Читать интересную книгу Место под облаком - Сергей Матюшин

— Нет, не хочу пока. Мне школу нужно окончить, потом в ваш институт поступлю. Возьмете?

— Ну! Без задержки, с первого обращения, — пообещал Виктор.

— Алексей, — сказал мужчина. — Алексей Петров. Тутошний бригадир и по совместительству егерь.

Он присел на нижнюю жердь изгороди, закурил.

Ксения с треском разодрала тряпку, вручила части Виктору и Василию. Бесцеремонно отпихнув — «Да ну-ка!» — неуклюжего Виктора от ворот колодца, сама достала воды, бешено вращая отполированную ручку, отцепила ведро, перелила в другое, убежала, вернулась со щетинистой щеткой.

— А покататься дадите? — спрашивала косясь.

— Мы? — чуть не хором отвечали приятели. — Разумеется! Безусловно! За такую скоростную работу мы тебе подарим один велосипедик навечно. Хочешь?

— Дочка, — смеялся Петров, — да у тебя же свой в сенях, новый почти.

— Ну и что, ну и что, — отмахивалась раскрасневшаяся Ксения. — Это вон какие, со скоростями и тормозами, горные, заграничные, я такие только в Москве видела, в магазине. Да я потом помою, не бойтесь. Самую малость погоняю, ну вот столечко, — большим пальцем она показала на тоненьком указательном — сколечко. — До речки разок и обратно. Можно? Вот здорово!

И принялась ожесточенно протирать и без того уже сверкающие спицы, и получалось у нее так, словно она всю жизнь это делала: ловко, быстро.

Ксения работала не приседая, и ее алые с белой кружевной оторочкой трусики затмевали мужикам белый свет. Расслабленный Василий смотрел на бежевую полоску обнажившейся из-под блузки спины, круглые крепенькие ягодички, и улыбался, вздыхая, гмыкая, почесывая ладонь. Виктор ткнул его под ребро:

— Есть девочки в русских селеньях? — прошептал он, облизываясь.

— Что? — обернулась, не распрямляясь, пригожая, светящаяся лукавой улыбкой Ксения.

Она выпятила нижнюю пухлую губу, сдула свесившийся на глаза локон:

— Это мне дядя Виталий подарил, «неделька» называется, много штук и все разноцветные, чтобы на каждый день. Нравится?

Виктор и Василий посмотрели друг на друга, несколько обалдевшие. И оглянулись на дядю Алексея. Тот по-прежнему сидел на поперечине забора и все курил.

— В человеке и на человеке все должно быть красиво, — сказал он, разводя руками. — В том числе и штанишки. Особенно на девочках. Вам баньку-то затопить?

— Нам? — не сразу сказал Василий. — Не, не надо. Мы вон на речку сходим. Поздно уже.

Петров проводил Виктора и Василия в сарай.

Тут было прохладно, сумрачно, просторно.

На громадном гвозде висел залепленный тиной бредешок и манил обратно на речку за плотвой и окунями. Треснувший чугунок мирно и обреченно лежал на боку, никому и низачем уже не нужный. Немыслимо сложная рухлядь, много лет назад бывшая станком, на котором ткали нарядные тряпичные половики, обитала в красном углу. Хомут, декоративно опутанный столетней паутиной, заслуженно отдыхал на полу. Чудно пахло сеном и немножко коровой.

— Располагайтесь. Я сейчас чего-нибудь постелить принесу. А как отдохнете, приходите ужинать. Только не курите, упаси бог, а то опасно.

Приятели завалились на примятое сено, продолжительно вдохнули сладкий аромат, глянули друг на друга с новым удивлением.

— Интересное явление… — промолвил один.

— Да-а… — сказал другой.

— А ты это о чем? — сказал первый.

— А то не понимаешь? — отозвался второй.

— Да-а… — сказал первый.

— Юноша! — сказал с подъемом Василий. — Как говорят деревенские обольстительные прелестницы, ниче так!

— О! — выпучил глаза Виктор. — Ты что, дед, сена не нюхал? Мы с тобой уже неделю по этим сеновалам ночуем. Не привык, что ли? В клевере еще слаще, помнишь? Жестковато, но зато какие ароматы, ну просто кайф ломовой.

— Да, — согласился Василий нехотя. — И то правда. Да… Клевер как-то гущей пахнет, но тяжелее. Сено лучше. Трав луговых аромат незабвенный, детство, тебя ли я слышу меж них… Хорошо тут. Знаешь, добрые люди — большое дело! — Банально оформил он восторг, распиравший его. — Так все это отлично, когда просто, душевно, бесхитростно… По-человечески. В городе ничего такого уже не найдешь, нет, не найдешь. Разруха кругом. Блат, эта самая коррупция бытовая, ты — мне, я — тебе, кто кого обдурит. Ну вот попросись переночевать к кому-нибудь, быстренько в ментовском подвальчике окажешься. Это еще если очнешься после ихних услуг. Не-е, в деревне лучше. Видишь, дядя Алексей и ночлег, и ужин, и баньку тебе…

— Только что девочки не хватает, а?

— Ладно, кончай пошлить. Люди как люди.

