— Я с большим удовольствием. Павлюк тоже пойдет, он хороший стрелок.
— А каждый медведь — это десять — двадцать пудов очень вкусного мяса… Морж — сорок или шестьдесят пудов. Хотя, правда, мясо уже не такое… Ласты у него хороши, мне нравятся.
— Заговорился я с вами, дядя Юрий! Нужно идти будить сменную вахту к машине и в кочегарку. — И Степа пошел в кубрик, где спали Попов и Шор.
Сейчас их очередь становиться на вахту. С ними же должен идти и Аксенюк, спавший в маленькой каюте возле камбуза.
Не ожидая никаких сюрпризов, Вершомет двинулся по палубе, осматривая свое хозяйство. Он знал, что боцман — это хозяин палубы, и потому втайне очень гордился доверием Кара.
Кар не ошибся, назначая боцманом охотника. Вершомету было сорок два года. Двадцать девять из них он жил на севере — то на островах, то на побережье Полярного моря. Он много плавал на пароходах, а еще больше — на парусных лодках, охотясь весной во льдах на гренландских тюленей. Большой знаток охоты, он хорошо разбирался и в матросском деле.
Боцман собирался вытащить шланг и вымыть палубу. Но внезапно его взгляд остановился на опустевших шлюпбалках с правого борта на корме. Мокрые тали свисали над самой водой, словно кем-то оборванные. Висевшая здесь шлюпка исчезла. Растерянный боцман подбежал к поручням, заглянул за борт с одной стороны кормы, кинулся к противоположной стороне и, ничего не найдя, метнулся к лагу. Но его последняя надежда, что шлюпка, может быть, буксует за кормой, под лагом, исчезла.
Стремглав бросился он на капитанский мостик — известить о пропаже вахтенного помощника капитана. На мостике стоял Запара.
— Запара! — заорал Вершомет. — С правого борта пропала кормовая шлюпка.
— Куда же она пропала?
— Моржи, наверное, стянули!
— Ты что, смеешься?
— Да нет, факт! Нет лодки! Была и нет!
Запара подошел к борту и посмотрел на корму. Действительно, на правом борту шлюпки не было. Запара подозрительно посмотрел на охотника. «Шутит. Наверное, сам отцепил лодку», — подумал гидролог, зная, что моряки любят самые оригинальные шутки. Когда-то давно, когда он впервые попал на пароход, к нему обратились с просьбой почистить якорь и наточить его, как бритву, потому что он, видите ли, затупился. А после того, как он принял эту просьбу всерьез и пошел точить толстенные лапы якоря, над ним много смеялись. Но, взглянув еще раз на лицо Вершомета, гидролог решил сам пойти на корму.
— Не верит! — возмущенно сказал Вершомет, обращаясь к Котоваю, стоявшему рулевым.
Но через пять минут Запара убедился в справедливости слов Вершомета, а через десять его совсем сбил с толку Степа.
Юноша скорым шагом приблизился к нему и взволнованно отрапортовал:
— Дмитрий Петрович, где Попов, Шор и Аксенюк? Мы обшарили весь пароход — их нигде нет.
Запара совсем растерялся. Он выругался:
— Что за несчастное утро! — и пошел будить Кара.
Вершомет поднял с кровати Лейте. Вместе зашли в помещение кока, в кочегарский кубрик. Выяснили, что вместе с людьми пропали все их вещи и кое-какие судовые. Всем стало ясно: трое негодяев убежали, захватив самую лучшую шлюпку, самые лучшие продукты, причем больше, чем приходилось на их долю, и большую часть оружия. Из оружия остались только пароходный манлихер и винчестер Кара. У штурмана был еще револьвер, а у Степы — мелкокалиберная учебная винтовка, но их нельзя было считать охотничьим оружием. Двенадцать моряков, оставшихся на пароходе, были охвачены возмущением.
— Найти их и наказать! — закричал кто-то.
— Я знаю, где они, — заявил Вершомет: — в доме в проливе Шокальского. Там им и будет каюк!
Но Кар прекратил все эти разговоры:
— Некогда их догонять! Нужно спешить спасать пароход. Работы станет еще больше. Теперь палубная команда будет работать и в кочегарке. Все на места. Механик, заново разделите людей на вахты!
Г л а в а XVI
Сам Кар пошел на вахту к котлам. Когда моряки увидели, как искусно забрасывает он лопатой уголь и каким ровным слоем рассыпается уголь на колосниках, они прониклись к нему еще большим уважением. Только механик, машинист Зорин и Запара были освобождены от кочегарки. Первые два потому, что почти без отдыха работали в машинном отделении, а Запара потому, что работал только на палубе, где одновременно проводил и научные наблюдения. Он измерял температуру воды, воздуха, направление и силу ветра, брал пробы воды для химического анализа и выполнял ряд других работ.
Все больше приходилось «Лахтаку» уклоняться к востоку от своего курса. Прибрежное ледяное поле расширялось в виде треугольника. Пароход шел от вершины этого треугольника, словно по гипотенузе. Северная Земля исчезла за туманом. Температура воды по измерениям Запары падала медленно, но беспрерывно. Это означало, что льда вокруг «Лахтака» становилось все больше.
Когда гидролог указал на это Кару, тот нахмурился и, словно спрашивая совета, сказал:
— С норда в спину нам дует ветер, вот он, наверное, и гонит лед. Спереди похоже на то, что льды загораживают дорогу в пролив Вилькицкого. Что же делать? — И, посмотрев на молчавшего гидролога, сам себе ответил: — Попытаться пройти к устью Хатанги или Лены, используя их теплые воды, и там зимовать…
— Это чудесная мысль! — И Запара начал сыпать аргументы в защиту предложения Кара. Гидрологу очень хотелось провести зиму в каком-нибудь малоизвестном краю.
— Да, — сказал Кар, — если мы не попали в ледяной мешок.
Запара ничего не ответил, но, проанализировав свои наблюдения за последние несколько часов, подумал, что они, наверное, уже в мешке. Когда стемнело, пошли малым ходом. Запара отметил в дневнике: «Ветер утих, а луна спряталась в тумане».
Кар, Лейте и Запара сидели в штурманской рубке и курили, разглядывая карту того моря, по которому они плыли. Это был почти чистый лист бумаги с едва намеченными пунктиром контурами берега на юге и западе. Несколько цифр в южной части моря показывали, как мало пароходов посетили это море. В северной же его части не плавал никто. Карта побережья показывала, что оно совершенно безлюдно и почти не исследовано. Никто как следует не знал течений моря Лаптевых и его ледового режима. Только в его южной части были кое-где измерены глубины. Вот об этом и разговаривал со своими помощниками Кар.
На мостике, в рулевой рубке, Соломин не спускал глаз с компаса и с линии курса, которая указывала почти прямо на восток.
Это льды с правого борта заставили их взять такой курс.
— Лена и Хатанга, — говорил гидролог, — вливают в море Лаптевых много теплой воды, текущей с юга. Это дает основание предполагать, что ледовый режим южной части этого моря не так суров, как, скажем, в Восточно-Сибирском море и даже соответствующей части Карского. Впрочем, никто не может сказать точно, на сколько повышают температуру моря воды этих рек. Научные экспедиции этого моря еще не изучали. Это большой пробел в гидрологии Полярного бассейна.