– Сюда! – строго скомандовал высокий, плотный, краснощекий мальчик лет четырнадцати.
Тёму поразил этот верзила, составлявший резкий контраст со всеми остальными ребятишками.
– Полезай! – скомандовал Вахнов и довольно бесцеремонно толкнул Тёму между собой и маленьким черным гимназистом, точно шапкой покрытым мохнатыми, нечесаными волосами.
Из-под этих волос на Тёму сверкнула пара косых черных глаз и снова куда-то скрылась.
Несколько человек бесцеремонно подошли к соседним скамьям и смотрели на конфузившегося, не знавшего куда девать свои руки и ноги Тёму. Из них особенно впился в Тёму белобрысый некрасивый гимназист Корнев, с заплывшими небольшими глазами, как-то в упор, пренебрежительно и недружелюбно осматривая его. Вахнов, облокотившись локтем о скамейку, подперев щеку рукой, тоже осматривал Тёму сбоку с каким-то бессмысленным любопытством.
– Как твоя фамилия? – спросил он наконец у Тёмы.
– Карташев.
– Как? Рубль нашел? – переспросил Вахнов.
– Очень остроумно! – едко проговорил белобрысый гимназист и, пренебрежительно отвернувшись, пошел на свое место.
– Это – сволочь! – шепнул Вахнов на ухо Тёме.
– Ябеда? – спросил тоже на ухо Тёма.
Вахнов кивнул головой.
– Его били под шинелями? – спросил опять Тёма.
– Нет еще, тебя дожидались, – как-то загадочно проговорил Вахнов.
Тёма посмотрел на Вахнова.
Вахнов молча, сосредоточенно поднял вверх палец.
Вошел учитель географии, желтый, расстроенный. Он как-то устало, небрежно сел и раздраженно начал перекличку. Он то и дело харкал и плевался во все стороны. Когда дошло до фамилии Карташева, Тёма, по примеру других, сказал:
– Есть.
Учитель остановился, подумал и спросил:
– Где?
– Встань! – толкнул его Вахнов. Тёма встал.
– Где вы там? – перегнулся учитель и чуть не крикнул: – Да подите сюда! Прячется где-то… ищи его.
Тёма выбрался, получив от Вахнова пинка, и стал перед учителем.
Учитель смерил глазами Тёму и сказал:
– Вы что ж? Ничего не знаете из пройденного?
– Я был болен, – ответил Тёма.
– Что ж мне-то прикажете делать? С вами отдельно начинать с начала, а остальные пусть ждут?
Тёма ничего не ответил. Учитель раздраженно проговорил:
– Ну, так вот что, как вам угодно: если чрез неделю вы не будете знать всего пройденного, я вам начну ставить единицы до тех пор, пока вы не нагоните. Понятно?
– Понятно, – ответил Тёма.
– Ну, и ступайте.
– Ничего, – прошептал успокоительно Вахнов. – Уж без того не обойдется, все равно, чтоб не застрять на второй год. Ты знаешь, сколько я лет уж высидел?
– Нет.
– Угадай!
– Больше двух лет, кажется, нельзя.
– Три. Это только для меня, потому что я сын севастопольского героя.
Следующий урок был рисование. Тёме дали карандаш и бумагу.
Тёма начал выводить с модели какой-то нос, но у него не было никаких способностей к рисованию. Выходило что-то совсем несообразное.
– Ты совсем не умеешь рисовать? – спросил Вахнов.
– Не умею, – ответил Тёма.
– Сотри! Я тебе нарисую.
Тёма стер. Вахнов в несколько штрихов красиво нарисовал ему большой, выпуклый, с шишкой нос.
– Разве он похож на этот нос? – спросил огорченно Тёма, сравнивая его с моделью римского носа.
– Ну, вот глупости, ты можешь рисовать всякий, какой захочешь… Лишь бы был нос. Ну, скажешь, что у дяди твоего такой нос… вот и все. Это все глупости, а вот хочешь, я покажу тебе фокус, только крепко держи.
Вахнов сунул в руку Тёмы какой-то продолговатый предмет.
– Крепко держи!
– Ты что-нибудь сделаешь?
– Ну вот… только держи… крепче! – И Вахнов с силой дернул шнурок.
В то же мгновение Тёма с пронзительным криком, уколотый двумя высунувшимися иголками, хватил со всего размаха Вахнова по лицу.
Учитель встал со своего места и подошел к Тёме.
– Только выдай, сегодня же отделаем под шинелями, – прошептал Вахнов.
Учитель, с каким-то болезненным, прозрачным лицом, с длинными бакенбардами, с стеклянными глазами, подошел и уставился на Тёму.
– Как фамилия?
– Карташев.
– Встаньте!
Тёма встал.
– Вы что ж, в кабак сюда пришли?
Тёма молчал.
– Ваше рисование?
Тёма протянул свой нос.
– Это что ж такое?
– Это моего дяди нос, – отвечал Тёма.
