– Нет-нет, я никогда бы не стал просить об этом! Я думал, что когда мы туда приедем, то найдем маленький красивый домик на винограднике. – Рейвенскрофт выпрямился и просиял улыбкой. – Поселившись там, я собирался написать книгу.
Часы на камине громко тикали. За окном бесшумно кружились снежные хлопья, являя собой единственный движущийся предмет. Грегор вдавил кончики пальцев в ладони, сдерживая готовый вырваться у него в любую секунду смех.
Венеция бросила на него угрожающий взгляд, дав понять, что он никого не одурачит, потом снова повернулась к Рейвенскрофту:
– Хочу спросить вас об одной вещи.
Тот подался вперед.
– Чем, по-вашему, я стала бы заниматься, пока вы будете писать роман?
– Чем заниматься? Ну, я думал, вы станете содержать наш домик в чистоте и порядке, стирать нашу одежду в бадье, и развешивать ее на веревке сушиться на солнышке. – Он мечтательно улыбнулся. – У ваших волос слегка рыжеватый оттенок. И оттого кажется, что вы все время на солнечном свете.
Грегор едва не задохнулся. Рыжеватый оттенок? С чего Рейвенскрофт это взял? Впрочем… огонь в камине и вправду бросает золотистые блики на каштановые волосы Венеции. Странно, почему сам он этого никогда не замечал?
Венеция наклонилась так, что ее лицо оказалось на уровне лица Рейвенскрофта:
– Вы считаете, что я была бы рада стирать свои вещи вручную и развешивать их на веревке?
Его улыбка слегка потускнела.
– Я думал, вы не откажетесь помогать по хозяйству в то время, как я буду писать книгу.
– Развешивая ваше белье?
– И ваше. А также белье наших детей.
Она закрыла глаза.
– Я понимаю, что вы чувствуете! – произнес Рейвенскрофт со страстью. – Вы просто ошеломлены! Я и сам был в таком состоянии, когда до меня дошло, чем мы должны будем заниматься. Мы уедем в Италию, оставим позади цивилизацию и станем жить более простой жизнью. И более чистой. И возможно, – добавил он с немыслимой наивностью, – что когда у вас нашлось бы время, вы стали бы заниматься с местными детьми, взяли бы их себе в ученики, обучали их музыке и английскому языку, ну и так далее…
– В ученики? – тупо повторила Венеция. – Вы решили, что я стану делать все вами перечисленное и вдобавок стану гувернанткой?
– Всего несколько учеников, – поспешил сказать Рейвенскрофт. – Я вовсе не хочу, чтобы вы трудились в поте лица.
Грегору почти стало жаль этого человека.
– Венеция, вы всегда говорили, что рады помочь ближнему…
– Маклейн, ни слова больше, – произнесла Венеция, даже не взглянув на него.
Грегор откинулся в кресле и подложил руки под голову.
– Рейвенскрофт, я недооценил вас. Я поражен тем, сколько мысленной энергии вы вложили в ваш план. Прошу извинения зато, что счел вас человеком легкомысленным и не в меру эмоциональным, который, так сказать, пустился во все тяжкие.
Молодой человек повеселел:
– Я понимаю, что поначалу такая идея должна показаться безумной. Так было и со мной! Однако, поразмыслив…
– Не сомневаюсь, что после нескольких рюмок портвейна, – высказал предположение Грегор.
– После четырех, если быть точным…
Услышав это, Венеция прижала пальцы ко лбу.
– Я понял, что Италия – самое подходящее место для нас. Едва я окажусь в тех краях, муза посетит меня и мечта о написании романа воплотится в действительность.
– Вы уже написали хотя бы один роман? – полюбопытствовал Грегор.
Венеции хотелось запустить в Рейвенскрофта своим башмаком. Этот осел просто напрашивался на то, чтобы его осадили, но злосчастный Рейвенскрофт был настолько одурманен своим воображаемым успехом, что не нашел ничего лучшего, нежели ответить бодро и радостно:
– Нет, но у меня есть наброски. – Он сунул руку в карман пиджака, извлек измятый листок бумаги, расправил его и сказал: – Я уже дал имена двум персонажам и решил положить в основу сюжета мое путешествие по Италии.
– Значит, книга будет познавательной. Нечто вроде истории страны. Очень хорошо.
– Что? О нет! Это будет детективный роман. В нем происходит некое убийство, я еще не решил, кого и как убьют. Молодого человека обвиняют в этом преступлении. Он, разумеется, невиновен, но должен доказать свою невиновность, иначе ему придется провести остаток жизни в тюрьме.
Грегор поиграл бровями.
– Позвольте высказать одно предположение… Этот молодой человек, он примерно вашего возраста?
– Ну, в общем, да.
– И вашего роста? У него такой же, как у вас, цвет волос?
– Да! Откуда вы узнали?
– Просто догадался. – Грегор расплылся в улыбке.
– В самом деле! Знаете, я думаю, что смогу написать роман за три года. Уверен, что смогу, если у меня будет необходимое для работы время.
– Которое предоставит вам прелестная мисс Венеция, как только начнет свою жизнь в качестве прислуги за все.
Рейвенскрофт опешил.
– Я вовсе не думал о Венеции как о прислуге!
– Рада это слышать, – сухо проговорила Венеция. – Приношу благодарность от себя и своих рук.
Рейвенскрофт взял ее руку и поднес к собственной щеке.
– Венеция, вы самая прекрасная женщина в мире, как внешне, так и душой. Надеюсь, вы понимаете, что я никогда не позволю себе малейшего неуважения к вам.
До этой минуты Грегор радовался каждой нелепости, срывавшейся с уст щенка. Однако нескрываемое восхищение, которое засияло в глазах у Рейвенскрофта, когда тот прижал руку Венеции к своей щеке, причинило Грегору до сих пор не изведанную им и весьма острую сердечную боль.
То было странное чувство, и оно в мгновение ока прогнало веселость Грегора. Венеция должна была возмутиться подобной фамильярностью. С негодованием отринуть предложения, которые делал ей этот болван.
Но вместо этого она вздохнула, а губы ее изогнулись в принужденной улыбке, когда она высвободила руку и слегка похлопала ею дерзкого юнца по щеке.
– Ох, Рейвенскрофт, какой же вы еще молодой!
Врядли это можно было принять за комплимент, однако слова девушки раззадорили глупца. Рейвенскрофт позволил себе смелость, вернее, наглость, поднести пальчики Венеции к губам и запечатлеть поцелуй на ее ладони.
В душе у Грегора что-то тяжело повернулось.
– Венеция!
Она бросила взгляд на потемневшее от гнева лицо Грегора. Он смотрел на Венецию с высоты своего роста, переводя взгляд с нее самой на ее руку.
Венеция теперь тоже взглянула на свою руку, которую Рейвенскрофт сжимал почти благоговейно. Это было неприлично, хотя вся ситуация в целом была настолько далекой от установленных норм приличия, что подобная мелочь уже не имела особого значения.
Рейвенскрофт улыбнулся Грегору, не подозревая, какая опасность ему грозит.