Немецкий авиатор Отто Лилиенталь пролетел больше двадцати метров на своем планере «Derwitzer». Он был самым последним героем Виктора и Конора.
Щетка никогда не терял надежды больше чем на пять минут. И эти минуты он обычно тратил на то, чтобы растоптать последний неудачный прототип, после чего возвращался в классную комнату и начинал строить новые планы.
В конце концов Конор построил модель, одобренную его учителем. Ученик затаил дыхание, глядя, как учитель изучает его творение.
— Ты понимаешь, что вот это, возможно, никогда не полетит.
— Конечно, — ответил Конор. — Существенная часть этого корабля — летчик. Он управляет им, поворачивает горизонтальный руль влево; корабль накреняется вправо.
— Значит, мы не можем испытать эту модель.
— Нет. Если только у вас нет на примете чрезвычайно умной обезьяны.
Виктор улыбнулся.
— Помнится, я уже рассказывал тебе о летающих обезьянах. В любом случае обезьяны достаточно умны, чтобы оставаться на земле, где им и положено быть.
— А мы?
Виктор взял модель и взмахнул ею в воздухе, чувствуя, как она просто рвется в полет.
— А мы мечтатели, jeune homme. Обезьяна смотрит вверх, видит банан и дальше этого не заглядывает. Мечтатель смотрит вверх и видит луну.
Конор фыркнул: — Которая похожа на большой банан.
— Ого! — воскликнул Виктор. — Ты смеешься надо мной, своим учителем? Это дерзость, и ты за нее заплатишь.
Француз бросил модель на диван и кинулся к подставке с оружием. Конор опередил его и схватил свою любимую рапиру, которую, так уж получилось, предпочитал и Виктор.
— О, черная карта, monsieur. — Виктор выбрал для себя короткую спортивную шпагу. — Возьми что-нибудь достойное мужчины. Долго ты будешь держаться за эту рапиру?
Конор отступал на тренировочный мат, не спуская с учителя взгляда.
— En garde![50] — воскликнул Виктор и бросился в атаку.
В детские годы, когда Конор лишь начинал осваивать это искусство, француз, фехтуя, успевал давать ему инструкции.
«Удар, защита, ответный удар. Работай ногами. У тебя что, свинец на подошвах? Видишь?
Я наношу новый удар, так защищайся снова. И ноги, Конор, ноги».
Теперь было не до инструкций. Теперь французу приходилось сражаться за то, чтобы не выйти из поединка. Никаких щадящих ударов или снисходительных похлопываний боковой частью лезвия. Это была война. Они сражались в пространстве всей комнаты, иногда даже выходя на балкон.
«Он настоящий дьявол, — думал Виктор. — Ни капли пота на лбу. Всего четырнадцать — и уже превосходит меня. Но старый пес еще имеет в запасе несколько трюков».
— Это лучшая модель, которую ты построил, — тяжело дыша, сказал Виктор.
Удар и ответный удар.
Конор не отвечал. Он никогда не утрачивал сосредоточенности. Даже если противник отпускает остроты по поводу твоей матери, отнесись к ним как к неуклюжему выпаду. Оскорбления только в том случае заставляют истекать кровью, если ты позволяешь им проникнуть в свое сердце.
— Думаю, ей нужно дать имя, — продолжал француз.
Парируй концом шпаги, отступи назад и нанеси ответный удар. Сильным взмахом Виктор сбил с террасы карликовое деревце в горшке; снизу послышалось недовольное фырканье осла.
«Виктор в отчаянии, — подумал Конор. — Я одолел его. Наконец-то».
Он отскочил назад и применил атаку стрелой, которую Виктор еле-еле парировал.
Француз перенес тяжесть тела на левую ногу, но по-прежнему держал кончик шпаги по центру.
— Думаю, ты должен назвать ее «Изабелла».
Это имя отвлекло Конора всего на мгновение, которого Виктору хватило, чтобы пробить брешь в его защите. Он быстро пригнулся и нанес удар вверх в легком passata-sotto.[51] Если бы лезвие не имело на конце сферической головки, оно вошло бы под ребра Конора и вонзилось в сердце.
— Туше![52] — возликовал Виктор, на мгновение опустившись на одно колено.
Потом он со стоном выпрямился и вернулся в прохладную, затененную часть комнаты.
Конор вяло последовал за ним и поставил рапиру в кожаную муфту на подставке.
— Зачем вы сказали это? — спросил он.
Виктор пожал плечами.
— Какая разница? Ты утратил бдительность. Даже наш друг, летающая обезьяна, мог бы одолеть тебя.
Конор не отозвался на его шутку. Более того, он выглядел раздраженным.
— Это был грязный трюк, Виктор.
— Ну, я все еще жив, значит, это был удачный трюк. А ты остался с разбитым сердцем.
Конор взял в руки свою модель и стал выдергивать хлопковый пух с ее хвоста.
— Ох, не надо дуться, пожалуйста, — умоляющим, мелодраматическим тоном произнес Виктор. — Самое милое дело — любить принцессу. Это просто долг молодого человека — терять голову из-за принцессы. И тебе повезло, что одна как раз оказалась под рукой.
— Любить… принцессу? — пролепетал Конор. — Что? Я не знал…
Виктор налил себе стакан воды.
— Очень убедительное опровержение, jeune homme, ничего не скажешь. Но не переживай; я регулярно довожу людей до того, что они начинают бессвязно бормотать. Это галльский дар. Итальянцам он тоже свойствен.
Его ученик проявлял такие явные признаки замешательства, что в конце концов француз смилостивился.
— Прости, Конор, jeune homme. Я видел, что ты положил на нее глаз, но не осознавал, до какой степени ты задет. Стрела в сердце, да?
В ответ Конор еле заметно кивнул; точнее, лишь чуть-чуть опустил подбородок. Он сел на диван и распрямил руль своей модели, мягко дуя на крылья.
Виктор уселся рядом.
— Почему тогда у тебя вид человека, приговоренного к виселице? Ты любишь принцессу, и она не презирает тебя. По крайней мере, открыто. Радуйся, jeune homme. Живи своей жизнью. Юношеская любовь — дело обычное, но от этого не менее драгоценное.
Конору страстно хотелось поговорить на эту тему. Он слишком долго держал свои чувства запертыми в груди. Если бы не планеры, он, наверное, сошел бы с ума, думая об этом. Виктор читал его переживания как открытую книгу. Уже не в первый раз он заметил, что физически Конор скорее мужчина, чем мальчик. Высокий для своего возраста и сильный; выражение лица, как правило, серьезное; координация движений благодаря фехтованию превосходная. Все эти качества делали его юношей. Но эмоционально Конор все еще оставался мальчиком. Он представлял собой родник чувств, переполненный до краев и угрожающий выплеснуться наружу.
— Изабелла мой самый давний друг, — медленно начал Конор. — У меня только три друга моего возраста, и она самый давний из них. Мама говорит, я впервые встретился с ней, когда мне еще и недели не было.