9
В гостиной собралось судилище. Особенно неистовствовал и требовал строжайшего наказания распухший до неузнаваемости Шир-хан — Леонид Иванович. К счастью, там были и тетя Оля с дядей Яшей.
Отец громко прочитал рапорт, поданный Шир-ханом. Тот писал, что они, Маугли — Юра и Каа — Алеша, учинили в опытном курятнике и индюшатнике такой разгром, какого мир не знал со времен нашествия орд Чингис-хана.
Юра возмутился этой несправедливостью. Да, они пришли с трещоткой в птичник, чтобы спасти мир от стимфалийских птиц, которые питались кровавым мясом и служили богу войны Аресу. А если там получился беспорядок, то потому, что птицы с медными перьями, падающими с неба, как стрелы, оказались трусливыми и всё сами перевернули вверх дном.
— Какие птицы с медными перьями? Какие стрелы?! — взвизгнул Шир-хан.
Тогда Юра с Алешей гордо рассказали о подвигах Геракла, которые повторяют они, Маугли и Каа.
Но даже мудрый слон Нати, он же Юрин отец, не говоря уже о других, вначале никак не мог понять, почему Юра, если он Маугли, повторял подвиги Геракла, неизвестного мальчику джунглей? Ведь это не по Киплингу! Маугли жил в Индии, а Геракл — в Элладе, в Древней Греции. Каким образом родилась эта странная фантазия с таким опасным воплощением ее в жизнь? Ведь это могло привести к трагическим последствиям!
— А ну-ка, Дон-Кихот, и ты, Санчо-Пансо, признавайтесь без утайки! — задорно улыбаясь, потребовала тетя Оля.
— И как он не запутается в своих прозвищах?! — с притворным удивлением воскликнул дядя Яша.
Юра, прищурясь, посмотрел на него и хмыкнул.
— И он еще смеется! — с ужасом воскликнула тетя Галя. — Они бьют девочек. Мне Нина жаловалась. Хороши рыцари, герои!
— Я не допущу, чтобы серьезное разбирательство этого безобразного случая превращали в фарс! — сердился Шир-хан и тряс бородкой.
Юра храбро стоял перед судьями, скрестив указательный и средний пальцы опущенной вниз правой руки. Он глазами незаметно показал на них Алеше. Это означало — тетю Олю не выдавать!
— Просто поразительно, — говорил дядя Яша, после того как были выяснены все «обстоятельства дела», — как вы, взрослые, сами бывшие когда-то маленькими, не понимаете совершенно особого мира детей, мира сказки, воплощенной в жизнь, и жизни, превращаемой ими в сказку, в мечту.
— Ведь они даже живут в ином климате, — вмешалась тетя Оля. — Да, да! Не смотрите на меня с таким удивлением. Насыщенность солнечными лучами метрового слоя воздуха над землей совсем иная, чем более высоких его слоев… И если уж судить детей, то не формально, а понимая душу маленьких романтиков. Вы меня извините, я очень сочувствую вам, Леонид Иванович!..
Слова тети Оли окончательно вывели из себя Леонида Ивановича. Он даже охрип от крика, обличая «разлагающее влияние подобных оправданий немыслимого безобразия». И он еще намекал, что вся эта романтика приводит иных лиц к печальным последствиям, — к исключению из императорских высших учебных заведений.
А когда все закончилось и виновных разводили по углам, чтобы они полностью осознали и осудили свои поступки, рядом с Юрой оказались тетя Оля и дядя Яша.
Юра потихоньку спросил тетю Олю, почему она струсила и не призналась, как сама же подбила их на подвиги Геракла. Тогда бы взрослые поняли их и не приговорили всегда находиться с тюремщиком — строгой немецкой бонной, которую теперь родители непременно пригласят для воспитания и «неусыпного надзора за трудными мальчиками», как требовал Шир-хан.
Тетя Оля расхохоталась и назвала их неблагодарными поросятами. Юра обиделся — ведь она сама восхищалась: «Вы переживаете по-настоящему и гнев к плохому, и любовь к хорошему и справедливому. Хотите быть смелыми. Вы настоящие, хотя и маленькие, мужчины». То, за что их судили, произошло совсем не так, как об этом рассказал Шир-хан. Совершенно не так!
Конечно, обезьяны из Бандерлога стали теперь дразнить Юру Чингис-ханом. Но приглашать к Юре бонну родители раздумали.
Глава III. ТИМИШ
1
Декабрь начался сильными морозами и затяжными вьюгами. Так продолжалось с небольшими перерывами почти три недели.
Детей не выпускали из дому, а если и разрешали иногда «подышать воздухом», то позволяли только постоять на крыльце или немного погулять. При этом укутывали так, что ни повернуться, ни побегать: ватная тумба, да и только.
В комнатах тоже не побегаешь. Только и оставалось радости, что книжки читать да морозные узоры на оконных стеклах разглядывать. Большой деревянный конь, хотя и был обтянут настоящей жеребячьей шкурой, Юру давно не интересовал — ведь он уже ездил верхом на живых лошадях. Хотелось чего-то настоящего. И чтобы не сидеть, а делать.
Улучив часок, когда ни отца, ни матери не было дома, Юра оделся и, объявив Арише, что с разрешения мамы он идет к Ире, проскочил через кухню.
В мастерской он появился в облаке морозного пара.
— Двери, милок, поплотнее закрывать надо. Мороз как злой пес. Он те пальцы откусит… И как только тебя пустили гулять по такому морозищу? — Столяр Кузьма Фомич, которого все звали просто Фомичом, краснолицый и сизоносый, что указывало на его пристрастие к спиртному, с интересом воззрился на гостя, вышелушивая пальцами из курчавой бородки запутавшиеся в ней стружки.
— Клетку сделать хочу! — заявил Юра.
— Это чей же приказ и для какой надобности? Не обезьян ли ловить думаешь в своем Бандерлоге?
— Попугая! Научу его говорить. Про одного какаду написано, что он знал много слов. И когда ночью все спали, а в доме начался пожар, он первый поднял тревогу и спас всех криками: «Пожар, пожар!»
— Попугай — птица заморская, у нас не водится. Завел бы ты лучше молодого скворца или, скажем, вороненка. Очень даже подвержены обучению языкам. Сам видел и слышал ученого скворца. Большие деньги за него купец отвалил, а после перед гостями бахвалился.
— Расскажите, — попросил Юра.
И пока Фомич обстоятельно рассказывал про скворца, Юра с завистью осматривал знакомую ему столярную мастерскую. Здесь все ему нравилось: и смолистый аромат стружек, и штабель досок, выпиленных из неведомых деревьев в загадочном лукоморье. Столяр работал у большого верстака, приставленного к длинной стене, а у короткой стены помещался малый верстак. Над ним, на доске, — задания ученикам: всевозможные угольники, рамки. В углу на раскаленной плите стояла закопченная кастрюля, а в ней, в кипящей воде, железная банка со столярным клеем.
В другом конце длинного помещения располагалась слесарная мастерская. Там на низком узком тяжелом столе виднелись массивные тиски, а на другом — маленькие. Между ними стояли три небольших станка. На деревянных щитах над столами в кожаных браслетах размещались кусачки, плоскогубцы, пробойники, ножовки, напильники, ножницы для жести и много других интересных инструментов.