Но неожиданно навстречу нам вывалила толпа фанаток. Они с визгами бежали к выходу. Александра схватила за локоть девчонку в розовых гетрах выше колена.
— Куда все бегут?
— К машине! Он ушел через черный ход и сейчас уезжает!
— Черт! — завопила морская и мы кинулись к выходу. На улице стеной лил дождь, свет фонарей отражался в огромных лужах. Мы кинулись с толпой девчонок за угол здания. В считанные секунды мы промокли насквозь, мое черное платье стало тяжелым, подол волочился по земле.
— Коля! Я люблю тебя! — вдруг раздался отчаянный крик.
В нескольких метрах от противоположного конца здания я увидела темный длинный силуэт машины. К нему быстро шел Николай Пинежский. В свете фар я разглядела, что он в том же бутафорском пиратском костюме, что был на нем на сцене — значит, не заходил в гримерку, поклонницы напрасно караулили его там. Девушки рванули к машине с удвоенной скоростью, но было понятно, что им не успеть.
— Уйдет! Сейчас уйдет, зараза! — взвыла Александра как охотник, упустивший зверя.
Мне было и смешно и жалко ее одновременно. Николай уже подошел к машине и складывал зонтик. Я повернулась к Александре, чтобы сказать что-нибудь утешительное, и, встретившись с отчаянным взглядом серых глаз, замерла. Морская что-то кричала, но я вдруг оглохла. Тишина свалилась на меня неожиданно, от удивления я задержала дыхание и вдруг все вокруг остановилось, как в детской игре «Море волнуется раз». Фанатки в неестественных позах застыли на бегу с открытыми ртами и вытаращенными глазами. Застыл Пинежский, держа в руках полусложенный зонт. Капли дождя больше не падали на мое лицо: взглянув вверх, я увидела, что они висят в воздухе.
Что это? — в ужасе подумала я. И тут увидела, что Александра движется к машине Пинежского. Значит, время остановилось только для людей.
Морская подошла к Николаю и дотронулась до его плеча. Я с облегчением выдохнула и тут же множество звуков ворвалось в уши. Визг, шум дождя, лай собак где-то далеко — раньше я и не замечала, сколько всего могу слышать. Дождь снова полил с неудержимой силой, девчонки ожили и рванулись к машине, но Александра уже садилась в черный лимузин вместе с Николаем.
— Быстро бегает, стерва! — смачно сплюнула на мокрый асфальт длинная девица, похожая на цаплю.
Я взяла такси и поехала домой. Когда машина притормозила у наших ворот, пришла смс-ка от Александры: «Не знаю, кто ты теперь, но ты можешь останавливать время! Поздравляю!».
…Маленькие лампочки на полу тихо светились в полутемном пространстве около бассейна на крыше. Было видно, как колышется вокруг них теплый соленый воздух. Стоял конец ноября. Прозрачный пластиковый купол над бассейном защищал нас от холода и дождя, а морская вода в нем подогревалась. Сейчас мы были здесь с Адрианом одни.
На улице уже сгустились сумерки. Наши тени жили своей таинственной жизнью в слабом свете лампочек, было тихо, лишь звонкий смех сына раскатывался по пространству вокруг. На шезлонге лежала наша одежда и зачитанный до дыр «Гламур», открытый на статье о любимой девушке Николая Пинежского. Когда Адриан засыпал я, вместо того, чтобы читать лекции и готовиться к экзаменам, перечитывала статью или искала сообщения об Александре в интернете. Морская не появлялась в моих снах и звонила очень редко, я скучала по ней. В «Гламуре» рассказывали, что девушка Пинежского обожает морские ванны, и певец купил квартиру с огромным джакузи, которое наполняется водой из Черного моря — ее ежедневно доставляют в специальных контейнерах самолетами. Узнав об этом, звездная тусовка помешалась на воде: певица Ляля Бордовская заказывает себе для ванн лед с вершин Тибета, а самый красивый трансвестит Москвы Макс Долетаев роет у своего дома артезианскую скважину. Статью проиллюстрировали фотографией ослепительно улыбающейся Александры.
Стоя в воде у бортика, я поддерживала Адриана, который вертелся как уж, стараясь освободиться от моих рук. Малыш родился всего месяц назад, а уже мог сидеть и ползать. Но я до сих пор не решалась отпустить его плавать в бассейне одного.
Резкий звук заставил меня вздрогнуть: что-то ударилось о купол. Я вышла из воды, бережно держа Адриана на руках, подошла к прозрачной пластиковой стене и посмотрела вниз. В темном дворе освещались только узкая змейка садовой дорожки, усыпанная белым гравием. Около входа в дом, задрав голову, стоял Саймон. Я помахала любимому и спустилась вниз.
Вместе с Саймоном в дом проник запах прелой листвы и осенней свежести. На рукаве его джинсовой куртки золотым погоном лежал влажный кленовый лист. Саймон взял Адриана из моих рук и нежно поцеловал. Малыш потянул ручонки к отцу и улыбнулся. Я поймала себя на том, что и мой рот непроизвольно растягивается в улыбке. Мы присели на диване в холле. Саймон прижал Адриана к груди, и тот медленно сомкнул веки, устроившись на крепких руках как птенец в уютном гнездышке.
Я осторожно взяла Адриана и отнесла в кроватку. Любимый, наконец, обнял меня, я замерла, прижавшись щекой к его влажной от дождя джинсовке. Я могла бы стоять так вечно, но Саймон быстро отстранился.
— Завтра приедет Александра. — сообщил он.
— Наконец-то! — обрадовалась я.
— Она приедет помочь тебе с Адрианом, пока меня не будет. Я собираюсь на конференцию в Питер — не надолго, всего на два дня.
— Это …необходимо? — спросила я.
— Конечно, нет. Я могу отказаться. Но мне очень хочется поделиться с коллегами результатами наших с Жанной опытов, услышать их мнение…
— Жанна тоже едет? — ноги стали ватными, руки вспотели.
— Да. Она же принимала большое участие в работе, ей тоже хочется похвалиться достигнутым…
Я тихо вздохнула и присела на диван. Вот что теперь заботит его! Слава. Признание. Общение с коллегами. Мне стало грустно, как будто в душе кто-то задернул темные шторы…
— У меня есть один вопрос…
— Говори. — мягко попросил Саймон, поднимая мою голову и внимательно заглядывая в глаза.
Несколько мгновений я собиралась с мыслями.
— Теперь… — я помедлила, подбирая слова. — Что теперь ты чувствуешь к Жанне? Я имею в виду: тебе по-прежнему безразлично, когда она проявляет внимание к тебе? Или… Ты ведь сейчас все по-новому переживаешь…
Саймон быстро взглянул на меня, словно вопрос застал его врасплох. Было видно, что он подбирает в уме слова.
— Я вижу ее ухаживания … — начал он, словно нанизывая найденные слова на невидимую тонкую нить. — Раньше я не задумывался об этом. Но теперь, когда ты спросила, я понял: мне это приятно! — беззаботная мальчишеская улыбка сверкнула на его лице, но тут же померкла. — Полина, я столетия жил словно в глухом бункере, без яркого солнечного света, без ароматов, живых звуков — одним словом, без эмоций. А теперь на меня обрушилась волна новых ощущений! Я не успеваю привыкнуть к одному, как меня валит с ног другое! Но мне кажется, я справлюсь с этим…