны себе и старику Три Ниточки, выволок из чемодана роскошный канадский свитер и дело, можно считать, закончил.
В четыре часа старик Три Ниточки и инспектор товарищ Шульман отбыли поздравлять людей Нины Сергеевны. Отсутствовали они часа два или больше, за это время все успели собраться в общем вагоне, из которого предварительно удалили перегородку, затруднявшую передвижение из клуба в столовую.
Столы были накрыты, как полагается: осетрина, бутылки и графины с водой, чтобы запивать спирт — у кого слабое горло. Анюта стояла в дверях кухни, сильно довольная всеми, и улыбалась Женьке.
Женька Кузьмин и Толя Чернявский сидели за столом с механиками водолазного катера, а Михайлов находился за столом один, свободные места предназначались Нине Сергеевне, старику и инспектору товарищу Шульману.
— Чует мое сердце, Женя, — грустно сказал Толя Чернявский, — спать нам с тобой в одном мешочке… — И пошел за магнитофоном.
— Чего душу морят? — закричал механик электростанции. — Сил нету!..
Михайлов опомнился от задумчивости, поправил галстук на полосатой капроновой рубахе и махнул рукой.
— Кому уж очень невмоготу, по маленькой — можно!
Зазвякало стекло, но столы остались нетронутыми, сверкали чистотой, как раньше.
— Жуки! — восхитился Женька, соображая, откуда у парней могло образоваться питье, если Три Ниточки сам ездил за спиртом, и весь он стоял на столах нетронутый.
Толя Чернявский принес магнитофон и хотел включить его, но под окнами загремела гусеницами машина.
— Слава богу! — вздохнула Анюта и приготовилась рассматривать Нину Сергеевну, в чем одета и как.
Нина Сергеевна оказалась в белом вязаном платье, удобно облегающем маленькую фигуру, и Анюта немедленно решила купить себе такое же, хотя и понимала, что дело не в платье.
Когда все уселись, старик Три Ниточки сказал немного слов про Советскую власть и про то, что надо к весне — кровь из носу! — протянуть дюкер, чтобы замыло траншею талой водой, а то придется опять вызывать за большие деньги земснаряд.
Инспектор отдела кадров товарищ Шульман говорил долго: и про революцию, и про текущую международную обстановку, и про то, что коммунисты и комсомольцы должны вести за собой народ и быть застрельщика-ми в социалистическом соревновании.
«Господи, ну чего он тянет? — тосковала Анюта. — Ясно же все…»
Анюте не терпелось подать горячее и посидеть хоть немного рядом с Женькой, но инспектор товарищ Шульман стал читать праздничный приказ по отряду, подписанный Назаровым.
Приказ выслушали внимательно, поскольку речь шла не о всех людях вообще, а о них, подводниках.
Потом товарищ Шульман приступил к выдаче грамот.
Рабочие захлопали.
— Совсем забыл! — спохватился неожиданно Три Ниточки, вылез из-за стола и пошел на выход.
— Воду мутит старый! — усмехнулся Толя Чернявский.
Три Ниточки вернулся с пакетом и извлек три бутылки «Шампанского».
— Сухое! — ахнула Нина Сергеевна.
— Совсем забыл, — добрел Три Ниточки. — Специально вез. Подсаживайся, Анюта…
— Можно, я с ребятами, Иван Прокопьевич? — Анюта уже проталкивалась со своей табуреткой к Женьке.
Три Ниточки передал бутылку вина водолазам и подмигнул, чтобы делали все, как полагается.
Первый тост выпили за труд и дружбу. Толя и Женька пили чистый спирт, не разводили, так как Анюта уверяла, что чистый помогает от язвы желудка, и хотя у водолазов язвы до сих пор не обнаруживалось, они не спорили.
Столик руководства стоял рядом. Инспектор товарищ Шульман горячо убеждал старика Три Ниточки в чем-то важном, но тот не понимал и отрицательно мотал головой.
— Уезжать намылился, — сообщила водолазам Анюта, нехорошо оглядывая гладкое лицо товарища Шульмана.
— Людей там больше, Иван Прокопьевич, а руководителей никого нет, — проникновенно говорил инспектор. — Неудобно получается, всякое, знаете, могут сказать… Вы себе сидите, пожалуйста, а я уж поеду к ним.
— Да пусть он поедет, — неожиданно поддержала Шульмана Нина Сергеевна. — Ночевать вы можете у меня, — сказала она ему, как о деле решенном, — ключ вам дадут, раскладушка и матрац под кроватью, простыни в ящике.
— А вы? — изумился товарищ Шульман.
— Останусь у Анюты, — успокоила инженерша.
— Не знаю, не знаю… — сказал Три Ниточки, но возражать не стал.
Водитель вездехода Егоров надел в тамбуре тулуп прямо на рубаху и доставил товарища по назначению.
— Рабочие ему нужны… Как же! — фыркнула Анюта. — К девчонкам потащился, здесь-то не клюет.
— Очень может быть, — согласился Толя Чернявский.
— Придумали! — не поверил Женька. — Да его там парни измордуют — поглядеть не на что будет…
— Очень может быть, — вежливо согласился Толя Чернявский и с Женькой.
Кто по второй выпил, а кто по третьей — заговорили. Водолазы и Анюта ушли на кухню принести котлет, чтобы не сомлел народ прежде времени. Тарелок для котлет не было, не хватило, наваливали их в железные миски — сколько войдет, а сверху заливали крепкой подливкой.
— Работаете, Женечка? — заулыбалась инженерша Нина Сергеевна, когда водолаз устроил на стол начальства миску с котлетами.
— Приходится, — усмехнулся Женька.
В темном закутке кухни Анюта обхватила горячими руками Женькину шею, зашептала сердито:
— Да поцелуй ты меня хоть раз, черт такой…
Упругие груди поварихи жгли Женьку Кузьмина сквозь канадский свитер большим огнем, но бывший матрос крепился, потому что не решил еще, как ему быть. «Жена, дети… и прочее…», — размышлял он, стоя посреди кухни.
— Любви все возрасты покорны, — сказал Толя Чернявский, тихо явившийся в кухню. — Так?
— Так, так! — зашипела Анюта и выставила «поэта», снабдив котлетами. Котлеты еще имелись.
В вагоне пахло водкой и табаком. Женька вышел из кухни и открыл окно, отдышаться.
— Танцевать, танцевать! — потребовала Нина Сергеевна, веселая от хорошего праздника.
— Я — первый, — мрачно сказал Женька. — Раздвигай столы!
Партнерша танцевала хорошо, а Женька Кузьмин запинался,