— А я что говорю? — притворился Виктор, будто разделяет чувства товарища. — В городе оно, конечно, не то-о… Ноне в городу эта… отчуждение, разобщение, нет душевности и простоты, ага. Неврозы ноне в городу-то. Ну чего ты отворачиваешься? Шуточки мои не по нутру? Вот увидишь, твой непосредственный да добрый Петров еще полтинник потребует за постой. Ладно, вовремя от баньки отказались, а то бы вообще невесть во что влетела бы нам эта ночевка. Просто, по-человечески.

Он зевнул, откинувшись на спину.

— Да и скучно им тут. Представляешь, в такой дыре изо дня в день, изо дня в день. И чего на центральную усадьбу не едут, не пойму народ. Значит, есть и тут свой интерес. Егерь, вообще-то, это дело доходное и престижное, особенно если толковый. «Белые» сейчас очень любят охоту с удобствами.

— Ну вот, опять понес, — досадовал Василий. — И что это ты за человек такой, Витольд? Чего привязался? Скептик махровый. И зимой тут чудесно. Дела всякие… Да.

— Шеф, а шеф, — проникновенно заговорил Виктор, — ты чего вот лыбишься? Как блаженный все равно.

— Нет, — упрямился Василий, — нет, не понимаешь ты меня. Тут замечательно. Я такого сарая в жизни не видел. И не говори мне ничего супротив.

— Старик, — поднялся на локте Виктор. — Сентиментики.

А Василий, не в силах согнать с лица улыбку, вдруг обнял товарища за плечи, потряс его как-то рывками, заглянул в лицо, подмигнул и хлопнул в ладоши, потер их, хлопнул, потер…

— Поддадим? — откликнулся на знакомый жест Виктор.

— А? — не сразу понял Василий. — Да-да, а как же!

И, подтянув рюкзак, полез под клапан, нетерпеливо шаря в его недрах, приговаривая:

— Да-да, а как же, да-да…

Достал флягу, зеленые кружки, торжественно поставил их на досочку.

— Чем? — спросил деловито, как официант. Подкинул вверх фляжку, она покрутилась в воздухе, брякая цепочкой.

Килькой в тончайшем томатном! Хлеб, килька, водочка, сено, эх, жизнь хороша!

Тихо, прохладно, райски покойно в сарае, словно вообще ничего не существует на свете, кроме этого богоугодного места.

Меж неплотно положенных бревен в тонкие косые щелки струятся солнечной пылью плоские лучи света. Листва наружных деревьев колышется, перебивает их тенью, оживляя лучи, и они шевелятся как живые, ищущие. Золотые овальные зайчики пробегают по кильке, кружкам (они, скучно-зеленые в жизни, на секунду становятся изумрудными), умиротворенным лицам приятелей, что-то уже болтающим, перебивающим друг друга; и — обратно: кружка, рюкзак, досочка сервировальная. «По-маленьку, — говорит Василий, — наливай на два пальца, не более». «От дна или от верху?» «От дна, конечно, от дна». «Исполняю», — кивает, хохоча, Виктор и бухает полкружки. Вот и выпили глотком, и зажмурились, выдохнули — ух! И уже смотрят на мгновение тупо на нежеланную кильку, монетка масла кольнула глаз малиновым лучиком, а вот и отделяют бережно ее, распадающуюся, от маринованной стаи, и достают: один ножиком, другой щепкой, ладони чашечками под шанцевым инструментом, чтобы не нырнула рыбка в сено. Ой, хвостик отпал. Ам его! Вкусна простая пища. Молчат, наслаждаясь. Вон смотри, смотри! Между поперечной балкой и крышной жердью паутина, кажется толстая, пыльная, светящаяся, мерно колышится, словно дышит, хочет выпучиться парусом, одна безработная растяжка волною вьется вдоль сквознячка, вьется и опадает. Порхают воробьи, пропадая, серые на сером дереве. На верхнем бревне крутится, танцует голубь, набухший страстью, крутится и кланяется, соблазняет, наступая: урл-л, урл-л. Маленькая голубка равнодушно отходит боком, чистит под хвостом и потом скоблит клювик о бревно. Сейчас он ей в холку вцепится! Под коньком не хватает нескольких досок, там голубовато-белесый треугольник летнего неба, ласточки секут его, мелькают в гнездах. К драночному исподу прилепилось и свисает серым яйцом «в мешочек» рябое, чешуйчатое гнездо ос. Старое, пыльное, нежилое. Оно похоже на мухомор, такой мухомор есть, серый, с чешуйками и круглый, овальный. «Надо же, забыл как по-латыни называется. Деградирую, Витольд. А ты не помнишь?» «Нет, слава богу. Неназванное тайной обладает… Муравей зигзагом спешит по ладони, сейчас вцепится, злюка. Зачем прекрасным вещам латинские клички, друг? Пусть просто будет милый мухомор, мухоморинка моя бесполезная. Не нужна нашей с тобой нынешней жизни систематизация, шеф. Пусть так, кое-как, первобытно, ты понял меня? Бр-р, я, кажется, захмелел, когда чудесное настроение, так мало надо. А когда дерьмовое, ведра мало!»