Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- Куда подевался этот обходительный солдат? - спрашивали друг дружку женщины.
Но никто не видел, как он ушел.
А солдат шагал себе неторопливо к кирке. Все эдак: шаг ступит — станет, шаг сделает — постоит. Порой смахивал пот со лба, покашливал, рассматривал подолгу ландшафты и готов был, того и гляди, повернуть обратно. Никакое другое дело в жизни не казалось ему таким трудным. Идти или нет? - снова и снова спрашивал он себя. И в конце концов решил: пойду — попрошу стакан холодной воды. Скажу, мол, прохожий, попить захотелось, день-то вон какой жаркий...
К тому времени, когда он появился у баньки, Анне уже знала, что придет гость и что у него за намерение. Она даже кофе сварила, повязала голову белым платком и стала в дверях баньки как зажавшаяся невеста во всем своем блеске. Маленькая, тщедушная, смуглое лицо все в морщинках, она походила на чахнущий можжевельник. Однако жизненной энергии в ней было предостаточно — она крючком впилась в солдата. Тот и опомниться не успел, рта раскрыть, как Анне повелительно прикрикнула:
- Иди скорее! Кофе на столе стынет!
Ничего не сказав, Юри Тааде вошел в баньку, сел за стол и стал прихлебывать кофе. Анне чертом вертелась вокруг него, тараторила без умолку и потчевала гостя то одним, то другим. А потом, так и не дав солдату слова вставить, сказала:
- Посиди, попей кофия, отдохни, а я сбегаю тут мигом...
На душе у Тааде полегчало. Слава Богу, подумал он, теперь хоть смогу немного поразмыслить. Женщина, видать, и впрямь ничего, довольно бойкая, вроде расторопная. Через месяц эдак или чуть попозже надо будет опять сюда наведаться и серьезно поговорить с ней. Да, так он и сделает...
Пока он строил планы, как он сюда вернется, Анне вихрем примчалась к пастору.
- Теперь у нас есть звонарь! - сказала она. - Очень приличный человек, вся грудь в медалях. Когда-то он в больших чинах, состоял на казенной службе.
- Кто же этот новый звонарь? - спросил пастор.
- Мой муж! - гордо ответила Анне.
- Твой муж? - удивился пастор. - Насколько я знаю, у тебя нет никакого мужа.
- Есть, есть! - радостно заверила Анне. - Уже есть! Сегодня пришел меня за себя звать. Так что через три недели и свадьбу сыграем.
- Да уж, прежде сыграйте свадьбу, - промолвил оторопело пастор.
- Это-то конечно, - деловито ответила Анне, - со свадьбой мы мешкать не будем. Прошу вас, огласите нас сразу же. А как вам самим звонарь нужен, то лучшего человека на это место вам и не сыскать.
- Ну а как хоть звать-то этого человека? - спросил пастор.
- Звать? - протянула Анне. - А вот этого я и сама пока не знаю. Некогда было спросить, но я сейчас сбегаю домой и... хоть лучше, наверное, если я его самого к вам приведу.
И Анне вихрем помчалась назад. Влетев в баню, она с жаром зачастила:
- Пастор просил тебя сейчас же прийти к нему. Он хочет видеть твои бумаги и поглядеть, приличный ли ты человек. Дело, вишь ли, такое, что ты ни дня не можем тянуть с венчанием. Не только пастор не возьмет тебя звонарем, а это очень хорошее место. Платят, правда, мало, зато побочные доходы куда как завидны. Отзвонишь ли по покойнику, на крестинах ли пособишь или там свадьба какая — все тебе кто-нибудь да что-нибудь сунет.
Юри Тааде был до того ошарашен этим наскоком, что чуть не подавился. Вот так, так, - подумал он, - прямым ходом к попу иди, день свадьбы назначай, определяйся в звонари, и все это не обмозговав, не взвесив, что называется, с пылу с жару — да в рот?
А соргуская Анне уже, ухватив его за руку, торопила:
- Идем же, идем скорее — не оттягивая! Кто-нибудь опередит — и останешься без места. И свадьбы не будет!
Солдат встал, двинулся вслед за Анне. Идти или не идти? - опять стал гадать он про себя. - Идти или нет? По правде говоря, девка ничего, но эта чертова стремительность была ему явно не по нраву. Чихнуть не успел, вокруг оглядеться — а уже к попу ведут! Конечно, совсем бы неплохо было заполучить место звонаря, поселиться здесь в баньке и не знать на стрости лет забот. Но к чему спех такой, словно сатана в зад шилом тычет. Надобно было бы сперва поспрошать Анне, есть ли у нее хоть какое имущество, ну там овца, поросенок, еще что... Идти или не идти?
Так он и не успел ничего решить - они уже подошли к пасторскому дому, Анне быстренько открыла дверь и дальше говорила-решала все сама. Тааде только и оставалось, что кивать головой, отирать пот и молчать. И так их имена и были вписаны рядышком в книгу, за Тааде закрепили место звонаря, и еще сегодня солдату надлежало натопить кирку, отзвонить по одному бобылю и наколоть пастору дров на неделю.
