Назаров по кличке Корень.
— Я не знаю его имени. Для всех он был Корень и все.
— И он ничего не сказал?
— Я же сказал, что слух пошлел, что добро голицынское Корень для себя припрятал. Так братва болтала. Мы тогда собрались и решили спросить с него. Но попали в мусорскую засаду.
— Я спросил не о том, Авдеев. Корень на следствии что-то показал?
— Нет. Корень крепкий мужик. Мусоров люто ненавидел. Погиб в тюрьме.
— И что с кладом?
— Так кто знает? Если и нашел его Корень, то с него теперь не спросить. Но спрятан он где-то в ваших краях, господин следователь.
— Вашу банду взяли тогда в Суземках?
— Около них. Но большего не скажу. Не знаю. Вишь как бывает, начальник, мы ныне с тобой в одной команде. А командует нам бывший прокурорский следак.
— Вы мне не говорите «ты», Авдеев. Не забывайте о субординации.
— Извините, господин следователь.
— А как Третьяк относится к вам теперь? — спросил Лисовин.
— Никак.
— Что это значит? Он вас не узнал?
— Наверное, он не знает кто я такой.
— Как же так?
— Он начальник уголовной полиции. А я кто такой? Состою во взводе охраны. Я рядовой. Да и он не советский прокурор более. Мы в одной лодке.
— Но вы ведь пытались что-то узнать про него? Я не могу поверить что вас это не интересует, Авдеев.
— Да ничего я не знаю. Слухи одни.
— Какие слухи? — заинтересовался Лисовин.
— Баба у Третьяка здесь. Наши парни говорили. Большевик, а как пристроился при немцах? И почёт, и уважение. Да и все остальное.
— Женщина? Вы сказали, что у Третьяка есть женщина?
— В Локте живет. Молодая. Лет 18 ей.
— Кто такая знаете?
— Зовут девку Маша Селезнева.
— Здешняя?
— У матери своей проживает. Стало быть здешняя.
— И это только любовная интрижка?
— Чего?
— Третьяку около 30 лет. Девушке 18. И они встречаются по обоюдному согласию?
— Видно, что девка с ним по доброй воле.
— Вы их видели вместе?
— И не один раз. Локоть городок маленький. Здесь утаить что-то сложно.
— Состоит в любовной связи с Марией Селезнёвой. Это все что о нем говорят?
Лисовин отложил карандаш. Записывать любовную историю никакой охоты у него не было. Но Авдеев продолжил:
— Нет не все. Коли все просто, то зачем вы меня на беседу вызвали, господин хороший? Мутный он человек, этот Третьяк.
— Но пока из ваших слов вытекает только одно — у него любовная интрижка. И интрижка с девушкой, которая пошла к нему по собственной воле.
— Любовная история, говорите? И всё бы хорошо, господин следователь. У нас у всех бабы есть в Локте. Кто к какой вдове ходит, кто девку нашел себе. Мужик без бабы…
— Избавьте меня от подробностей интимной жизни солдат охранного взвода, Авдеев. Это законом не возбраняется.
— Но есть одна заковыка, господин следователь.
— Какая?
— Девка то эта совсем не Селезнева.
— Что это значит? Вы можете говорить яснее, Авдеев?
— Я и говорю. Но вы же сами все время меня прерываете.
— Хорошо. Я вас внимательно слушаю. Вы сказали только, что Мария Селезнева, не Мария Селезнева. Я все понял верно?
— Точно так. У мамаши её отродясь дочек не было. А тут явилась. Кто такая? Дочка к ней приехала. Откель дочка? Родила в молодости и у приемных родителей оставила.
Лисовин снова взял карандаш. Хотя пока ничего из слов Авдеева не понял.
— Подождите, Авдеев. Я пока ничего не понял. Вы сказали, что Мария Селезнева — это девушка, которая скрывается под чужим именем?
— Это и сказал.
— Но вы ведь не из Локтя родом?
— Дак во взводе охраны больше половины местные. Они-то знают. Вот и сказал мне Пашка Ерохин, наш каптенармус, что де девка-то не нашенская. Вроде не было дочек у тетки, что мамкой её назвалась.
— И ваш Ерохин доложил про это куда следует?
— Доложил. Как без этого. Но вроде там все разрешилось. Сказала тетка, что дочку в молодости прижила без венца. А в Локоть с приплодом и без мужа возвращаться не хотела. Вот и отдала дочку-то.
— И ей поверили? Кто снимал показания?
— А я знаю? Из ваших кто-то. Да вы и сами узнать можете, господин следователь.
— Это все?
— Нет. В управе все показания записали, и никто копать не стал. Но я не таков.
— А что вы?
— Я решил глубже копнуть. Больно Третьяк этот тип скользкий.
— Вот как? Вы считаете, что господин Третьяк враг?
— Большевик.
— Но господин Третьяк, поступая на службу в полицию и не скрывал того факта, что он состоял в партии коммунистов.
— Я не про прошлое говорю, Он и сейчас большевик.
Лисовин спросил:
— А ранее вы почему молчали?
— Дак меня не спрашивал никто.
— Но, если вы подозреваете врага на столь высокой должности. То ваш долг поставить в известность начальство.
— Третьяк ныне начальник уголовной полиции. А я всего лишь рядовой охранного взвода. Что я мог? Походил по рынку. Поспрошал у селян. Они и опознали девку.
— Марию Селезневу?
— Да. Она из Вареневки. Это село в пяти верстах от Локтя. Недалече. И звать девку Ирка Фофанова.
— Фофанова?
— Да.
— А что это меняет?
— Как что? Вы, господин следователь, не всё услышали. Фофанова. А батя её Фофанов был председателем колхоза в Вареневке. Коммунист. И сын его Демка Фофанов в активистах при советах состоял. А с чего Фофановской девке менять имя и фамилию?
— Вы кому про это доложили? — снова задал этот вопрос Лисовин. — Про девку доложили?
— Дак сказал командиру охранного взвода.
— А что он?
— Дураком меня назвал.
— Почему? Сведения не показались ему важными?
— Он сказал, раз начальник полиции эту курочку топчет, то нам дела до этого нет.
— А что же вы?
— А чего мне? Приказано не думать, про это, я и не думаю. Вот вы спросили, и я рассказал.
— Я понял, Авдеев. Но прошу вас никому эту информацию больше не раскрывать. Я сам все тщательно проверю. А вам спасибо за бдительность. Вы можете идти.
Авдеев ушел. Лисовин стал думать, что ему делать с этой информацией. Пока ничего на Третьяка у него не было. Ну, пользует он молодую девку. Пусть отец у девки был коммунистом. Но и сам Третьяк бывший коммунист. Да и Воскобойник при советах должности занимал и Каминский.
Доложить Дитмару? Пока не стоит. Нужно тайно в этом деле самому покопаться.
Лисовин записал в блокноте:
«Селезнева — Фофанова Ирина. Шкатулка Голицына»…
* * *
Лисовин поднял архивные документы Локтя. Благо большевики при отступлении мало что смогли вывезти или