– Неужели? Так которая ж невеста-то?
– Обе невесты, да вам бог верно судил и само сердце избрало меньшую.
– Меньшую? Катеньку? славная девочка! а правду сказать, и та хороша, на вид еще авантажнее. Ну! какого же я промаху дал! Вообразил, что она француженка.
– Э, ничего, Федор Петрович, что за беда такая.
– Как что за беда! как-то стыдно.
– Ведь я не перескажу.
– Пожалуйста, не сказывайте; а то я в глаза не взгляну, право!
– Не бойтесь. Так дело решенное. Софья Васильевна просит вас сегодня на чашку чаю.
– Да как же, Василиса Савишна, за которую же вы будете меня сватать?
«Вот тебе раз! – подумала Василиса Савишна, – уж я знаю, что он привяжется к Саломее Петровне!..»
– Помилуйте, Федор Петрович, не на обеих же вам жениться! Ведь вам понравилась Катерина Петровна; чай, вы уж и присматривались в нее…
– Оно так, да та повиднее, и голос-то какой! уах!
Федор Петрович совершенно смутил этими словами Василису Савишну; она боялась противоречить ему и отклонять его воображение от повиднее. Совет ни к чему не вел с таким человеком, а начать хулить Саломею и расхваливать Катеньку также неудобно: подумает, что хотят Катеньку насильно навязать на шею.
– Насчет выбора невесты, Федор Петрович… Не мы выбираем, а сердце, говорю вам.
– Оно так, Василиса Савишна, да как узнать-то: кто ее знает, которая лучше приходится… Нечего сказать, Катенька хороша, да не так видна.
– Молода еще, молода; посмотри-ко, как она выправится, как выйдет замуж!
– Дожидай, покуда выправится; а та уж выправилась, – царицей! А голос-то какой! уах!
– Что правда, то правда, – отвечала Василиса Савишна, которая видела, что плохо дело, – зато рассматривайте сами: одной семнадцатый годок, только что расцвела; а другой, Софья Васильевна говорит, двадцать пятый, ан и все двадцать восемь. По годам-то, может быть, и старенька уж для вас. Вам сколько лет?
– Тридцать пять.
– Вот видите ли! десяток еще пройдет, вы-то будете во всей красе мужчина; а супруга-то ваша в сорок-то лет бабий век кончит.
– Гм! – произнес Федор Петрович, задумался и начал гладить затылок.
– Лучше всего положимся на божию волю. Вот побываете еще разика два, три, увидите сами. Чему быть, тому не миновать: увидите, которой и вы понравились. Нельзя же жениться без обоюдной любви.
– Так!.. да черт знает, как же заметить, которой из них понравишься? А если той и другой?
– Этого не бывает.
– Как не бывает! – вскричал Федор Петрович, – да у нас в полку было: в прапорщика Душкова влюбились две сестры. Да еще как подрались-то за него!
– Ах, батюшки, казус какой!.. Ну, верно уж это случилось где-нибудь на городке.
– На городке! нет, не на городке, а в поместье.
– Этого, Федор Петрович, здесь не случится: надо вам и ту правду сказать, что старшая-то дочка Саломея Петровна, кажется, и не расположена замуж выходить, потому что двум женихам уж отказала.
– Вот видите ли! – сказал Федор Петрович, – что ж за охота свататься; а как она и мне откажет?
– Катерина Петровна не откажет.
– Это все уж не то: наверняка не так забирательно.
– Вот опять не то; ну, увидим, как будет, – сказала Василиса Савишна, чтоб скорее отделаться от нерешительности Федора Петровича, в семь часов вас ждут, ровнехонько в семь часов. Пожалуйста, не промешкайте; в таком случае не годится промешкать. А теперь съездите-ко к Иверской да отслужите молебен, так дело-то будет лучше. Или, уж позвольте, я за вас отслужу.
– Сделайте одолжение, Василиса Савишна!
– Да не скупитесь, сударь: всякой раз, как приедете в дом, жалуйте людям на чай, – лучше прислуживать вам будут.
Василиса Савишна, не распространяя вдаль разговора, поскакала с вестями к Софье Васильевне и напугала ее.
– Я Саломею отправлю на вечер к тетке, – сказала она. – И всякий раз, когда буду приглашать его, Саломеи не будет в доме, чтоб он из головы ее выкинул. А Катю принарядим; наложу ей локоны, чтоб не казалась слишком молода.
Как сказано, так и сделано. Когда Федор Петрович явился, это засадили тотчас же за вист, и в продолжение целого вечера он не видал мадам Саломэ, а Катенька, в накладных огромных локонах, но разрумянившись живым румянцем молодости, просидела весь вечер подле матери, просмотрела от нечего делать весь вечер на гостя, не зная того, что он ей суженый.
Несколько уже вечеров Федор Петрович провел в доме, не видя Саломеи Петровны и не заботясь о ней, потому что Катенька так показалась ему хороша в локонах, что уж лучше нельзя быть.
