Да, это новый этап.
Под «новым этапом» она подразумевала офисную работу на подрядную фирму моего отца. Раньше бухгалтерией занималась мама – бесплатно, по вечерам после работы в Музее Танг-ривер, но Грег Комсток, который хоть и сохранил имя компаньона, но теперь руководил всем в одиночку, решил принять тетю Рут в штат официально. У нее появились собственный стол, табличка, на которой значилось ее имя, и выплачиваемая дважды в месяц зарплата. Осенью тете Рут пришлось вернуться во Флориду – продать свою квартирку в кондоминиуме, собрать вещи и утрясти прочие вопросы, без решения которых она не смогла бы перейти на новый этап своей жизни. И еще ей надо было сделать операцию.
– Ничего особенного, – сказала она нам. – Обычное дело с моим-то диагнозом. Почистят немножко, вот и все.
Диагнозом тети Рут был нейрофиброматоз. Она страдала им с самого рождения. Дедушка и бабушка Уинтон заметили у нее опухоль размером с арахис посреди спины, когда она была еще совсем малышкой. Кроме опухоли, на плече и на бедре у нее были отметины, напоминавшие цветом кофе с молоком (на медицинском жаргоне они так и называются «кофейные пятна»). Доктора сказали не волноваться, но чем старше становилась Рут, тем больше опухолей появлялось у нее на теле, причем некоторые из них были довольно крупными – размером с грецкий орех, а иногда даже с кулачок младенца – и на таких местах, где красотка вроде Рут не хотела бы их видеть ни во время купального сезона, ни на выпускном. В общем, после обследования все эти доброкачественные новообразования удалили, за исключением того, которое было у нее на спине, поскольку оно не особенно увеличивалось. Нет, сначала оно подросло, но потом приостановилось, и хирурги не решились оперировать так близко к позвоночнику. Там оно и осталось.
Мне казалось странным, что тетя Рут, безупречная во всем, с такой легкостью говорит о россыпи опухолей, которые не могут не действовать ей на нервы (в этот раз речь шла о двух: одна была на правом бедре, а другая – под коленкой). Но, видимо, она уже привыкла к тому, что раз в пять лет ей приходится ложиться под нож. Для нее это была лишь косметическая процедура, способ сохранить красоту, пускай даже требующий чуть больше усилий. На все про все ей понадобился месяц, в течение которого дом опять принадлежал только нам двоим, мне и бабуле Пост. И это было замечательно. Самым значительным событием того периода стал приезд маминой подруги Марго Кинан. Она специально заглянула, чтобы увидеться со мной. Рослая и длинноногая, Марго Кинан когда-то была теннисисткой и выступала на полупрофессиональных турнирах сразу после колледжа, пока ее не пригласили работать в какую-то крупную компанию, производившую спорттовары. Когда она гостила у родителей, она всегда учила меня играть в теннис и позволяла брать свою чудесную ракетку, а однажды летом даже поехала со мной на озеро Сканлан поплавать. И еще она всегда привозила нам подарки: из Испании, из Китая – отовсюду. К ее приезду родители запасали джин, тоник и лаймы, чтобы потом смешивать ее любимый напиток. С мамой они дружили еще с младшей школы. И, что самое главное, их объединял тот день на озере Квейк. Ведь это Кинаны, родители Марго, уговорили моих бабушку с дедушкой ехать в Вирджиния-сити в день землетрясения, а сами остались на стоянке. Это они потеряли сына, который приходился Марго братом.
Теперь Марго жила в Германии, поэтому об аварии ей стало известно лишь через месяц. И тогда она прислала мне букет. Не всей семье Пост, а мне лично. Это была огромная композиция из цветов, названия которых я никогда не слышала. К ней прилагалась карточка, на которой говорилось, что Марго навестит меня, как только вернется в Штаты. Несколько недель спустя она позвонила, но я была в школе, поэтому разговаривать ей пришлось с бабулей Пост. Она сообщила, когда приедет, и еще – что хотела бы пригласить меня куда-нибудь на ужин. Бабуля приняла приглашение от моего имени, и я не возражала.
Марго появилась в пятницу вечером на покрытом пылью синем автомобиле, который взяла напрокат в аэропорту Биллингса. Из окна дома я наблюдала, как она поднимается на крыльцо. Она вроде бы стала еще выше ростом и сменила прическу: теперь у нее была короткая асимметричная стрижка, блестящие темные волосы она заправляла за ухо. Бабуля открыла дверь, но я уже была тут как тут. Когда Марго наклонилась, чтобы обнять меня, я не застыла в оцепенении, как делала все эти месяцы, а наоборот – обняла ее в ответ. Думаю, никто из нас этого не ожидал. Я ведь не очень-то хорошо ее знала. От нее пахло грейпфрутом и мятой, чисто и свежо.
Пока мы пили кока-колу в гостиной, Марго рассказывала о Берлине и о том, чем занималась, вернувшись в Штаты. Потом она бросила взгляд на синий циферблат своих серебристых часов, больших, как у мужчины, и сказала, что нам надо поторапливаться, не то наш столик отдадут кому-нибудь другому. Забавно, потому что «Фермер и бык», отделанный деревянными панелями, на которых тут и там были развешаны набитые опилками охотничьи трофеи, хоть и считался лучшим мясным рестораном в городе, все же ютился между барами и никому, кроме Марго, не приходило в голову бронировать там места заранее.
Надо сказать, она заметно нервничала, открывая передо мной дверцу машины и предлагая самой выбрать, какую радиостанцию слушать те шестьдесят секунд, которые нам предстояло ехать по Мэйн-стрит. Когда я не проявила никакого интереса, Марго сама покрутила ручку переключения каналов, но ни одна из трех пойманных станций ей не понравилась, а потому, состроив недовольную гримасу, она выключила магнитолу. Мне тоже было не по себе, словно я на свидании, что, в общем-то, так и было.
Парочка довольно замухрышистых фермеров, которые направлялись туда же, куда и мы, проводила Марго любопытным взглядом – наряд и прическа выдавали в ней приезжую. Когда мы пробирались мимо них к своему столику, они еще раз обшарили ее взглядами с ног до головы. Как только принесли напитки – джин с тоником для Марго и «Ширли Темпл» для меня (с двойным вишневым сиропом, льда совсем чуточку), – атмосфера явно разрядилась.
– Странно все это, правда? – начала Марго. – Неловко – так, наверное, точнее. – Она сделала долгий глоток. Кубики льда налетели на дольку лайма. – Однако я все равно рада, что мы с тобой здесь сидим.
Мне понравилось, что она сказала «мы с тобой», словно мы действовали сообща,