Он сделал несколько глубоких вдохов и выдохов, чтобы насытить кровь кислородом. Затем набрал полную грудь воздуха, но не напрягаясь, чтобы не тратить энергии, — и погрузился в силовое поле Земли.
Как он мне рассказывал, ощущение было примерно такое, как у пловца, преодолевающего сильное приливное течение. Он перемещался во времени, и тишина окружала его. Он замечал только солнечные восходы и закаты.
Вот он увидел взрыв, призрачный, бесшумный. Может, это Война за Независимость? Или эпизод Первой мировой? Но это было уже позади. В туманной ночи XIX века он решил остановиться, чтобы снова глотнуть свежего воздуха. Еще он хотел сориентироваться по звездам, хотя хронолог никогда еще его не подводил. Однако ему это не удалось. Поблизости оказались несколько всадников, видимо, турецкие воины. Они не увидели его в темноте, и он продолжил свой путь.
Остановившись в другой раз, он заметил, что местность вокруг изменилась. Контуры оставались те же самые, но вокруг росли деревья, простирались возделанные поля. Видимо, эта местность периодически страдала от засух, так как ранее он видел здесь пустыню и знал, что она будет пустыней в том времени, куда он направлялся. Вдали он увидел огромный стадион. Видимо, здесь крестоносцы устраивали свои турниры, пока Салладин не вышвырнул их из своего пропахшего кровью королевства.
Остановки для дыхания становились все чаще. Путешествие истощало его силы. И им овладело возбуждение: ведь всего через несколько часов осуществится его — мечта. Сердце тяжелым молотом бухало в груди.
На панели хронолога замигала лампочка.
Маленький прибор с огромной скоростью проделал все вычисления, учитывая возможные возмущения электромагнитного и гравитационного полей Земли, и определил нужное время с большой точностью.
Вспыхнул красный свет. Хейвиг прибыл на место назначения.
Заканчивалась ночь с четверга на пятницу. Если верить Библии, то уже состоялась Тайная Вечерня, канули в прошлое душевные муки в Гефсиманском саду, и Иисус уже лежал связанный, ожидая решения своей судьбы. Его скоро приведут к Пилату, осудят, распнут на кресте, пронзят копьем, объявят мертвым и похоронят.
— Они привязывают на кресте, — говорил мне Хейвиг. — Гвозди не выдержат тяжести тела, и ладони порвутся. Иногда гвозди все же вбивают, но в дополнение к веревкам. Это просто специальное наказание, так что можно сказать, что Библия в этом вопросе правдива, — он закрыл лицо руками. — Док, я видел, как они висят: черные, распухшие, языки высунулись наружу, они не могут даже стонать, только хрипят, никаких мыслей в их обезумевших глазах. Ужас, ужас. Воистину счастлив тот, у кого слабое здоровье, и он может быстро дождаться смерти… В огромной толпе, может быть, найдется несколько родственников или друзей, но они не могут выказать свое горе, не могут даже плакать. Остальные в толпе отпускают шуточки, смеются, едят, пьют, поднимают на руки детишек, чтобы им было лучше видно… Что же такое человек?
А чем мы лучше? Ведь наш век — это век Воркуты и Бухенвальда, век Бельгийского Конго и юга Соединенных Штатов. Может быть, в такие моменты я совсем не завидовал его способности путешествовать во времени.
Утро высветило восточное небо. У него за спиной оказался чей-то сад, а вдали он увидел дома. Дорога представляла собой сплошную грязную жижу. Вдалеке, прячась в утреннем полумраке, раскинулся на холмах Иерусалим — город царей Иродов и римских проконсулов. Он был гораздо меньше того Иерусалима, каким он стал через два тысячелетия. Вблизи городских ворот были раскинуты шатры и палатки. Это окрестные жители пришли в священный город на святую неделю. Воздух был холодным и пах землей. Слышалось пение птиц.
— Раньше всегда было много птиц, — говорил мне Хейвиг.
Он сидел на земле, задыхаясь, пока наконец не пришел в себя. Почувствовав сильный голод, он взял кусок овечьего сыра и ломоть хлеба. Жадно пережевывая, он с удивлением подумал, что ест самую обычную для этого периода времени и места на Земле пищу. Пищу, которую ел сам Христос.
Если он существовал. Никогда на Земле не переводились ученые, считавшие, что Христос — это просто миф, вроде какого-то Озириса-Митры. Предположим, что его не было. Вернее, был, но совсем не такой, каким его изображают церковные книги, не живым воплощением Создателя Вселенной. Была бы жизнь на Земле лучше, если бы люди следовали его заветам?
Хейвиг задумался, но вдруг вспомнил о своей цели. Он вздохнул и поднялся. Из-за горизонта появилось солнце.
Хейвиг пошел по дороге. Вскоре к нему присоединилась группа людей.
Люди встали затемно. Они убрали дома, приготовили пищу, сделали все дела, так как завтра была суббота. Бородатые люди в лохмотьях подгоняли тощих ослов, нагруженных товарами. Дети, едва начавшие ходить, перебирали зерно возле шатров, а те, что были чуть постарше, выгоняли овец на пастбище. Хейвиг шел по дороге, и вместе с ним шли к городу шейхи, священники, бродяги, крестьяне, какие-то полупьяные девицы, два торговца из Анатолии в широкополых шляпах. И вдруг он услышал топот копыт и лязг железа. Это проехал отряд римлян, возвращающихся в город после ночного патрулирования.
Я видел его фотографии, и легко могу представить себе эту картину. Она была гораздо менее красочна, чем вы можете вообразить, вы, живущие в мире анилиновых красителей. Ткани тогда были, в основном, серого, тускло-коричневого, грязно-голубого тонов. Но шум стоял невероятный. Пронзительные вопли, смех, ругательства, обрывки песен, звучание музыкальных инструментов, шарканье ног, скрип колес, стук копыт, лай собак, блеяние овец, фырканье верблюдов — и над всем этим птичьи трели. Эти люди не были чопорными англичанами: при разговоре они отчаянно жестикулировали, рубили воздух ладонями, хлопали друг друга по спине или по плечу, стискивали зубы, хватались за кинжалы, чтобы через секунду, отбросив свою ярость, залиться жизнерадостным смехом. А запахи! Едкий лошадиный пот, пот людей, дым угасающих костров, запахи готовящейся пищи, запах навоза, запах седельной кожи, нагретой на солнце. Хейвиг ненавидел это время, когда в живых людей вбивали гвозди, но, наблюдая жизнь простых людей, он не испытывал ни омерзения, ни презрения.
Ворота Иерусалима были открыты. Сердце Хейвига забилось еще сильнее…
И он нашел.
Это случилось почти сразу. Пальцы коснулись его спины. Он повернулся и увидел невысокого широколицего человека, одетого, как и Джек, тоже безбородого, с короткими волосами и светлой кожей.
Лицо незнакомца было покрыто потом. Стараясь перекричать шум толпы, он спросил:
— Эс ту перегинатор темпорис?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});