– Да. Я нахожу ваше общество невыносимо скучным, а ваше поведение по отношению к мисс Оугилви своекорыстным. И потому не считаю нужным говорить и обращаться с вами уважительно.
Рейвенскрофт мгновенно сник и понурился так, словно кости у него размякли и не могли удерживать плоть.
– О, понятно, – прошелестел он. Венеция топнула ногой.
– Рейвенскрофт, не позволяйте Грегору обращаться с вами подобным образом!
Щеки у молодого лорда побагровели.
– Ничего, я ему не позволяю. Я только стараюсь понять, вот и все.
– Но ведь он оскорбляет вас! Я бы на вашем месте пришла в ярость.
В низком, глубоком голосе Грегора прозвучала смешливая нота, когда он произнес:
– Полагаю, мисс Оугилви хочет предложить вам вызвать меня на дуэль.
Венеция резким движением повернулась к нему:
– Я не собираюсь предлагать ничего столь идиотского, и вы отлично это знаете. Я просто хочу, чтобы он хоть немного постоял за себя.
– Это не имеет значения. Но если Рейвенскрофт вызовет меня на дуэль, я должен буду занять позицию и ждать своей очереди.
Венеция сдвинула брови:
– Что?
Рейвенскрофт вдруг ожил, судорожно сглотнул и обратился к Грегору:
– Лорд Маклейн, может быть, нам с вами следовало бы обсудить все где-нибудь в…
Венеция не дала ему договорить.
– Нет! – воскликнула она и, прищурившись, обратилась к Рейвенскрофту: – Вы что-то скрыли от меня?
– Да… то есть нет… или, скажем, я скрыл совершенную мелочь…
– Что именно?
Рейвенскрофт поморщился:
– Венеция, не надо…
Грегор усмехнулся, подвинул кресло на самую середину комнаты и уселся, закинув ногу на ногу.
– Продолжайте, – предложил он.
Венеция подбоченилась.
– Вам непременно хотелось прийти на помощь?
– Я рисковал сломать себе шею, когда скакал сюда в такую погоду именно с этой целью, но вы сообщили, что в моем присутствии нет нужды. – Грегор пожал плечами. – Так что я просто позволю себе поразвлечься.
– Ухудшать и без того скверное положение непростительно.
– Прошу прощения, – извинился Грегор с той своей обезоруживающей полуулыбкой, от которой Венеция испытывала внутренний жар. – Каким образом, скажите на милость, я мог бы ухудшить положение?
Венеция терпеть не могла, когда Грегор оказывался прав, но теперь она сдержалась и обратилась к Рейвенскрофту:
– Вы должны покончить с этим. Лорд Маклейн не уйдет до тех пор, пока вы не выложите все напрямик.
Рейвенскрофт устремил на Грегора уничтожающий взгляд, а тот поднял руки вверх и рассмеялся:
– Не смотрите на меня так свирепо! Я не из тех, кто готов драться с кем бы то ни было на дуэли из-за пустяков.
Венеция делала вид, будто не обращает внимания на Грегора, но это давалось ей нелегко. Он небрежно раскинулся в кресле, вытянув вперед ноги в мокрых и грязных сапогах и мешая остальным участникам разговора свободно двигаться по комнате. В промокшей одежде, с волосами, закурчавившимися от сырости, со смешливыми искорками в зеленых глазах, Грегор был неотразим. Даже шрам на левой щеке казался привлекательным, загадочным, напоминающим об опасности.
– Итак, Рейвенскрофт? – обратился Грегор к тому, кого только что назвал щенком. – Расскажете ли вы мисс Оугилви о вашем умысле? Или мне самому это сделать?
– Да, я готов рассказать ей, – произнес Рейвенскрофт мрачным тоном, который вывел Венецию из терпения. – Прежде всего, мисс Оугилви, вы должны понять, что, несмотря ни на что, повторяю, несмотря ни на что, я здесь потому, что безумно люблю вас.
– Ну и? – поторопил его Грегор.
– И мне необходимо было покинуть страну из-за дуэли, в которой я должен был участвовать.
Венеция растерянно заморгала:
– Ничего не понимаю.
Рейвенскрофт вздохнул:
– То, что случилось… Это была не моя вина, но на прошлой неделе мы с лордом Алстером играли в карты в клубе «Уайтс». Он обвинил меня в жульничестве, и я…
– А вы жульничали? – перебил его Грегор.
– Нет! – сорвался тот на крик. – Я уронил карту на пол. Не подумав, наклонился и поднял ее. Тогда Алстер… имел наглость заявить, что я играю нечестно.
Грегор поднял брови:
– Вы и в самом деле подняли в разгар игры карту с пола?
– Нуда, поднял. Я уронил ее и не заметил этого… Я знаю, что мне не следовало так поступать, но это была дама, а мне… мне так важно было…
– Черт побери! – Грегор бросил на Венецию взгляд, полный юмора. – Вы и вправду хотите выйти замуж за этого глупца?
Рейвенскрофт сжал кулаки и густо покраснел. Венеция даже не посмотрела на него.
– Я никогда не говорила, что собираюсь замуж за кого бы то ни было. Я лишь сказала, что Рейвенскрофт джентльмен. По крайней мере я так считала.
– На него было бы забавно смотреть, – в раздумье произнес Грегор. – Это все равно что поселить, у себя в доме маленькую обезьянку.
– Милорд! – Рейвенскрофт шагнул вперед, в глазах у него вспыхнул гнев.
– Сядьте, – сказал Грегор равнодушно.
– Милорд, я не позволю вам…
– Сядьте!
На этот раз голос Грегора был подобен грому небесному, а зеленые глаза потемнели, как вода в бушующем море. Крик его отозвался эхом где-то за стенами комнаты.
Рейвенскрофт ударил ногой о ножку стула и застыл на месте.
Венеции показалось, что сердце ее вот-вот вырвется из груди. Грегор редко терял самообладание даже в гневе. За все годы их дружбы она могла бы сосчитать такие случаи по пальцам одной руки.
А сейчас он гневался на нее. Она никогда не думала, что такое может быть, и это потрясло ее до глубины души. «Ведь это же Грегор, всего лишь Грегор, – твердила она себе, стараясь успокоить отчаянно бьющееся сердце. – Я знаю его целую вечность». Но эти самоутешения не оказывали на нее желаемого действия.
Венеция стиснула руки.
– Рейвенскрофт, продолжайте ваш рассказ! Алстер обвинил вас в жульничестве, и что дальше?
– У меня не было выбора. Я вызвал его на дуэль.
– И кто победил? – спросила она.
Молодой лорд прикусил губу и едва слышно произнес:
– Никто.
– Не понимаю.
Рейвенскрофт откашлялся и сказал:
– Я никому об этом не говорил. Мы еще не встречались.
Венеция на минуту задумалась, потом спросила:
– Когда произошел этот инцидент?
– Три дня назад.
Так, три дня назад. Как раз перед тем, как он вознамерился похитить ее и… Венеция сосредоточила на Рейвенскрофте пристальный взгляд:
– Так вот почему вы захотели уехать на континент!
Грегор отреагировал на мучительную гримасу Рейвенскрофта негромким язвительным смешком.
– Теперь вам ясно, дорогая? – совершенно спокойно обратился он к Венеции, хотя внутри у него все кипело. – Я спас вас не только от похищения, но и от убожества жизни на континенте в качестве супруги недостойного изгоя.