Расходились поздно, Никита не хотел ее отпускать, Наташа пыталась объяснить ему, что обещала маме не задерживаться до ночи, что ее довезут до метро Инга и Иван, но тут, к счастью, позвонила Никитина жена. Удивляясь своей радости по этому поводу, Наташа поцеловала его в щеку и побежала одеваться.
Снимая в прихожей сапоги, Наташа слегка покачнулась.
— Началось! — вздохнула мама. — Карел звонил два раза, сказал, утром будет звонить.
— Угу, — ответила Наташа, направляясь в ванную.
9
Проснувшись утром, Наташа вспомнила вчерашний разговор и улыбнулась. На душе снова было легко, как много лет назад, и хотелось скорее бежать в театр.
Напевая, она одевалась, когда раздался звонок.
— Наташа? Это Карел. Не разбудил?
— Нет, нет. Я уже собираюсь на работу.
— Как здоровье?
— Отлично, спасибо.
— Я вернусь послезавтра, удалось все уладить быстрее, чем я думал. Мы сможем увидеться?
— Да. На этой неделе еще сможем, а на следующей начнется кошмар перед премьерой. Цейтнот и сплошные нервы. Вы придете на спектакль?
— Конечно, если меня пригласят. Но до «кошмара» мы сможем куда-нибудь пойти?
— Конечно, если меня пригласят, — засмеялась Наташа. — Целую, Карел, мне пора бежать, — легкомысленно бросила она и испугалась. Слово вырвалось по привычке.
— О, как приятно, — не замедлил откликнуться тот. — И я целую вас, Наташа. Жаль, что вам пора бежать. Я могу позвонить завтра?
— Да, конечно.
— Счастливо вам, будьте осторожны.
«Он уверен, что со мной все время происходят какие-то ужасы», — подумала Наташа. Это было забавно, учитывая, что уже много лет никто, кроме мамы, не боялся, что Наташа подвергается какой-то опасности, выходя из дома. Она казалась себе очень самостоятельной женщиной, да, в сущности, так оно и было.
Репетиция прошла как по маслу. Никита торопился за ребенком в музыкальную школу, и Наташа в прекрасном настроении вернулась домой. «Что это она говорила, что мне нечего надеть? — вспомнилось ей. — Ну-ка, посмотрим». Она открыла шкаф и задумалась, перебирая вешалки.
К тому моменту, как вернулся Карел и пригласил ее поужинать в честь долгожданной встречи, Наташа так измучилась мыслью, что надеть, что все остальные переживания как-то померкли. «Черт бы побрал эту Ингу!» — в сердцах подумала Наташа, переодеваясь в четвертый раз.
Она выскочила из подъезда, заматывая на ходу шарф. У машины, улыбаясь, стоял Карел. В руках он держал голубые гиацинты. «Он еще красивее, чем мне тогда показалось, — с замиранием сердца поняла Наташа. — С этим надо что-то делать». Она взяла себя в руки и улыбнулась в ответ.
— Ну, здравствуй! — вырвалось у нее.
— Здравствуй! — Он склонился к ее руке и открыл дверцу. — Сядем рядом, хорошо?
— Конечно. — Наташа поздоровалась со Стефаном, который радостно закивал ей. Карел опустился рядом, захлопнул дверь.
— Мы перешли на ты, я правильно понял?
— По-моему, да, — засмеялась Наташа.
— Я так этому рад! — улыбнулся он в ответ, снова целуя ее руку. Борода мягко защекотала пальцы. «Совсем не колючая», — подумала Наташа.
Вопреки ее опасениям, никакой принужденности не возникало. Они ехали по заснеженной, предновогодней Москве, и он рассказывал о своей поездке в Питер так, будто они дружили много лет.
Они вошли в маленький, незнакомый Наташе ресторанчик в районе Патриарших, и Карел поспешил заботливо снять с нее пальто, опередив улыбчивого латиноамериканца-гардеробщика. Наташа остановилась перед зеркалом, придирчиво в него заглянула. После долгих колебаний она решила просто распустить волосы, и они свободными волнами лежали на черном свитере, который эффектно подчеркивал их пепельно-русый цвет. Синяки, слава Богу, прошли бесследно, легкий макияж не бросался в глаза. Тонкая золотая цепочка, оттянутая медальоном, четко обозначала округлость груди под мягким трикотажем. «Вроде все в порядке», — решила Наташа и обернулась к своему спутнику.
— Что оно тебе сказало? — сурово кивнул он на зеркало.
— Что бывают и хуже, — улыбнулась Наташа.
— Это оно от зависти, — вынес приговор Карел и ввел Наташу в маленький зал без верхнего освещения. Тяжелые дубовые столы и массивные кресла стояли в небольших нишах, создавая видимость уединения, уютно горели масляные лампы и светильники на стенах. «Гуманно, — подумала Наташа. — При таком освещении не только я, и мама сойдет за невесту…»
Привыкнув относиться к себе с иронией, она и не подозревала, какое впечатление производит, каким чистым, холодным пламенем сверкают ее синие глаза, как волшебно преломляется свет в неуловимо-серебряного оттенка волосах, как удивительно нежен профиль ее лица, полупрозрачного, как дорогой фарфор. Карелу пришлось задержать дыхание, прежде чем он спросил:
— Как ты относишься к мексиканской кухне?
— Понятия не имею, — честно ответила Наташа. — Она, наверное, очень острая?
— Нет, здесь нет. Конечно, для любителей есть специальные блюда. Если хочешь, можно рискнуть.
— Нет, рисковать не хочу.
Официант в пончо положил перед ней меню и улыбнулся рязанской улыбкой.
— Я полистаю из любопытства, а ты сам закажи.
— Что ты будешь пить?
— Красное сухое. Или тут только текила?
— Нет, конечно. Вот нам несут карту вин.
Наташа полистала, взглянула на цены, стараясь не пугаться.
— Каберне, — решила она. И, уловив движение Карела, подтвердила: — Да, я люблю «Каберне», в самом деле. А ты что будешь пить?
— Водку, — смущенно сказал он. — Я в самом деле люблю водку.
— Любовь к водке может далеко завести, — улыбнулась Наташа.
— Так ведь уже завела. Видишь, сижу три года в России, а все из-за нее, проклятой, — засмеялся Карел. Он сделал заказ, произнеся наизусть экзотические названия блюд.
— Ты часто здесь бываешь? — спросила Наташа, уже немного ревнуя.
— У меня офис рядом, я здесь обедаю. Я хотел чувствовать себя уверенно при нашей первой встрече без контроля со стороны доблестных инспекторов дорожного движения, а здесь, по-моему, неплохо. Тебе не нравится? — тревожно спросил он.
— Пока очень нравится.
— Я бы хотел, чтобы мы каждый раз открывали что-то новое. В Москве появилось множество новых ресторанов. С грузинской и узбекской кухней, например, я бы с удовольствием познакомился поближе.
— Звучит многообещающе, — улыбнулась Наташа.
Заказанные блюда принесли довольно быстро. Карел предупредительно произнес, указывая на лепешки с начинкой, сложенные в виде лодочки:
— Их едят руками. А это, мне кажется, ложкой. Во всяком случае, я так делаю. — Его улыбка была обезоруживающей.