Читать интересную книгу Черный кот. Три орудия смерти (сборник) - Эдгар По

Коротко его рассказ можно свести к следующему: он проследил за своей жертвой до озерца, там выстрелил в его лошадь из пистолета, рукояткой раскроил череп ее седоку, завладел его бумажником и, думая, что лошадь умерла, с большим трудом оттащил ее в заросли ежевики на болотистом берегу. Потом перебросил труп мистера Челнокса через спину своей лошади и отвез его подальше, где и спрятал в глухом месте в лесу.

Жилет, нож, бумажник и пулю он сам подбросил туда, где они были обнаружены. Это было сделано специально для того, чтобы отомстить мистеру Пошлу. Он же подстроил, чтобы были найдены окровавленная рубашка и шейный платок.

Под конец этого леденящего сердце повествования голос негодяя начал делаться тише и глуше. Когда были произнесены последние слова, он поднялся, отступил на шаг от стола и упал замертво.

Способ, которым удалось вырвать это своевременное признание, несмотря на свою действенность, был чрезвычайно прост. Чрезмерная искренность мистера Друггинса была мне отвратительна и возбудила подозрения с самого начала. Я был рядом, когда мистер Пошл ударил его, и то поистине дьявольское выражение, каким бы мимолетным оно ни было, не укрылось от моего внимания, и я понял, что его обещание отомстить будет исполнено, если такая возможность представится. Поэтому за маневрами «старины Чарли» я следил совсем не в том свете, что добрые жители Гвалтвилла. Я сразу обратил внимание на то, что все улики против мистера Пошла были обнаружены либо самим мистером Друггинсом, либо с его подачи. Однако тем, что действительно открыло мне глаза на суть происходящего, стала пуля, обнаруженная в теле мертвой лошади мистером Д. Я, в отличие от гвалтвиллцев, не забыл, что на груди несчастного животного было два отверстия, одно – где пуля вошла в тело, второе – где она из него вышла. Поэтому, когда пуля была обнаружена в лошади после того, как она покинула ее тело, для меня стало совершенно очевидным, что ее сунул туда тот человек, который ее и обнаружил. Окровавленные рубашка и шейный платок подтвердили версию, появившуюся у меня благодаря пуле, поскольку кровь на них на поверку оказалась всего лишь хорошим красным вином. Начав обдумывать все это, я вспомнил, как в последнее время мистер Друггинс стал сорить деньгами, и мои подозрения усилились, несмотря на то что я все еще ни с кем ими не поделился.

Тем временем я организовал собственные тщательные поиски тела мистера Челнокса, которые, по достаточно веским соображениям, направил в места как можно более отдаленные от тех, куда мистер Друггинс завел свой отряд. Закончились они тем, что через несколько дней я наткнулся на старый высохший колодец, почти скрытый за кустами ежевики, на дне которого я и нашел то, что искал.

Мне случайно довелось услышать тот разговор двух друзей, когда мистер Друггинс ухитрился выудить у своего хозяина обещание подарить ему ящик «Шато Марго». На этом я и построил свой план. Я раздобыл упругий кусок китового уса, засунул его в горло трупа и поместил труп в старый ящик для вина, причем согнул тело так, чтобы китовый ус внутри него тоже согнулся пополам. При этом мне стоило больших трудов удерживать крышку на месте, пока я приколачивал ее к ящику. Конечно, я понимал, что, как только гвозди будут извлечены снова, крышка отлетит под напором распрямляющегося тела.

Приготовив таким образом ящик, я написал на нем адрес, поставил маркировку, упомянутую выше, написал письмо от имени виноторговца, с которым имел дела мистер Челнокс, и дал указания своему слуге по моему сигналу привезти ящик к дому мистера Друггинса. Ну а что касается слов, которые должен был произнести труп, тут уж я положился на свой талант чревовещателя, с их помощью я и рассчитывал вырвать у этого гнусного убийцы признание.

По-моему, объяснять больше нечего. Мистер Пошл был тут же отпущен, унаследовал дядюшкино состояние, усвоил полученный урок, перевернул страницу и начал новую счастливую жизнь.

