Читать интересную книгу Барабаны пустыни - Али аль-Мисурати

— Хватит, — холодно прервал его лейтенант. — Одного знания правды в наше время недостаточно, чтобы подвергнуться преследованиям. Знаешь ли ты, что мой родной брат тоже был оппозиционером?

Он сделал паузу, наблюдая, как пыль струится по ветровому стеклу, затем продолжил:

— Мой брат был настолько упорным оппозиционером, что власти быстро поняли, как он опасен для них. И неожиданно он исчез.

У Мисбаха вырвался крик изумления:

— Исчез?!

— Да, исчез, и никому ничего не известно о нем до сегодняшнего дня.

— Как он мог исчезнуть?

Не обращая внимания на его вопрос, лейтенант продолжал:

— Однажды я узнал подоплеку этого события, но мне пришлось выбирать: либо бороться за правду, либо навсегда отказаться от нее.

— Ты предал свою совесть?

— Да, я хотел жить, я выбрал хлеб.

Мисбах Саид насмешливо произнес:

— Сменял правду на хлеб.

— А почему бы нет?

— Ты же предал свою совесть!

— А почему бы нет?

Снова воцарилось молчание. На какое-то время лейтенант погрузился в раздумье, устремив невидящий взгляд в ветровое стекло, а затем вновь обратился к Мисбаху. Впервые в его голосе не было обычной жесткости.

— Как бы я хотел, чтобы ты меня понял.

Он повернул ключ зажигания и нажал на газ.

* * *

В кофейне аэродрома «Сабха» они сидели друг против друга. Мисбах Саид сдал свой багаж и ожидал объявления о посадке в самолет. Лейтенант молча рассматривал пассажиров.

Через громкоговоритель пассажиров пригласили на посадку в самолет. Мисбах и лейтенант обменялись быстрыми взглядами. Перед тем как Мисбах растворился в толпе пассажиров, его нагнал лейтенант и прошептал:

— Не очень-то полагайся на людей…

В самолете Мисбах выбрал кресло рядом с иллюминатором. Лейтенант все еще стоял в толпе провожающих. Загадочная улыбка застыла на его губах. Через несколько минут самолет взревел моторами и, пробежав несколько сот метров по бетону, оторвался от земли. Внизу расстилалась желтая пустыня. Мисбах пытался забыть обо всем, что с ним произошло. Но это было невозможно. Грохот барабанов продолжал звучать в его ушах, заглушая шум «Каравеллы», плывущей в прозрачной голубизне.

Перевод И. Тимофеева.

Внеочередная молитва

Начало

Дамуми явился из тьмы, точно сама судьба: его не видели в Надже целых три дня. В этой суматохе, среди криков и воплей, о нем и думать забыли, забыли, что в таких случаях обычно просили его о помощи.

Взоры всех устремились к нему, наблюдая, как он мечется в поисках шейха Мухаммаду. Сверкнула молния, грохнул гром, на землю обрушились потоки воды. Дамуми приблизился к шейху и шепотом спросил:

— Что здесь происходит?

Шейх приподнял голову — и снова уронил ее на грудь. Дамуми увидел, как он схватился за четки. Теперь уж, наверное, не дождаться ответа. Однако…

— То, что видишь, — услышал он. — Каждый раз этот поток для нас — благодеяние и проклятие аллаха… Без него — зло… И в нем — зло.

Шум вокруг замер — люди, верно, прислушивались к их разговору. Дамуми чувствовал: они молча следят за ним.

Глухим голосом шейх добавил:

— Вот он — год жизни…

Ярко сверкнула молния, и, когда смолкли раскаты грома, послышался голос Дамуми:

— Велики ли убытки?

Шейх подождал, пока утихнет гром.

— Тут похуже убытков, сынок…

Дамуми вздрогнул. Подвинулся поближе к шейху, который покорно сидел под дождем на корточках, завернувшись в одеяло.

— Значит…

— Нет, нет! — прервал его шейх. — Пока нет… Но разве ты не слышал причитаний твоей тетки Захры?

Дамуми напряг слух. Крики людей то затихали, то нарастали вновь, и тут же все звуки покрывал рокот взбесившегося грома. Дамуми тряхнул головой:

— Я ничего не слышу. Вопят, как в день Страшного суда. А что, с ней случилась беда?

Шейх помедлил, прежде чем ответить:

— Ничего с ней не случилось… Впрочем, да, случилось.

Он поднял голову: Дамуми стоял перед ним, промокший до нитки. Их глаза встретились, и, несмотря на темноту, Дамуми заметил слезы в глазах шейха. Почему он плачет? Значит, есть какая-то серьезная причина. Дамуми внезапно почувствовал, что сейчас шейх сообщит что-то страшное: беда уже случилась или случится вот-вот…

— Тамима! — произнес шейх и уронил голову.

