Читать интересную книгу Тайна капитана Немо - Даниэль Клугер

Кроме «Убийств на улице Морг», Эдгар По написал еще два рассказа о придуманном им сыщике шевалье Дюпене — «Похищенное письмо» и «Тайна Мари Роже». Таким образом, Эдгар По написал не только первый детективный рассказ, но и первый детективный сериал. Для него самого это единственный цикл, в котором действуют одни и те же герои. Когда Александр Куприн писал, что весь Шерлок Холмс, как в футляр, помещается в гениальный рассказ «Убийства на улице Морг», он, я думаю, все-таки имел в виду именно приоритет американского писателя.

Итак, первый сыщик мировой литературы (во всяком случае, западной литературы) тотчас вызывает к жизни первый детективный сериал. Причем ни до, ни после рассказов о Шарле Огюсте Дюпене Эдгар По не придумывал сквозных героев; романтичный сыщик, влюбленный в ночь, остался единственным. Уже по одной этой причине есть резон познакомиться с месье Дюпеном поближе и присмотреться к нему внимательнее.

Кстати, я написал «Шарль Огюст Дюпен» не случайно. У самого Эдгара По первое имя сыщика нигде не встречается, во всех трех рассказах он — С. Auguste Dupin. Однако исследователи творчества американского писателя указывают[15], что у самого шевалье Дюпена, придуманного Эдгаром По, мог быть только один прототип — именно Пьер Шарль Франсуа Дюпен (1784–1873), французский математик и экономист, человек блестящего аналитического ума, входивший вместе с Гаспаром Монжем и Лазаром Карно в элиту знаменитой Политехнической школы — той самой школы, где разрабатывались методы научного расследования. Надо полагать, инициал «С.» в имени сыщика означает именно Charles, и тогда в русских переводах надо писать не «С. Огюст Дюпен», как это делается повсеместно, а «Ш. Огюст Дюпен».

Итак, о Шарле Огюсте Дюпене. Прежде всего надо сказать, что в прошлом у него имеется некая черная полоса, жизненная катастрофа. Рассказчик не заостряет внимания на деталях (собственно, для Эдгара По даже те несколько фраз, которые он посвятил прошлому своего героя, настоящее многословие). Еще один нюанс — отношения с полицией, точнее — с руководством полиции, с префектом. Вряд ли случайному человеку префект полиции позволит посещать и осматривать место преступления, вряд ли к мнению случайного человека он будет прислушиваться. Вряд ли, опять-таки, к случайному человеку префект полиции будет обращаться в щекотливых обстоятельствах — как, например, в истории с «Похищенным письмом»:

«…Дверь распахнулась и в библиотеку вошел наш старый знакомый, мосье Г., префект парижской полиции…

Мы сердечно его приветствовали, потому что дурные качества этого человека почти уравновешивались многими занятными чертами… Перед его приходом мы сумерничали, и теперь Дюпен встал, намереваясь зажечь лампу, но он тут же вновь опустился в свое кресло, едва Г. сказал, что пришел посоветоваться с нами — а вернее, с моим другом — о деле государственной важности, которое уже доставило ему много неприятных хлопот»[16].

Таким образом, помимо того, что Эдгар По сообщает нам о влюбленности в ночь и аналитических способностях своего героя, автор дает нам понять о жизненной катастрофе, случившейся у Дюпена в прошлом, а также о его особых отношениях с полицейским начальством. Запомним это и оставим на время романтичного шевалье, чтобы познакомиться поближе со вторым соперником Холмса, которого упомянул доктор Уотсон. Вот он, агент сыскной полиции месье Лекок:

«Помощником Жевроля в ту пору был ставший на праведный путь бывший правонарушитель — великий пройдоха и весьма искусный в сыскном деле молодчик, к тому же люто завидовавший начальнику полиции, которого он считал посредственностью. Звали его Лекок»[17].

Такую отнюдь не лестную характеристику дает своему герою Эмиль Габорио в первом романе «Дело вдовы Леруж». Собственно, Лекок в этом романе — еще не гений сыска, а всего лишь помощник и напарник действительно выдающегося мастера — сыщика папаши Табаре. Лекок же помогает ему и учится у него. Видимо, поначалу автор отводил Лекоку не первое место среди героев. Трудно сказать, почему писатель заменил одного героя другим. Так или иначе, уже со второго романа («Преступление в Орсивале») этот персонаж становится главным героем уголовных романов Эмиля Габорио. Отныне его изображение по праву украшает самое начало (вслед за Дюпеном, разумеется) условной портретной галереи великих сыщиков мировой литературы.

Кстати о портрете. Воображаемому художнику пришлось бы немало попотеть, пытаясь создать портрет гения сыска. И вот почему:

«…г-н Лекок выглядит так, как желает выглядеть. Его друзья утверждают, будто он обретает собственное, неподдельное лицо лишь тогда, когда приходит к себе домой, и сохраняет его лишь до тех пор, пока сидит у камелька в домашних туфлях, однако это утверждение невозможно проверить.

