вы трудились?
— В сельском хозяйстве.
— Имеете представление о том, как работает колхозная система?
— Еще бы мне этого не знать. Я знаком и с ТСОЗами, и с артелями, и с коммунами. А постановление Наркомзема СССР от 1929 года могу процитировать наизусть!
— Вот как? А не скажете, кто возглавлял тогда Наркомзем?
— Товарищ Яковлев.
— Яковлев?
— Яковлев Яков Аркадиевич.
— А что скажете о новой редакции устава сельскохозяйственной артели от 1935 года?
Чекменев ответил:
— Земля закрепляется за артелью в бессрочное пользование. Земля артели не подлежит купле-продаже. Определен размер приусадебного участка, который находится в личном пользовании колхозника от половины гектара до целого гектара. Членами сельхозартели могут стать все трудящиеся достигшие 16 лет…
— Достаточно, господин Чекменев. Я понял, что вы хорошо знаете этот вопрос. Вы хотите сотрудничать с нами?
— Имею такое желание, господин начальник полиции.
— Тогда я направлю вас к обер-бургомистру. Он лучше меня разбирается в экономических вопросах. И я уверен, что он подберет для вас место сообразно с вашими знаниями и вашей квалификацией.
— Но у вас, насколько я понял, я проходил проверку?
— Это пока только беседа, господин Чекменев. Я как начальник полиции должен знать, кто прибывает в Локоть.
— Неужели вы заподозрили во мне агента большевиков? Но я не военный.
— Я напишу вам направление, по которому вас пропустят в канцелярию обер-бургомистра.
Глава 5
Вареневка: ставленник Третьяка
Село Вареневка.
Брасовский район.
Декабрь, 1941 год.
Фофанов Демьян Иванович был сыном крестьянина, крепкого середняка. Батя Демьяна служил в имении великого князя конюхом, и семья ни в чем нужны не знала. Но получилось так, что в окопах Великой войны Иван Фофанов примкнул к большевикам. По каким идейным соображениям он это сделал было непонятно и самому Ивану. От хозяев-эксплуататоров он кроме добра ничего не видел. А пришли большевики с продразверсткой и обчистили семью Фофановых дочиста. Сам Иван воевал тогда в Красной Армии на колчаковском фронте. Вернулся по демобилизации в 1921 году и рассорился со всей семьей, не любившей большевиков. Отец Ивана даже проклял сына и велел на пороге его хаты не попадаться.
Иван как герой Гражданской войны и орденоносец получил новый дом. Ранее он принадлежал кулаку Анкундинову, расстрелянному еще в 1919 году за укрывательство хлеба.
В 1929 году назначили Ивана Фофанова первым председателем колхоза, а 1931 году он был убит неизвестно кем. Кто-то саданул вечером в его окно из обреза. И осталась после него жена с двумя детьми малыми. Но власть советская не позабыла про семью героя, и получили они право перебраться в город и потом сын Ивана Фофанова Демьян даже поступил учиться в университет. Получил диплом учителя истории.
Накануне войны вернулся Демьян в родное село мать проведать да там и задержался. Как красные ушли, так многие селяне припомнили матери её мужа-активиста.
Дом сразу отобрали новые власти. Явился неизвестно откуда сынок расстрелянного Анкундинова Осип и потребовал назад отцовское наследство. Пришлось Фофанову и матери его переселиться на самую окраину села Вареневка в старый домик деда. Дед умер еще в 1934 году, и домишко стоял пустой. Бросить мать в такой ситуации Демьян не мог.
Осип Анкундинов стал старостой и обещал разобраться с «недобитыми красными гнидами». И поддержал его в том намерении ставший полицаем остроносый Семен Галущак.
— Ты, Осип, отца своего им простил разве? — спросил за бутылём самогона Галущак.
— Я? По гроб жизни им того не прощу. И да разве в одном отце дело? Ты спроси меня, как жил я все эти годы? Едва к большевикам в лагерь не попал. Скрывался под чужой фамилией. Душегубом стал. Во как.
— Убил кого? — спокойно спросил Галущак.
— Было, — ответил Анкундинов.
— А кого упокоил-то?
— А тебе какое дело? — вдруг озлобился Осип.
— Дак я не в попрек тебе, друже. Я разве против ежели комиссара какого упокоить? Да я сам готовый. А враг твой своими ногами по земле ходит.
— Фофанов-то? — Анкундинов усмехнулся. — Пущай покуда ходит. Я ведь не просто так его не трогаю, Сема. Убить его гниду краснопузую мало. Они скольких из Анкундиновых на тот свет отправили? Батю моего и дядьку к стенке поставили. Мамашу с сестрами выслали. И где они ныне? Живы ли? Пули для Демки мало. Я для него иное придумал.
— Чего?
— А ты сестру его помнишь ли?
— Иринку? Дак помню. Девка красивая. Да молодая больно. Ей ныне сколь лет то.
— Восемнадцать.
— Да чего вспоминать-то девку фофановскую, Осип? В селе нет её. Она ныне далеко. Нам не достать.
— Ой-ли! Девка в Локте ныне живет у тетки своей. У сестры матери фофановской.
— Откуда знаешь?
— Люди добрые рассказали. А с чего Дёмке сестру свою прятать? Что думаешь, Семён?
— Дак комуняки они Фофановы-то из рода Ивана Фофанова. Опасаются.
— Во! Верно кумекаешь, Сёмка. И думает Дёмка Фофанов, что не знаю я, где сестрица его младшая. А я знаю.
— Дак что из того? Я ныне начальник полиции в Вареневке, а толку что? Вот давеча был в Локте и просил начальника своего Третьяка дать мне воли с комуняками местными разобраться. Хотел Пашку Рюхина и Дёмку Фофанова к ногтю прижать. Не дал.
— А чего так? Чего твоему Третьяку жало комуняк?
— Дак задумал Третьяк что-то. Он ведь ранее при большевиках в прокуратуре у них работал. Сам комунякой был.
— Во как? И немцы верят ему?
— Не токмо верят, Осип. Он у самого майора Дитмара первейший советник. Я бы даже сказал друг. А Дитмар в наших краях человек большой.
— А ты чего Рюхина решил в оборот взять, Сёма? — усмехнулся Анкундинов. — Сестрица евоная тебе покоя не дает?
— Моя будет! Слышь, что говорю, Осип. Слово даю, что моя будет! А их породу я все одно изведу. Но ты вроде как Дёмку-то пока трогать не велишь, господин староста?
— Придет черед и до Дёмки. Я для него иное задумал.
— Поделись, — Галущак наполнил стаканы.
Они выпили и Анкундинов продолжил:
— Думаю я, Сёма, Дёмку-то к тебе в полицию определить.
— Чего? Ты в уме ли, Осип? На кой он там нужен?
— А ты далее слухай, а не перебивай. Дёмка он совет, то всякому видно. А мы с тобой из него полицая сделаем.
— Так не пойдет он служить в полицию, Осип.
— Не токмо пойдёт, но и приговоры сполнять станет. Партизан будет к стенке ставить.
— Нет. Не станет того Дёмка делать. Помрет, но не станет. Он не трусливого десятка.
— Я знаю, Сёма. Но сестрицу мы его возьмем в оборот и предложим выбор.