Исторического музея А. В. Орешников долго сберегал после описанных событий с дневником мелко разорванные странички и переданные Софьей Андреевной дневники.
— Собираюсь вот заняться их склейкой, — говорил Орешников. — Глаз только жалко. Уж больно мелко Софья Андреевна изорвала написанное. Много и времени и терпенья надо, чтобы их разложить и склеить…
В Столешниках мне пришлось соприкоснуться с потомком другого великого русского писателя — с сыном Федора Михайловича Достоевского — Федором Федоровичем.
Федор Федорович Достоевский работал в московской спортивной организации, связанной с бегами и скачками. Гиляровский хорошо знал владельцев некоторых конных заводов на Кубани и в донских степях, любил степных скакунов и, как журналист, был известен московским спортсменам. Это, видимо, и помогло установлению дружеских отношений Гиляровского с Федором Федоровичем, который знал, что его мать, Анна Григорьевна, была хорошо знакома с дядей Гиляем. Федор Федорович довольно часто заглядывал в Столешники.
Из случайно услышанного разговора между Анной Григорьевной, навестившей Столешники в связи с изданием каких-то материалов по творчеству Достоевского, и Гиляровским, стало известно, что Владимир Алексеевич за год до смерти автора «Братьев Карамазовых» был у него на квартире.
Однажды в ответ на сказанную Дорошевичем фразу: «Гиляй! А ты все-таки поподробнее написал бы, как бывал на квартире Федора Михайловича», Гиляровский сказал:
— Мало ли кого я видал! О всех не расскажешь. Я в театре Анны Александровны Бренко пожимал руку Ивану Сергеевичу Тургеневу, разговаривал к «Русских ведомостях» с Михаилом Евграфовичем Салтыковым-Щедриным, дружил с Успенским, с тобой вижусь, Антона крепко любил! Мало ли что! Буду писать воспоминания, тогда, может, коснусь всего этого.
— Воспоминания воспоминаниями: они для потомков, а ты для газеты напиши. Нам ведь тоже интересно знать, как большие люди выглядели, — ответил Гиляровскому Дорошевич.
— Все будете знать, скорей состаритесь, — отшутился Гиляровский.
Федор Федорович Достоевский — рослый, представительный, мало чем напоминавший страдавшего тяжелым недугом отца, хорошо воспитанный и безукоризненно державшийся — бывал в Столешниках, вел здесь дружеские беседы и хорошо чувствовал себя в радушной обстановке квартиры. Впервые знакомясь, он всегда делал, ударение на отчестве, как бы желая этим подчеркнуть свое скромное место. Слово «отец» Федор Федорович произносил всегда с должной долей почтительности и уважения, и ничего, даже приблизительно похожего на то, что явно проскальзывало по отношению к отцу у Львовичей, у него никогда не замечалось.
— Сочинения моего отца продолжают пользоваться вниманием, — говорил с чувством большого удовлетворения Ф. Ф. Достоевский, когда видел в руках кого-либо из живших и посещавших Столешники книгу великого писателя. — Я никогда не забываю, что ношу фамилию Достоевского. Это почетно для меня.
В этих словах чувствовалась не столько гордость, сколько ответственность за достойное сохранение памяти отца.
Такими остались в памяти некоторые из потомков двух семей величайших писателей конца прошлого века, являвшихся славой не только русской, но и всей мировой литературы.
5. Грозы пятого года
Незабываемой, волнующей датой остается в истории России 1905 год. Отблески, отражения, отклики революционных событий этого года не могли миновать Столешников. Долго после того, как календарные листочки пятого года сменились на шестой, пережитые дела и дни были еще животрепещущими, являлись все еще злобой дня, обсуждались, наполняли волнующими воспоминаниями и тех, кто жил в Столешниках, и тех, кто приходил сюда поделиться перечувствованным, послушать рассказы очевидцев событий. Время, пронесшееся от января до боев на Пресне и расстрелов на пригородных станциях Казанской железной дороги, было переполнено крупными событиями, волновавшими страну.
В этот период в Столешники стали приходить люди, которые были представителями новых явлений жизни. Новые люди приносили новые, интереснейшие подробности — Гиляровский не желал пропускать ничего, что определяло жизнь сегодняшнего дня, наполняло ее волнующим содержанием.
После 9 января у Гиляровского побывали многие непосредственные участники и очевидцы революционных событий. Со страстностью, возмущением или преклонением перед мужеством борцов рассказывали они о том, что видели, наблюдали, переживали в дни, вошедшие в историю освободительного движения страны.
Бывали в Столешниках люди, участвовавшие в депутации к тогдашнему главе исполнительной власти, хитроумному С. Ю. Витте.
Появлялись участники бурных заседаний петербургского Вольно-экономического общества, где не раз происходили страстные словопрения.
Сотни рассказов были выслушаны в Столешниках о Гапоне, о котором ходило много разных слухов, и никто хорошенько не знал, что это за человек, столь нежданно появившийся в центре общественного внимания.
В Столешниках знали о том, что делалось в это время в редакциях передовых петербургских газет, в рабочих районах Петербурга, где были расположены крупнейшие заводы, в университете и других высших учебных заведениях столицы, молодежь которых бурлила, волновалась и каждую секунду «выходила из берегов» обычного академического существования.
Слушались подробнейшие рассказы о том, что происходило в Царском Селе. Они свидетельствовали о растущей растерянности и сумятице, охватившей верхушку страны.
Иногда Гиляровский делал беглые записи услышанного, и, сохранившиеся целиком или частично в его тетрадях, они, несомненно, могут представить интересный материал для исследователей тех лет.
До сих пор живы воспоминания о посещениях и беседах людей, участвовавших в событиях, связанных с революционными выступлениями на Черном море, с «Потемкиным» и «Очаковым», с трагедией в Цусимском проливе, с Кронштадтским и Свеаборгским восстаниями, с крестьянскими волнениями на юге, под Саратовом и Самарой, и, конечно, с декабрьскими днями в Москве — с перестрелкой у училища Фидлера, «Аквариума», университета, на пресненских баррикадах.
Многие приходили в Столешники усталые, возбужденные, обросшие бородами. Они рассказывали, негодовали, возмущались, протестовали.
Глубоко запали рассказы тех, кто был очевидцем расправы карателей под командой Римана на станциях Казанской железной дороги. Помнится, как целый долгий вечер рассказывал в столовой свои впечатления журналист газеты «Русь» В. Владимиров, увидавший своими глазами многие станции Казанской железной