– Что ж это вы мало говорите с невестой? – повторяла Василиса Савишна.
– Да как-то все еще не пришлось. Сегодня непременно пущусь в разговоры с ней.
– Пора решить дело; Софье Васильевне неловко начинать самой. Сперва покажите ваше внимание дочери, а потом и к маменьке подсядьте, да без больших церемоний, Федор Петрович: отказа не будет.
– Да что ж это старшая-то, как бишь ее?
– Об ней нечего и говорить. Между нами сказать, Софья Васильевна объявила сначала ей, что вот бог посылает жениха – она и слышать не хотела и не хочет показываться на глаза.
– Э, да что она мне! я так, из любопытства.
– Так вы просто скажите Софье Васильевне, что, дескать, вам известно, Софья Васильевна, мое желание, – она уж поймет.
– Я долго не буду откладывать, – сказал Федор Петрович, – чем скорее, тем лучше!
Так бы и сделалось, да не сделалось так.
Сперва домашняя челядь между собою: шу-шу, шу-шу! Потом спальные девушки нашушукали Мавре Ивановне, что, дескать, у нас, сударыня, в доме жених; хотя невзрачен, да очень богат. Всякой раз, как ни приедет в дом, бросит в передней двадцать пять рублей. За него прочат Катерину Петровну, потому что Саломея Петровна отказалась и видеть его не хочет: как приезжать ему, так она и вон из дому.
Мавра Ивановна при первом же случае, оставшись ночевать у Саломеи Петровны, проговорилась ей.
Саломее Петровне спать не хотелось.
– Расскажите что-нибудь, Мавра Ивановна.
– Да что ж рассказать-то вам, сударыня моя?
– Ну, хоть как вы замуж вышли.
– Что ж тут рассказывать-то, вышла да и вышла; а вот вы-то не выходите.
– Это не так легко.
– Да что ж тут и трудного-то; вот меньшая-то сестрица выйдет замуж, а вы опять будете сидеть в девках, сударыня; э-хе-хе! разборчивы оченна!
– Нисколько не разборчива; да, слава богу, и выбирать не из чего.
– Полноте говорить, Саломея Петровна! к вам небось никто не присватывался?
– Присватывался! – произнесла с презрительной усмешкой Саломея Петровна.
– Ну, вот видите ли, зачем же отказываться от того, что бог посылает? Вот сестрица-то, наверно, не откажется; невзрачен, да зато очень богат.
– Кто? – спросила с удивлением Саломея Петровна.
– Чай, вам лучше известно.
Этих слов достаточно было для Саломеи Петровны, чтоб понять, в чем дело.
«А! так это жених Кати! – подумала она с чувством озлобления, – от меня скрывают!.. чтоб я не помешала!.. Хорошо! Мне в десять лет не нашли жениха… а любимая дочка, только что из пеленок, уж ей и жених готов!..»
– Вам кто сказал, Мавра Ивановна, что он очень богат?
– Кто ж скажет, как не люди; говорят, так и сыплет деньгами.
– Счастье Кате: не всякой удастся выходить замуж без приданого.
– А дом-то, сударыня, не много не приданое да сорок тысяч деньгами.
– О, так вы всё знаете! – проговорила Саломея Петровна дрожащим от досады голосом.
– И, сударыня, что от людей укроется: при них ведь водили по всему дому и показывали все углы.
– Покойной ночи, – сказала Саломея Петровна Мавре Ивановне.
В душе ее громовые тучи ходили, вся внутренность бушевала.
«Вот как! для меня нет ничего, а для Кати дом в приданое и деньги нашлись!»
Злоба сосала сердце Саломеи; она беспокойно проворочалась на постели остаток ночи. Все утро просидела она в своей комнате, жалуясь на головную боль; вышла к обеду, и как будто ни в чем не бывало.
– У княгини сегодня вечер, так ты, душа моя, поезжай опять с теткой и извинись, что сама я никак не могу быть; скажи, что с неделю мне очень нездоровится.
– Да не лучше ли и мне дома остаться?
– Что тебе делать дома, будешь скучать. Поезжай, поезжай, друг мой!
– Хорошо, я поеду! – сказала Саломея. И точно, поехала.
Часов в семь явился Федор Петрович. Катенька, разряженная, ожидала уже его с трепещущим сердцем: маменька объявила ей уже, что Федор Петрович жених ее и потому она должна принять его как можно ласковее, говорить с ним как можно приветливее, а если он объявит ей желание свое, то сказать, что это зависит от папеньки и маменьки и что с своей стороны она готова принять с удовольствием предложение.
Сердце и рассудок Катеньки не умели прекословить воле родительской.
Федор Петрович явился. Дверь в залу распахнулась перед ним с возгласом: «Пожалуйте». Федор Петрович вошел тихонько в гостиную; в гостиной только Катенька сидит уединенно с книгой в руках, разряжена, в локонах, только что не при пудре.