красным фонарем, Пронька и Кузя вышли на бровку полотна. Оба они понимали: сейчас с запада мог проследовать только поезд белых. Но они не знали, что это был тот самый эшелон восставших чехословаков, который попал в аварию на соседнем разъезде.
Пронька и Кузя не глядели больше на реку. Они приближались к кладбищу. Недалеко перед ними на возвышенности показалась церковь. Кузя вспомнил... Как-то был он у Кости Кравченко, они рассматривали картинки в журнале «Жизнь». Одна была такая: небо, покрытое свинцовыми тучами; на обрывистом берегу реки маленькая церковь, вокруг нее могильные кресты... Кузя тогда испугался и сознался Косте, что боится бывать на кладбище. Подпись под картинкой – «Над вечным покоем» – врезалась в память...
Кузя замедлил шаг, ему стало страшно видеть луну, церковь и кресты. «Может быть, Костя нарочно послал меня сюда...»
– Пронь, давай вернемся, я...
Но Пронька вдруг зажал Кузе рот ладонью и зашептал:
– Тихо
Внизу, со стороны станции, доносилось равномерное постукивание. «Дрезина идет», – понял Пронька и потянул Кузю за рукав. Оба они свалились в неглубокий кювет, тянувшийся вдоль полотна. Пронька не ошибся. Действительно, шла ручная дрезина и почему-то, вопреки правилам, без огней. Парнишки, пожалуй, не уловили момента, когда дрезина поравнялась с ними и пронеслась дальше, потому что биение собственных сердец казалось им значительно сильнее стука колес. Пронька угодил лицом в большой клок пропитанной керосином пакли, выброшенной, должно быть, с паровоза, а Кузя лежал, зарывшись носом в песок.
Мальчишки, конечно, не видели, кто ехал на дрезине. И тем более не могли знать, что полковник распорядился во что бы то ни стало найти стрелочника Капустина. Полковник полагал, что мужик не будет долго бродить по лесу и обязательно выйдет к жилому месту где-нибудь недалеко от своего дома. Было решено в течение ночи проверить все путевые будки и казармы на участке от станции до разъезда, на котором произошло крушение эшелона.
На дрезине ехали два солдата, высокий поручик и Конкордия Макарова. Конфорка понадобилась для того, чтобы опознать стрелочника, он года три тому назад работал батраком в хозяйстве ее отца.
Конфорка и предложила поручику остановиться на кладбище для осмотра церковной сторожки. В этой избушке уже давно проживает подозрительный, по ее мнению, старик. Настоящую его фамилию мало кто знает, все зовут старика Матросом. Он действительно когда-то служил матросом, участвовал в восстании против порядков на царском флоте, был приговорен к каторжным работам.
Отбыв срок в Акатуе, Матрос поселился в этом железнодорожном поселке, отпустил большую бороду, хотя и не был старым. Семьи он не имел, жил у людей, за харчи помогал в домашнем хозяйстве. Матрос был злой на язык и, как говорили про него, никого не боялся. Однажды, когда он жил у Хохрякова, во время религиозного праздника крещения местный священник зашел в дом, чтобы окропить всех «святой» водой из Иордани-проруби, выдолбленной в реке в виде креста. Как только священник обмакнул кисть в серебряную посуду с водой и хотел брызнуть на Матроса, старый служака скрылся за печку и, выглядывая оттуда, сказал: «Эка невидаль! Я, слава богу, в Тихом океане купался, весь соленой водой пропитался». Ошеломленный поп все же сделал замечание, что не следует поминать бога, если не веришь в него. «Ей-богу, верю!» – доказывал Матрос из-за печи. «Ты и в церковь не ходишь», – укорял его поп. «Вот и неправда, батюшка, в прошлое воскресенье был... Шел я мимо церкви, а собаки напали на меня. Куда деваться? Ну, я в храм и забежал...» Священник пробормотал что-то сердито и вышел.
Был еще случай... Как-то посетил поселок высокий жандармский чин из Читы. Провожая его, местные купцы вынесли к поезду несколько огромных корзин грибов и ягод. Важный гость замахал руками. «Куда мне столько? Не надо, господа!» Матрос, стоявший в толпе зевак, крикнул: «Кушайте, ваше благородие, у нас этого барахла хватит!»
Матрос уже много лот был кладбищенским сторожем. Церковный совет долго не соглашался принимать его, но все-таки принял, потому что на эту должность никто не хотел идти.
Глава девятая
НА КЛАДБИЩЕ
Лодка обогнула кладбищенский косогор и причалила к низкому берегу, поросшему молодым тальником. Хохряков бросил острогу на дно лодки, присел на лавочку прикурить.
– Гляди, старина, какая луна гуляет... Белая, чистая, будто сейчас из бани вышла...
Поблизости зашуршала прибрежная галька. Можно было угадать, что идут двое... Вот они подошли, и «коза» осветила их. Один – сухопарый мужчина в брезентовом плаще, стоптанных сапогах и железнодорожной фуражке. Он сразу уставился на огонь в одну точку, не взглянув на приехавших в лодке. Должно быть, какая-то мысль не давала ему покоя. Второй был высокий и статный, вся его мощная фигура дышала огромной физической силой. У него была широкая борода, густые, сросшиеся брови и большой нос, весь он походил на героя из страшной сказки. Несмотря на осеннюю, еще теплую пору, на нем были подшитые валенки, полушубок с дырой на боку и шапка-ушанка, у которой загнутые, незавязанные уши торчали рогами.
– Как улов? – спросил носатый старик, ставя на землю незажженный фонарь.
– На уху хватит! – ответил Хохряков.
Он бросил в воду окурок, взял с носу лодки сверток и, став на борт, спрыгнул на берег.
– Вот тоже рыбак, – старик кивнул на человека в плаще. – Возьмите его в компанию!
Хохряков подал обоим руку.
– Садись в лодку! – сказал он сухопарому. – А я тут с Матросом останусь...
Храпчук шестом оттолкнулся от берега
– Жди меня, Никифор, на песчаном мысе!
Лодка шла к противоположному берегу Работая шестом, Храпчук заговорил с пассажиром.
– Выходит, неудачно ты порыбачил. Расставил сети, хотел белой рыбы поймать, да не вышло!
– Выходит так, – нехотя отозвался человек в плаще.
– Я бы на твоем месте так же поступил, руки чешутся, но, говорят, рано. И поодиночке ни к чему, сообща надо...
Пассажир молчал, погрузив руку в холодную воду. По маленькому и худому лицу было видно, что тревожные думы одолевали его. Храпчук спросил:
– Стало быть, ты целый день в алтаре сидел, один на один с богом разговаривал?
– Стало быть, так! – глухо ответил сухопарый.
– Вот что, уважаемый!.. Сейчас пойдешь прямо до Гореловского хутора, а там по дороге – в вершину пади. Юрту Цыдыпа Гармаева ты знаешь, ему все известно, он спрячет. Когда-в кедровник уходить –