Гилберт Кит Честертон

Загадочное исчезновение

Большие и светлые стеклянные двери приемной доктора Ориона Гуда, знаменитого криминолога и специалиста по определенным умственным расстройствам, выходили прямо на подступающее к Скарборо Северное море, которое казалось за ними одной бесконечной синевато-зеленой мраморной стеной. Причина, по которой морская гладь чем-то напоминала синевато-зеленые стенные панели, заключалась в совершенном порядке, который царил в комнатах, в холодной чистоте и спокойствии, почти не отличимых от морских. Не то, чтобы апартаменты доктора Гуда были совершенно лишены роскоши или даже некоторой поэтичности. Все это там было, разумеется, но создавалось такое впечатление, будто элементы эти были привнесены туда искусственно и держались под строгим контролем. Роскошь заключалась в следующем: восемь-десять коробок лучших сигар на специальном столе (правда, располагались они в продуманном порядке: самые крепкие поближе к стене, а самые легкие – ближе к окну). На этом же отведенном для роскоши столе присутствовали и три бутылки с превосходными винами на специальной подставке, хотя рядом с ними так же всегда можно было найти виски, бренди и ром. Поэтичность же заключалась в том, что левый угол комнаты занимали книжные полки с английскими классиками, собрание это было не менее полным, чем целая библиотека книг по медицине английских и зарубежных авторов, которая украшала правый угол. Впрочем, если бы кто-нибудь снял с полки томик Чосера или Шелли, образовавшаяся ниша в ряду раздражала бы взгляд так же, как щербина на месте переднего зуба. Нельзя сказать, что их никогда не читали. Возможно, и читали, но, глядя на них, складывалось такое впечатление, будто они прикованы к своим местам цепями, как Библии в старых церквях. Доктор Гуд относился к своим книжным полкам так, словно это была публичная библиотека. И если подобная строгая научная методичность охватывала даже полки с сонетами и балладами и столы с сигарами и выпивкой, то можно и не говорить, что на полках с книгами, необходимыми для работы, и остальных столах, на которых располагалась хрупкая, казавшаяся магической химическая и механическая утварь, неукоснительный порядок поддерживался с еще большим, поистине языческим фанатизмом.

Доктор Гуд расхаживал по анфиладе комнат, опоясанных (как говорится в школьных учебниках географии) с восточной стороны Северным морем, а с западной – полками со стройными рядами книг по социологии и криминологии. Одет он был, как художник, в бархатный костюм, однако без какого-либо намека на богемную небрежность. Волосы у него, хоть и седые, оставались густыми и здоровыми. На впалых щеках доктора горел румянец, словно он волновался в ожидании какого-то события. Вообще весь его вид, так же как вид его комнат, оставлял ощущение покоя и одновременно вечного движения, как и само великое Северное море, на берегу которого (что было продиктовано исключительно заботой о здоровье) он построил свой дом.

Однако в эту самую минуту расшалившаяся судьба распахнула перед ним дверь и впустила в строгие, вытянувшиеся вдоль моря комнаты человека, который, возможно, представлял собой самую что ни на есть прямую противоположность как самому помещению, так и его хозяину. После быстрого, но вежливого стука дверь открылась внутрь, и в комнату ввалилась маленькая бесформенная фигурка, которой собственные шляпа и зонтик в руках, похоже, доставляли хлопот не меньше, чем сумки и чемоданы какому-нибудь опаздывающему на поезд пассажиру. Видавший виды простой черный зонтик напоминал бесформенный сверток; шляпа была черной с широкими загнутыми полями шляпой священника (в Англии такие редко увидишь); сам человек был живым воплощением простодушия и беспомощности.

Доктор посмотрел на гостя взглядом, полным сдержанного удивления; вероятно, на лице ученого появилось бы примерно такое же выражение, если бы в его комнату вдруг вползло какое-нибудь огромное, но явно безобидное морское чудище. Гость же глядел на доктора, сияя и отдуваясь, как какая-нибудь тучная экономка, которой только что удалось пропихнуться в омнибус: смесь довольства и торжества на лице с полнейшим беспорядком в одежде. Он уселся на стул, при этом шляпа его упала на ковер, а тяжелый зонтик, скользнув между коленей, грохнулся на пол. Потянувшись за шляпой и согнувшись пополам, чтобы поднять зонтик, священник с лучезарной улыбкой на круглом лице произнес следующее:

– Прошу прошения, меня зовут Браун. Я к вам по делу Мак-Набов. Я слышал, вы много раз помогали людям в подобных неприятностях. Тысяча извинений, если я ошибаюсь.

К этому времени он уже кое-как поднял шляпу (для чего принял довольно неуклюжую позу) и теперь, прижав ее к груди, коротко поклонился с таким видом, будто наконец-то навел во всем полный порядок.