– Вашего дяди? – загадочно переспросил учитель. – Хорошо-с, ступайте из класса!
– Я больше не буду, – прошептал Тёма.
– Хорошо-с, ступайте из класса. – И учитель ушел на свое место.
– Иди, это ничего, – прошептал Вахнов. – Постоишь до конца урока и придешь назад. Молодец! Первым товарищем будешь!
Тёма вышел из класса и стал в темном коридоре у самых дверей. Немного погодя в конце коридора показалась фигура в форменном фраке. Фигура быстро подвигалась к Тёме.
– Вы зачем здесь? – наклонясь к Тёме, спросил как-то неопределенно мягко господин.
Тёма увидел перед собой черное, с козлиной бородой лицо, большие черные глаза с массой тонких синих жилок вокруг них.
– Я… Учитель сказал мне постоять здесь.
– Вы шалили?
– Н… нет.
– Ваша фамилия?
– Карташев.
– Вы маленький негодяй, однако! – проговорил господин, совсем близко приближая свое лицо, таким голосом, что Тёме показалось, будто господин этот оскалил зубы. Тёма задрожал от страха. Его охватило такое же чувство ужаса, как в сарае, когда он остался с глазу на глаз с Абрумкой.
– За что Карташев выслан из класса? – спросил он, распахнув дверь.
При появлении господина весь класс шумно встал и вытянулся в струнку.
– Дерется, – проговорил учитель. – Я дал ему модель носа, а он вот что нарисовал и говорит, что это нос его дяди.
Светлый класс, масса народа успокоили Тёму. Он понял, что сделался жертвой Вахнова, понял, что необходимо объясниться, но, на свое несчастье, он вспомнил и наставление отца о товариществе. Ему показалось особенно удобным именно теперь, пред всем классом, заявить, так сказать, себя сразу, и он заговорил взволнованным, но уверенным и убежденным голосом:
– Я, конечно, никогда не выдам товарищей, но я все-таки могу сказать, что я ни в чем не виноват, потому что меня очень нехорошо обманули и ска…
– Молчать!! – заревел благим матом господин в форменном фраке. – Негодный мальчишка!
Тёме, не привыкшему к гимназической дисциплине, пришла другая несчастная мысль в голову.
– Позвольте… – заговорил он дрожащим, растерянным голосом, – вы разве смеете на меня так кричать и ругать меня?
– Вон!! – заревел господин во фраке и, схватив за руку Тёму, потащил за собой по коридору.
– Постойте… – упирался сбившийся окончательно с толку Тёма. – Я не хочу с вами идти… Постойте…
Но господин продолжал волочить Тёму. Дотащив его до дежурной, господин обратился к выскочившему надзирателю и проговорил, задыхаясь от бешенства:
– Везите этого дерзкого сорванца домой и скажите, что он исключен из гимназии.
Отец, успевший только что возвратиться из города, передавал жене гимназические впечатления.
Мать сидела в столовой и занималась с Зиной и Наташей. Из отворенных дверей детской доносилась возня Сережика с Аней.
– Так все-таки испугался?
– Струсил, – усмехнулся отец. – Глазенки забегали. Привыкнет.
– Бедный мальчик, – трудно ему будет! – вздохнула мать и, посмотрев на часы, проговорила: – Второй урок кончается. Сегодня надо будет ему торжественную встречу сделать. Надо заказать к обеду все любимые его блюда.
– Мама, – вмешалась Зина, – он любит больше всего компот.
– Я подарю ему свою записную книжечку.
– Какую, мама, – из слоновой кости? – спросила Зина.
– Да.
– Мама, а я подарю ему свою коробочку. Знаешь? Голубенькую.
– А я, мама, что подарю? – спросила Наташа. – Он шоколад любит… я подарю ему шоколаду.
– Хорошо, милая девочка. Всё положим на серебряный поднос и, когда он войдет в гостиную, торжественно поднесем ему.
– Ну, и я ему тоже подарю: кинжал в бархатной оправе, – проговорил отец.
– Ну, уж это будет полный праздник ему…
Звонок прервал дальнейшие разговоры.
– Кто б это мог быть? – спросила мать и, войдя в спальню, заглянула на улицу.
У калитки стоял Тёма с каким-то незнакомым господином в помятой шляпе. Сердце матери тоскливо ёкнуло.
– Что с тобой?! – окликнула она Тёму, входившего с каким-то взбудораженным, перевернутым лицом.
На этом лице было в это мгновение всё: стыд, растерянность, какая-то тупая напряженность, раздражение, оскорбленное чувство, – одним словом, такого лица мать не только никогда не видала у своего сына, но даже и представить себе не могла, чтобы оно могло быть таким. Своим материнским сердцем она сейчас же поняла, что с Тёмой случилось какое-то большое горе.
– Что с тобой, мой мальчик?
Этот мягкий, нежный вопрос, обдав Тёму привычным теплом и лаской семьи, после всех этих холодных, безучастных лиц гимназии потряс его до самых тончайших фибр его существования.