Он поднял голову. Мы тоже посмотрели на потолок и изумились: в своде появилось глубокое отверстие, на целую ладонь в глубину. Я, повинуясь знаку учителя, пододвинул стол к окну, влез на него и просунул руку в отверстие… Каково же было мое удивление, когда в глубине я нащупал что-то круглое! Учитель протянул мне серебряное зеркало. И я, наведя на него луч солнца, ясно увидел, что это был мой шар. Значит, он вылетел из ступки вверх с такой силой, что пробил в потолке глубокую дыру и застрял в ней.
Принесли кирку. Мы разрушили часть потолка, и шар упал. Учитель долго его рассматривал, потом спросил, что было в ступке.
Мы начали вспоминать те задания, которые получили на сегодняшний день, но ничего, что могло бы вызвать такой треск и гром, не могли найти, пока Тэд, один из учеников, не сказал:
— Учитель, простите, это я виноват, на столе было рассыпано немного порошка из серы, угля и селитры. Мы называем его огненным порошком. Я смахнул все это со стола в ступку. Простите меня!..
— Вы, милые дети,- сказал после некоторого молчания учитель,- вы сами не знаете, что нашли. Я давно думал, что огненный порошок, пришедший к нам от арабов, а по слухам, известный и загадочному Китаю, откуда приходят раскрашенный с поверхности фарфор и чудесные мечи из железа, столь ценимые древними римлянами, я давно думал, что этот порошок найдет применение в кровавой науке войны. Но мне казалось, что его можно применить только для разрушения стен осажденной крепости. Я ошибался. Ведь если сделать ступку из бронзы побольше и подлиннее этой, то она сможет вытолкнуть большое каменное или медное ядро, которое сметет все на своем пути! Я вижу новый век. Он рождается, окутанный дымом огненного порошка, в грохоте летящих ядер, от которых не смогут спасти ни щит, ни панцирь, ни стены крепостей… Жаль, как жаль. Я сожалею только о том, что ты, Одо, бросил свой шар сегодня, не раньше… Дети мои! -продолжал наш учитель.- Дети мои… Темные тучи сгущаются над королевством Англии. Крестьяне поджигают замки своих господ. Они так кричат «Монфор! Монфор!», что трусливые бароны и рыцари дюжинами переходят на сторону бежавшего из плена короля и его старшего сына Эдуарда. Быть битве… Вчера, один монах, человек большой учености, вся жизнь которого — пост, молитва, подвиг, чем он так не походит на богатых епископов и кардиналов, погрязших в роскоши и богатстве, сообщил мне, что к реке Эйвон сходятся войска короля й войска графа Лестерского. Там и решится судьба королевства… Мне страшно, когда я думаю о будущем Англии. Если король победит, то папа, жадный и кровавый римский папа, приобретет необыкновенную власть над всеми сословиями Англии!
Учитель вышел. Я пошел за ним.
— Одо,- сказал он мне,- я благодарен тебе за то, что, сам того не ведая, ты приоткрыл завесу над будущим. Ты удачно бросаешь свои шары, ты очень ловок, Одо!.. Я даю тебе имя Меканикус. Тебя всегда будут так звать.
Учитель наклонился и достал из-за своей деревянной кровати длинный березовый ствол. Он раскрыл его, как раскрывают шкатулку, и вытащил завернутый в материю меч.
— Иди, Одо! Ты молод и ловок. Я напишу несколько слов графу Лестерскому… Может, он воспользуется моими знаниями. Не мир я несу, но меч!.. Я буду ждать тебя, Одо Меканикус…
— Учитель,- сказал я,- пока я доберусь до побережья…
— Успеешь,- перебил меня учитель.- Войска сходятся возле реки Эйвон, но не той, что несет свои воды в пролив, а той, что вблизи Глостера сливается с рекой Северн. За день ты доберешься до нее.
III
Я шел всю ночь и весь день. Леса преграждали мне путь. Я вброд переходил ручьи. К вечеру на зеленой поляне я нашел оседланного коня. Он был в мыле, и в его холку глубоко вонзилась стрела арбалета. Я вынул ее и поскакал вперед. Когда я подъехал к крепости Ившем, все было кончено…
Мимо меня по дороге промчались рыцари короля, потом медленно прошла толпа пленных. Стонущий, смертельно раненный лондонец тихо сказал мне:
— Монфор убит, король разбил нас…
Я поскакал назад. Конь неуверенно шел по едва видной тропке над быстрым ручьем, вскоре он пал.
Утром я вошел в Оксфорд. Меня никто не встретил, и я прошел в келью к учителю. Он ждал меня; его лицо осунулось, глаза были красны от бессонницы.
Он с силой швырнул в угол меч, который я ему протянул, и закрыл лицо руками.
Королевские гонения охватили Англию. Ежедневно приходили слухи о новых казнях и расправах со сторонниками Монфора. Учитель все время проводил с нами. Казалось, что его посетил чудесный дар- он видел будущее.
И мы не могли не верить ему, столь велика была его убежденность.
Показывая нам шлифованное круглое стекло из Сирии, он говорил, что при помощи нескольких таких стекол люди смогут разглядывать скрытые от глаза тайны малых тел, что они научатся видеть далекие предметы так ясно, как если бы они были рядом. Он говорил, что люди сделают машины, которые без помощи усилий человеческих рук или впряженных лошадей будут с огромной скоростью передвигаться по земле. Что настанет день — и человек полетит, подобно птице, над долинами и горами, морями и реками. И хотя прошло много лет и ничего из того, о чем говорил учитель, не сбылось, я по прежнему верю в его великую правоту.
По приказанию нового папы, Григория X, нас всех под охраной солдат перевезли в Париж. И вскоре мой учитель был заключен в келью с толстыми решетками на окнах. На прощание он успел каждому из нас раздать задания, как это делал обычно. Мне он передал ту самую арабскую рукопись, с которой я пришел к нему.
— Одо Меканикус,- сказал он мне,- я сделал перевод этой рукописи, в ней есть высокий смысл. Попробуй сделать так, как я записал на обороте этого пергамента…
Целыми днями мы простаивали перед стенами монастыря, в котором был заключен учитель. Мы доказывали монахам, что для того, чтобы учитель мог совершить Великое Делание, ему нужна лаборатория, но нас и слушать не хотели…
— Мы из достоверных источников знаем, что ваш учитель один раз уже получил благородное золото,- ответили нам.- А что касается опыта и ваших грязных реторт и колб, то истина познается благочестивыми размышлениями и не нуждается ни в гнусном адовом пламени ваших печей, ни в смердящих серных духах.
Мы, ученики великого магистра, покинули Париж. Большинство уехало в Оксфорд, я вернулся в родной Намюр. Торговец, который согласился отвезти меня на родину, во Фландрию, возвращался с яр-марки. Я стоял в повозке, пахнущей хмелем, и все смотрел на удаляющиеся очертания монастыря, заключавшего в своих стенах моего любимого учителя. Мне казалось, что я вижу, как он ходит в своей узкой келье из угла в угол и мысленно долбит камни, льет расплавленное олово, соединяя вещества и стихии, которые он так любил ощущать своими руками. Теперь этим рукам разрешалось прикасаться только к бумаге и перу да к древним рукописям, случайно сохранившимся в архивах монастыря…»
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});