Читать интересную книгу Биотеррор - Сергей Ковалев

«Черт! Прекрати… Но, если подумать, никто не запрещал мне хотя бы некоторое время прикрывать ее».

— Ты домой спешишь?

— Да нет. А что?

— Ты когда-нибудь каталась по вечерней Москве на мотоцикле?

* * *

Ален сидел на бортике крыши причудливой высотки в Сокольниках и следил в бинокль за уносящимся в сторону центра мотоциклом. Вскоре красный фонарь стоп-сигнала исчез — Данила свернул на Садовое кольцо. Ален спрятал бинокль, перевалился с бортика на крышу и принялся старательно оббивать пыль со штанов.

— Уехали.

Розенблейд кивнула. Закончила перевод денег на счет редактора. Он грамотно выполнил задачу, Алиса оказалась в нужном месте в нужное время.

— Пусть сегодня отдохнут. Ты нашел Фэн Цзы?

Ален пожал плечами, сумев вложить в этот простой жест и ответ на вопрос, и свое мнение о полной его неуместности. На женщину, впрочем, его укоризненная пантомима впечатления не произвела.

— И как он отнесся к погрому в клубе? Он в бешенстве? Обещает виновным мучительную смерть?

— Смеется.

— Понятно. Его деньги не пострадали, а суматоха в клубе и впрямь выглядела смешно. Он глупее своего отца. И глупее старшего брата. Потому и возиться до сих пор с игрушками вроде этого шоу. Ничего… — Розенблейд запустила на экране коммуникатора ролик с камеры охраны в клубе «Дача». Прокрутила до момента, когда в кадре оказался балкон с вип-персонами. Изучила лица особых гостей, удовлетворенно кивнула. Закончила фразу: — Сейчас мы испортим настроение господину Фэн Цзы.

РЕТРОСПЕКТИВА 2

20 октября 1982 года.

Институт бурлил.

В коридорах и курилках сотрудники сбивались в кучки по уровням информированности. Время от времени от одной кучки к другой курсировал делегат в поиске свежих сплетен. Владимиру казалось, что он попал внутрь потревоженного улья. Жужжали на разные голоса:

— У Бронштейна… крысы… омоложение… сам видел…

Владимир тоже почувствовал укол любопытства. Удивительно, что фортуна улыбнулась именно вечному пессимисту Бронштейну.

Их лаборатории располагались через стену и имели своеобразный «тайный ход» — общий встроенный шкаф для одежды. Разумеется, обнаружив это, кто-то из лаборантов выпилил внутреннюю стенку шкафа и повесил ее на петли. Теперь что бы попасть из одной лаборатории в другую, не нужно было выходить в коридор. Какой-то особой нужды в этом не было, просто еще одна попытка бороться со скукой.

Лаборатория Владимира была пуста — из двоих подчиненных один был в отпуске, второй болел. Владимир постучался и открыл «дверь в Нарнию». Изя тоже был один. Сидел у стола, подперев небритую щеку рукой, а в глазах его застыла вся мировая скорбь. Владимира он приветствовал горестным вздохом.

— Ты тоже пришел мучить меня?

— Да нет, зашел поздравить. Как я догадываюсь, не с чем?

— Ну, почему же? Пока ничего плохого не произошло, а это уже не мало, учитывая обстоятельства.

Справедливости ради следует отметить, что пессимизм Изи Бронштейна имел под собой объективные причины. Его отношения с этим миром не заладились с самого рождения, и даже чуть раньше — когда родители подбирали ребенку имя. Прямо сказать, их выбор мало способствовал популярности сына в школе маленькой казачьей станицы на юге Краснодарского края. С другой стороны, благодаря столь вызывающему отличию от соучеников, Изя Бронштейн еще в детстве получил закалку, подготовившую его к философскому восприятию неудач, преследовавших его все последующие годы.

А они именно преследовали Изю. Временами доходило до смешного — он боялся планировать даже такие мелочи, как поход в булочную за хлебом. Потому что стоило ему подумать: «После работы надо зайти хлеба купить», — как включались некие загадочные механизмы. Кошелек забывался дома, в институте устраивали внезапное совещание, которое затягивалось до глубокой ночи, ломались автобусы, все булочные в округе разом закрывались на учет. Мироздание было явно против того, что бы Изя Бронштейн купил хлеб.

Так что, когда лабораторный крыс-старожил по кличке Адольф стал вдруг вести себя, словно юный крысенок, Изя первым делом встревожился. А когда анализы подтвердили, что четырехлетний Адольф неестественно здоров для своего почтенного возраста, пришел к выводу, что дело плохо. Он немедленно засадил двоих лаборантов копировать дневники экспериментов, проводившихся над Адольфом. Потом запер одну копию в сейф, другую — в сейф директора, а оригиналы упросил спрятать в первом отделе. Адольфа пересадил в террариум из бронированного стекла. Приволок в лабораторию два огнетушителя, ящик с песком и противогаз.

Отправил всех своих сотрудников в отгулы.

