class="p">Но такой финт эволюция повторить больше не в силах. Период ее дерзких экспериментов закончился до появления homo.
В результате человеку достался самый банальный вариант промискуитета.
Как это было?
Очень просто.
Примерно пять миллионов лет тому назад, еще в плиоцене, спасая род homo, эволюция, кряхтя, взялась за дело.
Напомню, что в качестве исходного материала была использована стандартная мочеполовая модель, общая для всех приматов.
Будем откровенны: модель скучновата и предполагает периоды целомудрия самок, тоску самцов и дурацкие ритуалы с цветами, орехами и покраснением задов. Модель крепенькая, но для промискуитета она никак не годится.
В результате корректировок в обезьянье половое наследие были внесены анатомо-физиологические коррективы.
Ничего экстраординарного. Всего лишь пара-тройка пикантных штрихов, вроде дополнительной иннервации и системы поперечных складок влагалища.
Но результат получился впечатляющим.
Конечно, не сразу.
Сперва редактировалась самка.
На неукротимую похоть самца требовался ее симметричный ответ.
Но, добиваясь вечного сладострастия самки, эволюция несколько переборщила с размером и чувствительностью ее внешних и внутренних половых органов.
Получилась очень впечатляющая штука. Если бы речь шла о месте, где всегда можно похоронить енота, то вопрос был бы закрыт. Но цели у эволюции были иные. Наполняемость вагины надлежало обеспечить иначе.
Тут опять вышла неувязочка. «Наполнитель» оказался трагически мал. Пришлось резко доращивать скромненький пенис самца и укрупнять весь его половой аппарат, начиная с калибра сосудов. Подгонка «ответной части» заняла какое-то время, но, наконец, полная соразмерность была достигнута.
В результате самцы и самки получили уникальные половые органы, находящиеся в постоянном поиске друг друга и полностью определяющие поведение своих владельцев.
Прекрасным подспорьем стал видовой истеризм человека, который добавлял перчик во все процессы и обеспечивал промискуитет накалом страстей.
Попутно промискуитет закрепил прямохождение этих животных. Он же свел с них покровную шерсть.
Поясним.
Глупые гномы-антропологи уже 200 лет гадают о природе мутации, которая поставила homo на «задние лапы».
Версий много. Но остается непонятным, за каким, собственно, чертом, эволюция так поиздевалась над человеком?
Дело в том, что прямохождение, не предлагая животному никаких немедленных преимуществ, сразу обеспечивает артрозы, мучительные роды, компрессию позвоночника и кишечника, аневризмы и еще десяточек патологий.
Более того. Если выпрямить любое «горизонтальное животное», то ему неизбежно обеспечена частичная анемия мозга. Она может и не убить. Но!
Анемия принесет радости удушья, головокружения, тошноты, обмороков, атаксии, нарушения зрения и утраты ориентации.
Так что для первых прямоходящих поколений людей двуногость, несомненно, была адской мукой. Ни одно живое существо добровольно никогда бы не согласилось участвовать в этой экзекуции.
Да и во имя чего было идти на такие мучения?
Антропологи блеют, но ничего вразумительного не предлагают. Никакого понятного стимула не «рисуется».
Конечно, все могла бы смягчить постепенность. Адаптации вырабатывались бы так же последовательно, как происходила вертикализация.
Это не сложно. Более того, рука у эволюции уже набита, что доказывается примерами кенгуру, жирафов, куриц и других тварей, привыкших нести свой мозг высоко и гордо.
Что следовало сделать?
Если вы поднимаете мозг так высоко над сердцем, то следует раза в два усилить общее артериальное, повысить плотность кровяных телец и смастерить запирающие клапаны в большой шейной вене.
Труд, как видим, невелик.
Это не решило бы всех проблем двуногости, но избавило бы человека от тошноты, а пейзажи плиоцена от заблевывания.
Но!
Даже этого сделано не было.
Все указывает на то, что вертикализация человека произошла в необъяснимой спешке, без выработки всяких защитных анатомо-физиологических прибамбасов.
Несомненно, она причиняла боль и страдания.
И тем не менее — свершилась.
Но кто же отдал бедному homo приказ срочно выпрямиться?
Кто мог потребовать этого от человека?
Явно не архангел. Беднягу бы тут же забили и сожрали вместе с его золоченными перьями.
Это мог быть только промискуитет. Только ему не смела возразить физиология человека.
Поясним.
Дело в том, что новый стиль жизни требовал постоянной демонстрации гениталий.
Но!
Такое возможно только при выпрямленности тела. У всех прочих животных органы спаривания «спрятаны» под корпусом и предъявляются лишь в решительный момент.
А самец человека — единственное существо в природе, которое передвигается гениталиями вперед. Более того, они всегда чуть-чуть впереди самого homo.
Получилось очень эффектно, но пострадал гендерный баланс.
Плоскозадые и волосатые дамы приуныли. Сравнительно с самцами — их вульва оказалась запрятана черт знает где. Ее демонстрация требовала специальных поз, а йога еще не изобрелась.
Но, увы, никакой возможности переместить вульву на самое видное место уже не было: там прочно обосновался нос.
Конечно, можно было бы поменять местами нос и вульву.
В эдиакарскую эпоху, во времена первичных организмов, такие трюки были обычным делом.
Но плиоцен консервативнее эдиакара. Эволюционный поезд уже ушел. Радикальная рокировка органов стала невозможна.
Более того, нос, перемещенный в промежность, был бы обречен на страдания от проделок ануса (да и пудрить его было бы сложнее).
Впрочем, выход нашелся. Нос остался на месте. А филиалом вульвы стал рот, которому делегировались все ее представительские функции, а также часть механических.
Затем произошло радикальное укрупнение ягодиц и молочных желез. Прятать их в шерсти стало глупо — и свершилось «раздевание»: покровная шерсть была сброшена к чертовой матери secula seculorum.
В результате получился впечатляющий биологический объект для спаривания, в котором всё без исключения настойчиво и постоянно напоминало о его основном предназначении.
(Кстати. Для облысения homo была и еще одна веская причина: трение кожами стало важной частью их половой игры.)
Основные работы над промискуитетом завершились еще в плиоцене, а окончательно «объект был сдан» примерно к тому времени, когда мы наблюдаем стаю homo в слоне.
Любовь же была изобретена значительно позже.
Без великого мифа «любви» не было ни малейшей возможности легализовать дикую похоть homo и встроить ее в систему культуры и отношений.
Процесс преображения пещерного промискуитета в возвышенную европейскую «любовь» был не прост.
В Античности никакой «любовью» и не пахло.
Эрос, Афродита, Хатор, Приап, Рати и прочие профильные «боги и богини любви» к любви не имели никакого отношения. Это были дирижеры оргий, командиры фаллосов и повелители вагин.
Да, они распаляли смертных похотью, подбирали самые экзотические сочетания половых партнеров, но ничто, кроме фрикций, коитусов и изнасилований, их божественные головы не занимало.
Дело в том, что «любви» в сегодняшнем смысле слова тогда вообще не существовало. Ее еще не изобрели, так как она была никому не нужна. Половая разнузданность человека не нуждалась в оправданиях. Она почиталась достоинством, а не пороком.
Тем не менее, со временем плейстоценовая одержимость сексом прошла первую обработку культурой. Дафнис прыгал вокруг Хлои,