Анне же сияла.
- Ничего, не печалься, - утешила она, - ведь не каждый день столько работы будет. Да и я тебе пособлю со всем управиться. Ты иди коли дрова, а колокол и топку я возьму на себя.
- Чудны дела твои, господи! - подумал Юри Тааде, не зная, огорчаться ему или радоваться. Ощущение у него было тем не менее такое, будто он увидел воз, ринулся к нему и сам впрягся в оглобли вместо лошади с намерением втянуть этот воз в гору. Почему именно такое сравнение пришло ему на ум, он и сам бы не объяснил, но что он чувствовал себя такой лошадью, это определенно.
Но потом в жизни он больше не ведал ни бед, ни забот — обо всем пеклась Анне и все улаживала она. И ни на шаг не отпускала от себя солдата, держала его точно на привязи. Даже пожитки Тааде и те до поры до времени оставались в вейнвараском волостном доме призрения — и речи не могло быть о том, чтобы солдат хоть куда-нибудь отлучился до свадьбы. Только после того как свадьба была сыграна, несколько месяцев вместе прожито и Тааде уже начал свыкаться со своей новой жизнью, Анне на пару дней отпустила его от себя. Доверила съездить — забрать вещи. Она сама достала лошадь, посадила мужа на телегу и сказал, увещевая:
- Смотри мне, поганец, не балуй, веди себя там прилично.
- Да ну тебя, сумасбродка, - проворчал в ответ Тааде, - будто я невесть за чем туда собрался...
- Ничего не знаю, - сказала Анне. - До солдат много охочих!
Через год Анне родила мальчика. У старого солдата прямо сердце замерло, когда он услышал в темном углу бани крик ребенка. Он вылез из постели, на трясущихся ногах подошел к жене и спросил полушепотом,
- Есть?
- Есть, есть, - ответила Анне. - А теперь сбегай кликни-ка женщин.
И старый Тааде побежал. Он скликал уже полдеревни, полмызы женщин, но все еще ему казалось, что он не до конца справился со своей задачей. И он продолжал вырываться в дома и, тяжело дыша, отирая пот, вызывать:
- Скорее, идите скорее, там с Анне что-то случилось!
Когда он вернулся домой, возле роженицы суетилась уже целая толпа. Отдуваясь, Тааде сел на порожек, возбужденный, красный, усталый.
Ох и было возни и хлопот с этим новорожденным! По субботам, когда баню топили, они были вынуждены вытаскивать весь свой скарб, даже качалку с ребенком, на травку. Летом еще было бы куда ни шло, но зимой, в холод, день и ночь держать ребенка на дворе было маетно. Потому и случилось несчастье. Кроме каменки в баньке другой печи не было, и тепло в ней сохранялось лишь первую половину недели. Чтобы младенец не замерз в стылой бане, они стали подвешивать его в корзине под потолок. И малютка, крохотный человечек едва двух месяцев от роду, угорел.
Анне выла как раненая волчица. Утром, увидев ребенка бездыханным, она схватила его на руки и первым делом кинулась к пастору. Тот взглянул на мертвого младенца и единственное, что смог сказать, так это то, что ребенок действительно мертв.
- Мертв! - воскликнула Анне.
Нет, она не могла в это поверить! И хотя врач жил верст за десять, она по глубокому снегу помчалась к нему.
Но и он констатировал смерть, усталая, сломленная, приплелась она с мертвым ребенком домой. Тааде сам сколотил гроб, выкрасил его в черный цвет, поставил на саночки и своз ребенка в кирку.
Шли месяцы, мать плакала в темном углу баньки, безразличная ко всему, к мужу, к хождению с сумой, к еде. Она как оцепенела. Иногда ночью она вдруг начинала кричать, и это уже был нечеловеческий вопль. Тааде только в затылке чесал. Он не знал, что делать. Вздыхая, он глядел на плачущую жену печальными, влажными глазами.
- Может, Бог даст еще? - наконец сказал он, прособиравшись день-другой с духом.
Анне подняла глаза, удивленно поглядела на мужа и переспросила:
- Что даст?
- Ну, другого ребенка... - ответил Тааде смущенно.
И это подействовало. Анне вылезла из угла, впервые за несколько месяцев опять умылась, прибралась, повязала голову платком и принялась собирать мужу на стол.
- Ты у меня, поди, совсем оголодал, - ласково приговаривала она.
И с того дня Анне опять стала прежней. Опять без устали обходила хутора, мызы, прося еду, одежду и деньги. С малых лет живущую этим, ее повсюду знали, и щедрых рук было предостаточно. Точно навьюченный осел, шагала она по дорогам. И после много дневного отсутствия наконец придя домой, сбросила сумы и взялась их разбирать.