Дамуми рванулся к нему всем телом, упал на колени, схватил за руку. Шейх перестал перебирать четки, поднял на Дамуми глаза, забормотал что-то невнятное. Не выдержав пристального взгляда Дамуми, он вновь прикрыл веки. Сказал с закрытыми глазами:

— Нет. Пока нет… Пока — нет.

Дамуми взорвался:

— Что значит «пока нет»? Шейх Мухаммаду! Не лги мне. Или все уже кончено, или…

Шейх прошептал:

— Смотри. — Пальцем указал на долину. Дамуми в бешенстве оглянулся. Шейх с горечью бросил:

— Она там!

Сквозь мрак и дождь Дамуми пытался разглядеть долину, залитую водой. Прислушался. Повернулся к шейху, не поднимаясь с колен.

— Ты уверен, что она там? То есть… ее не смыло… — он перевел дух, — пока?

— Она кричит. Это из-за шума не слышно. Там, посреди долины, есть холм. Она на холме, слава аллаху.

Дамуми, поднимаясь, спросил шейха, который снова вернулся к своим четкам:

— А мужчины так ничего и не сделали?

— Они ждут…

Откашлявшись, он продолжал с отчаянием в голосе:

— Они ждут, пока поток не утихнет немного, на то воля аллаха. А мужчины в наше время что женщины. Ты знаешь…

Дамуми резко оборвал его:

— Утихнет он, как же! Он все усиливается, ты же сам видишь, долина вся волнами ходит, полна до краев, а холм-то маленький, я знаю… Да и ты знаешь. — Он завертелся на месте. — О господи! Почем теперь души рабов твоих, а?! Женщины плачут, кто-то помощи просит, а мужчины ждут! Тьфу!

Ряд мужчин дрогнул, пришел в движение. Дамуми не глядя отодвинул кого-то рукой, пошел в сторону палатки. Все гуськом потянулись за ним.

Гневный голос небес смешался с отчаянными воплями людей. Сквозь этот шум вдруг прорвался голос Захры, рыдавшей у входа в провисшую шерстяную палатку, в которой сгрудились женщины и дети. Дамуми, пригнувшись, вошел внутрь. Свет сочился из фонаря, висевшего под потолком. Женщины перестали кричать, увидев Дамуми. Даже Захра смолкла. Никто не произнес ни слова, когда он шагнул вперед и стал развязывать веревку, державшую фонарь. Захра выдавила наконец:

— Дамуми… Дамуми… Тамима!.. Доченька моя, дочь…

Слезы душили ее, не давая говорить. Дамуми повязал фонарь себе на шею. И вдруг схватился за шест, на котором держалась палатка, с силой тряхнул его. Палатка рухнула на головы женщин, заплакали дети. Он вышел с фонарем, болтавшимся на груди, сжимая в руке огромный шест.

Фонарь осветил лица собравшихся мужчин, когда он пробирался между ними, направляясь к шейху Мухаммаду. Позади из-под палатки вылезли несколько женщин. Словно рыбы сквозь заросли водорослей, они проскользнули между рядами мужчин. Воцарившееся молчание нарушал лишь детский плач. Опять сверкнула молния. Немного подождав, проворчал гром. Дамуми остановился у завернувшегося в одеяло шейха.

— Шейх Мухаммаду, дай мне еще одну палку!

Шейх поднял голову. Протянул ему свой посох и, глядя на высокий шест, сказал:

— Возьми. Равновесия ты все равно не удержишь… Ну да, может, пригодится… Возьми.

Уже собираясь уходить, Дамуми вдруг вспомнил:

— Шейх Мухаммаду, дай мне свое одеяло!

Шейх поднялся, снял с себя одеяло, накинул его на плечи Дамуми. Поискал в своей широченной одежде веревку, привязал одеяло ему на шею. Дамуми послушно стоял, следя за тем, чтобы одеяло не заслоняло ему свет фонаря.

— Да благословит тебя аллах! — прошептал шейх.

Дамуми взял посох, прижал шест к груди. В дрожащем свете фонаря он увидел в глазах шейха слезы. Коснулся его руки, сжимавшей зерна четок, и сказал:

— Помолись за меня… А не вернусь, прочти за упокой моей души «Фатиху»[7].

Сдавил шейху руку, подхватил шест и зашагал к долине. Женщины потянулись за ним. Шейх стоял, провожая Дамуми взглядом. Пальцы его перебирали гладкие четки, губы неслышно бормотали «Фатиху».

Кто-то из мужчин прошептал в темноте:

— Сумасшедший!..

Шейх услышал его и осадил:

— Заткнись, баба!

Другой твердо проговорил:

— Дамуми знает, что делает.

Первый мужчина сказал совсем тихо, чтобы его не услышал шейх:

— Лучше пусть погибнет один человек, чем двое!

Шейх и на этот раз расслышал, подошел к толпе мужчин и гневно закричал:

— Замолчи, собака!.. Баба!

Снова наступила тишина. Глаза людей следили за удаляющимся светом фонаря. Поток бушевал. По долине гуляли гребешки волн. Словно грязный пот стекал со спины великана.