Читать интересную книгу Том 2. Лорд Тилбери и другие - Пэлем Вудхауз

— Вот как? — сказал он.

— Да, — небрежно отвечал мистер Слинсби. — Я частенько в этом участвую. — Он дружески кивнул проходящему щеголю. — Ренфрю, — пояснил он. — Играет главную роль в мьюзикле «Флирт доводит до добра». Обязательно посмотрите. Хороший спектакль. Жалко, я не вошел в долю, когда мне предлагали. Либретто не приглянулось. Да, бывает, и ошибешься.

Билл растерялся. Управляющий лондонским филиалом крупнейшей американской фирмы на удивление мало интересовался бумагой и целлюлозой. Он уже подумывал, что разгадка упавшего дохода куда проще, чем это видится дяде Кули. Что-то вроде неприязни к блестящему собеседнику шевельнулось в его душе. Мистер Слинсби подавлял его своей личностью, а Билл не любил, когда его давят. И какое право, с досадой спрашивал себя Билл, имеют некоторые подавлять других, если некоторые не способны управлять прекрасным производством, чтобы то давало прибыль? Он критически взглянул на мистера Слинсби. Да, он ему не нравился. И если этот прохвост настойчиво пытается произвести на него впечатление своими мерзкими театральными прожектами и своими подлыми театральными друзьями, он рискует услышать в точности, куда ему следует идти.

Вот что, решил Билл, нечего откладывать, этот прохвост расскажет ему все прямо сейчас. Да, он у него в гостях, ест его hors d'oeuvres и мясо — но поскольку расходы наверняка будут отнесены на счет фирмы, церемониться нечего.

— Дядя Кули, — сказал он, немного грубо меняя тему, поскольку мистер Слинсби только что принялся рассуждать, заметив прошедшую мимо привлекательную особу, о хористках, их нравах, и том, что человек, заинтересованный театром финансово, всегда имеет возможность насладиться их приятным обществом. — Дядя Кули, — сказал Билл холодно, окончательно уверившись, что его антипатия переросла в явное отвращение, — просил меня, пока я здесь, выяснить, почему лондонский филиал не приносит прежнего дохода. Он очень встревожен.

Последовало молчание. Холодный деловой тон ошеломил мистера Слинсби. Он выглядел изумленным, оскорбленным, недоумевающим, обиженным, огорошенным и задетым за живое.

— Что?! — вскричал он голосом человека, которому лучший друг вонзил в спину кинжал. С четверть часа он обхаживал Билла, и вот вам результат. Уилфрид Слинсби был потрясен. Однако он взял себя в руки. Он рассмеялся. Он рассмеялся нехорошим смехом.

— Не приносит прежнего дохода? — сказал он, осуждающе глядя на Билла, не скрывая, что недавний товарищ застолья упал в его глазах до уровня первого официанта. — Если вы спросите меня, я скажу. Пусть ваш дядя радуется, что есть хоть какой-то доход. Да мало кто на моем месте мог бы так хорошо свести дебет с кредитом. Мало кто, поверьте. — Он мрачно взглянул на Билла. — Вы, разумеется, досконально знаете целлюлозно-бумажное производство?

— Нет, — коротко отвечал Билл. Именно такого вопроса следовало ожидать. Горький стыд за попусту растраченную юность наполнял Билла. Если б он посвятил эти потерянные часы изучению бумаги и целлюлозы — есть ли что-нибудь увлекательнее на пороге жизни? — он бы сейчас потягался с мистером Слинсби. А так, похоже, мистер Слинсби положит его на обе лопатки.

Он не ошибся. Мистер Слинсби тут же положил его на обе лопатки.

— Ах, — сказал он высокомерно, — в таком случае мне вряд ли есть смысл входить в частности. Ладно, попробую объяснить на пальцах.

В представлении мистера Слинсби объяснить на пальцах значило высыпать на Билла кучу терминов вроде условий труда, обменного курса и экономической целесообразности, так что после первых же десяти слов тот начал задыхаться, словно выброшенная на берег рыба. Ни одна деревяшка на фабрике мистера Парадена не превращалась в целлюлозу так тщательно и основательно, как Билл по прошествии пятнадцати минут. А когда мистер Слинсби перевел дыхание и собрался начать главу вторую, Билл дрогнул. Он понимал, что отступает в беспорядке, бросая поле боя противнику, но деваться было некуда. Он взглянул на часы, пробормотал извинения и встал. Ободренный победой, мистер Слинсби вновь превратился в саму сердечность.

— Пора идти? — спросил он. — Я тоже, наверное, двинусь.

Он потребовал счет, размашисто подмахнул, бросил на тарелку серебряную монету, царственно кивнул растроганному официанту и первым вышел в дверь.