И теперь стоически ждал, что произойдет.

Напоив грустного Изю чаем и пожелав удачи, Владимир собрался к себе, когда Бронштейн притянул к себе листок и написал:

«Ты во что-то влип?»

Владимир удивленно посмотрел на коллегу и отрицательно помотал головой.

«Не ври. Когда я пришел в первый отдел, оттуда как раз вышла дамочка. Явно из ЭТИХ. А когда я вошел, то заметил на столе твое личное дело».

— Н-не знаю… — задумчиво протянул Владимир. — Ерунда какая-то. Вот совершенно не из-за чего. Клянусь!

— Ну, смотри сам, — вздохнул Изя, сжигая листок в фарфоровом блюдечке. — Я бы на твоем месте подготовился. На всякий случай.

— Да ну тебя, — сердито буркнул Владимир. — Накаркай мне еще!

Неожиданный поворот беседы порядком выбил его из колеи. Владимир мысленно перебрал все свои грехи, включая кухонный треп и несколько книжек «самиздата» спрятанных на антресолях, и счел их слишком ничтожными. Никаких причин для интереса к нему со стороны Конторы не было.

Он взялся сортировать дневники экспериментов за прошедший месяц, но вскоре поймал себя на том, что выполняет какие-то механические действия, не вникая в их смысл. И дело было, как ни странно, вовсе не в гипотетическом интересе к нему всесильной Конторы. Мысли Владимира занимал дневник сэра Оливера Эллингтона.

Помучившись еще с полчаса, он запер тетради в сейф и взял с вешалки пальто. Библиотека закрывается в восемь вечера, у него есть целых шесть часов…

«…беседовать с моей Бетти. Впрочем, вот я написал „моей“ и меня уже одолевают сомнения. Не придаю ли я происходящему той окраски, которой жаждет мое сердце? Испытывает ли Элизабет ко мне те чувства, которые испытываю к ней я? Иногда мне кажется, я для нее лишь игрушка, способ на время развлечься. В такие моменты я ловлю на ее лице черты холодности и равнодушия, но… даже в этом облике северной богини она остается прекрасной! А в следующий момент она уже смеется или грустит так искренне, что я корю себя за недостойные мысли. Ах, Бэтти, моя волшебница!..»

28 июня 1912 года.

Элизабет настояла на том, что бы самой заняться организационными вопросами. А сэра Оливера оставила в гостинице. Впрочем, назвать это строение гостиницей означало бы оскорбить все — даже самые захудалые — постоялые дворы, в которых сэру Оливеру доводилось останавливаться во время путешествий. Фактически, это был большой сарай, разделенный на комнаты. Здесь иногда останавливались купцы, но наиболее разумные из них предпочитали по возможности не покидать корабли. Сэр Оливер уже знал, что главным врагом белых на этих островах являлись вовсе не хищные животные, ядовитые змеи или агрессивные дикари, которыми европейцев пугали бульварные издания. Непривычный климат убивал людей.

Ученому казалось, что вместо воздуха остров окутал кисель, воняющий гнилыми фруктами и пряностями. Дышать этой горячей смесью было тяжело, и, как вскоре испытал на себе сэр Оливер — вредно. На третий день по прибытии он почувствовал легкое недомогание, к следующему дню перетекшее в полновесную лихорадку, придавившую его к постели раскаленным утюгом. В фактории было два врача, но один сам лежал с приступом малярии, а второй боролся с климатом при помощи рома и, когда Элизабет его нашла, пребывал в ласковых объятиях белой горячки. Девушка обыскала всю факторию и вернулась с толстым благодушным китайцем — оказалось, на острове у них и у японцев внушительные диаспоры. Китаец пощупал пульс сэра Оливера, осмотрел глаза и язык больного, озабоченно покачал головой и ушел. Через час прибежал мальчишка и принес коробок из-под спичек с дюжиной черных шариков размером с косточку вишни.

От лекарства сэру Оливеру стало легче, через пару дней он даже мог вставать и передвигаться на дрожащих от слабости ногах, но до окончательного выздоровления было далеко. Вообще-то, Цзы Сим — тот самый китайский врач — честно признался, что не может его вылечить, поскольку причиной болезни являлся сам организм сэра Оливера. Он не мог приспособиться к местному климату. Пилюли лишь поддерживали силы англичанина и купировали симптомы. Самым разумным было бы вернуться в Англию, но такой вариант сэр Оливер сразу отмел. Как и остаться в гостинице под наблюдением китайца, а экспедицию в джунгли полностью доверить Элизабет. На подобное предложение он даже счел возможным обидеться. Тогда Цзы Сим неохотно предложил другой вариант: его можно нанять сопровождать экспедицию и тогда он будет следить за здоровьем англичанина и готовить для него лекарство. Плату он потребовал внушительную, а по местным меркам так и вообще запредельную, но сэр Оливер с радостью согласился. Цзы Сим получил на руки пятьдесят фунтов задатка и официально стал третьим членом экспедиции.