Достоверно одно: его переменчивая маска подвержена невероятнейшим метаморфозам; он по желанию лепит, если можно так выразиться, свое лицо, как скульптор лепит податливый воск, причем он способен менять все — вплоть до взгляда, что недоступно даже самому Жевролю, наставнику и сопернику Лекока»[18].

Артистизм, любовь к переодеваниям, умение каждый раз выглядеть так, как того требуют интересы дела, — это те качества, которые позаимствуют у детища Габорио его наследники: от Холмса и до сыщика Путилина. Речь идет, разумеется, не о реальном И. Д. Путилине, а о его литературном двойнике, герое повестей русского дореволюционного писателя Романа Доброго.

Важными качествами, конечно же, были редкая наблюдательность агента сыскной полиции Лекока и его умение мыслить логически:

«— …может быть, граф лег первым.

Следователь, врач и мэр подошли к кровати.

— Нет, сударь, — ответил г-н Лекок, — и я вам это докажу. Доказательство нехитрое, и, вникнув в него, десятилетний ребенок и тот не позволит обмануть себя этим искусственным беспорядком. Подушки совершенно измяты. Не так ли? Но обратите внимание на валик в изголовье: на нем нет ни одной складочки из тех, что остаются от головы спящего и от движения его рук. Это не все: посмотрите вот на эту часть постели, от середины до края. Одеяла были тщательно подоткнуты, верхняя и нижняя простыни плотно прилегают одна к другой. Просуньте руку внутрь, как я, — он просунул руку между простынями, — и вы почувствуете сопротивление, которого не было бы, если бы кто-нибудь до этого растянулся во весь рост под одеялом. А господин де Треморель был мужчина крупный и занимал постель во всю ее длину. <…> Перейдем к нижнему матрасу. О нижнем матрасе редко вспоминают, когда требуется зачем-нибудь смять постель или, наоборот, придать ей первоначальный вид. Поглядите-ка сюда.

Он приподнял верхний матрас, и все убедились, что нижний лежал совершенно ровно: на нем не было ни малейшей вмятины.

— Вот вам и нижний матрас, — буркнул Лекок и наморщил нос, наверняка вспомнив какую-нибудь любопытную историю.

— По-моему, можно считать доказанным, — согласился следователь, — что господин де Треморель не ложился»[19].

Цепочка выводов немногим отличается от аналогичных у Эдгара По и Артура Конан Дойла.

2. Шерлок Холмс, врач-диагност

Итак, первые литературные сыщики были французами. Ну а дальше? Похоже, «острый галльский смысл» сменился британским рационализмом, так что французский акцент у знаменитых сыщиков исчез. В конце концов, самым великим сыщиком всех времен и народов признан непревзойденный Шерлок Холмс. А это уже образец британского джентльмена. N’est-ce pas? Не так ли?

Давайте проверим. Прототипом великого сыщика для Конан Дойла стал один из его учителей — профессор Эдинбургского университета Джозеф Белл (1837–1911). Тут, кстати говоря, никаких сомнений и разночтений быть не может: писатель сам об этом рассказал. И в каждой статье, посвященной Шерлоку Холмсу, об этом непременно говорится. Действительно, блестящий врач-диагност Джозеф Белл любил демонстрировать студентам, как важны для медика наблюдательность и внимание к мелочам. Пациент не всегда и не все рассказывает, в том числе и сведения, необходимые для установления правильного диагноза и, соответственно, правильного лечения. Значит, врач сам должен по внешнему виду пациента, особенностям его рук, походки, одежды, манеры говорить — словом, по малозаметным деталям уметь установить, в какой местности живет пациент, какой образ жизни ведет, чем занимается и чем занимался в прошлом. Впрочем, предоставим слово Конан Дойлу, вернее, его герою:

«— …Наблюдательность — моя вторая натура. Вы, кажется, удивились, когда при первой встрече я сказал, что вы приехали из Афганистана?

— Вам, разумеется, кто-то об этом сказал.

— Ничего подобного. Я сразу догадался, что вы приехали из Афганистана. Благодаря давней привычке цепь умозаключений возникает у меня так быстро, что я пришел к выводу, даже не замечая промежуточных посылок. Однако они были, эти посылки. Ход моих мыслей был таков: „Этот человек по типу — врач, но выправка у него военная. Значит, военный врач. Он только что приехал из тропиков — лицо у него смуглое, но это не природный оттенок его кожи, так как запястья у него гораздо белее. Лицо изможденное — очевидно, немало натерпелся и перенес болезнь. Был ранен в левую руку — держит ее неподвижно и немножко неестественно. Где же под тропиками военный врач-англичанин мог натерпеться лишений и получить рану? Конечно же, в Афганистане“. Весь ход мыслей не занял и секунды. И вот я сказал, что вы приехали из Афганистана, а вы удивились». («Этюд в багровых тонах»).