— Нам по дороге?

— Я собираюсь домой. Мне надо написать несколько писем.

— А почему не в клуб?

— Я не состою ни в одном из лондонских клубов.

— Надеюсь, вы хорошо устроились. Если вздумаете переехать, сошлитесь на меня в «Регале», вам все сделают.

— Я снял квартиру на три месяца, — сказал Билл, решивший никогда и ни при каких обстоятельствах не ссылаться на мистера Слинсби.

— А где?

— В Баттерси. Доходный дом Мармонт.

Мистер Слинсби изогнул черную бровь.

— Баттерси? Как вас угораздило забраться в такую дыру?

— Там дешевле, — сквозь зубы процедил Билл.

— Такси! — вскричал мистер Слинсби, не желая углубляться в эту постыдную тему. И он укатил, словно римский император на церемониальной колеснице.

Так странно устроен человек, что именно это неприкрытое презрение к его скромному обиталищу окончательно скрепило Биллову неприязнь. Заносчивость промышленного воротилы, театральная похвальба, целлюлозно-бумажная лекция — все это еще можно было бы снести. С трудом, но проглотить. Последнее оскорбление — никогда. Самый взятый в наем, самый что ни на есть меблированный дом — всегда дом, и гордому человеку обидно, если всякие синие подбородки начинают его хулить. К тому времени, когда Билл вставлял ключ в замок квартиры номер девять доходного дома Мармонт, он достиг той степени злобной взвинченности, которую способны исцелить лишь сигара и домашний халат. Он снял пиджак, воротничок, галстук и ботинки; зажег трубку и расположился на диване в гостиной. Его одолело глубокое раздумье.

— Чертов пустозвон!

Снова раздумье.

— Он-то во всем и виноват.

Снова глубокое раздумье.

— Я уверен, что он — мошенник. И буду за ним приглядывать.

Билл все еще обдумывал свое непреклонное решение, когда в дверь позвонили. Он неохотно поднялся, уверенный, что это Джадсон снова забыл ключ, прошел по коридору и открыл дверь.

Это был не Джадсон. Это была девушка.

3

Последовало молчание. Молодой человек, воспитанный в традиционных взглядах на одежду, всегда теряется, если выйдет встречать приятеля, не удосужась надеть пиджак, воротничок или ботинки, и столкнется нос к носу с незнакомой девушкой, к тому же — исключительно хорошенькой. Мы знаем, что Билл любил Алису Кокер, однако зрения он не утратил и потому был способен заметить, насколько девушка хороша. Девушки, разумеется, делятся на две категории — Алиса Кокер и все остальные, но невозможно скрыть, что эта занимала среди всех остальных весьма заметное положение. Она была стройная, белокурая, к ее складной фигурке очень шло платье из какой-то коричневой материи. Строго говоря, оно было бежевое, но Билл в таких тонкостях не разбирался. Он больше смотрел на глаза. Они были голубые-голубые и казались необыкновенно широкими. Девушка смотрела на Билла, да еще как, с недоверчивым ужасом, будто он ударил ее в самое больное место.

Билл покраснел и попытался спрятать ноги под коврик. В торговых рядах Барлингтона его носки выглядели великолепно, но сейчас он охотно прикрыл бы ярко-зеленые и розовые полоски. Билл мрачно размышлял, как опрометчиво поступает молодой человек, когда в этом полном внезапностей мире средь бела дня снимает ботинки. Таким образом, в первые минуты он не сделал ничего, чтоб завязать оживленный разговор. Девушка заговорила первой.

— Господи! — вскричала она.

Билл чувствовал, что дела идут все хуже и хуже.

— Ведь это же, — продолжала она, моргая огромными голубыми глазами, — мистер Вест?

Вдобавок к прочим неловкостям Билл почувствовал, что покрывается холодным потом. Мало того, что он вышел к этой исключительно хорошенькой девушке босым, беспиджачным, безворотничковым и, как он теперь видел, дыряво-носочным: мало этого, она его помнит, а он ее напрочь забыл. Если бы он просто запамятовал имя и мучительно силился приклеить ярлык к знакомому лицу. Так нет, он ее не узнал, у него не возникло даже проблеска.

— Вы меня забыли!

— Забыл вас?! — стойко отвечал Билл, чувствуя, как кто-то могучий ворочает в его желудке колом. — Конечно, нет! Забыть вас! — Он металлически рассмеялся. — Тоже скажете! Просто… просто у меня ужасная память на имена.

— Фелисия Шеридан.

Билл понял, что становится серым.

— Фелисия Шеридан, — сказал он. — Шеридан. Ну конечно.

— Учитывая, что вы спасли мне жизнь, — сказала Флик, — мне было бы обидно, если б вы забыли меня совсем.