явление, но в кладке сарайчика он совершенно не нужен.
Глава VII
ИЗОБРЕТЕНИЕ ЛЮБВИ
Впрочем, отсутствие у гениальности видимых древних корней — это не повод бросить ее поиск. Она, как и индивидуальность, могла возникнуть позже плейстоцена.
Более того, хитрая гениальность способна замести те следы, что ведут от точки ее происхождения в Нобелевский зал.
Такое тоже бывает.
Смотрите.
Из простой потребности затолкать пенис в соответствующее отверстие самки родилось грандиозное (по человеческим меркам) и очень влиятельное явление, именуемое «любовью».
Да, оно обволоклось в мифы и нарядилось в ритуалы. Любовь забрызгалась чернилами романистов и кровью самцов в кружевах и латах.
Явление стало культом и раскрасилось сотнями высоких смыслов. Век от века эти смыслы обновляются и усложняются.
Но при всем этом оно осталось той же самой потребностью «затолкать». Если эту простую деталь извлечь из грандиозной романтической конструкции «любви», то и сама конструкция немедленно обрушится. Останется лишь груда бессмысленного реквизита. И триллионы слов, потерявших всякое значение.
Это понятно. Пикантность ситуации заключается отнюдь не в этом.
А в том, что у простой и понятной «любви» появились подозрительные близнецы: «христианская любовь», «любовь к отеческим гробам» и прочие извращения.
Хотя, казалось бы — ну что можно заталкивать в «отеческие гробы»? Объект сексуально не аппетитный.
Да и отверстия подходящего калибра в гробах — большая редкость. Опять-таки занозы, черви, вонь и пр.
Еще мутнее история с любовью христианской.
Нет сомнений, что и ее корни — в конвульсиях совокуплений плейстоцена.
У целования икон и куннилингуса единое эволюционное корневище.
Поведением тут управляет потребность в физиологическом слиянии с возбуждающим объектом, а рулят два братских рефлекса: старый добрый сосательный и хоботковый.
Хотя христианская любовь очень качественно замаскировала свои истоки, первая же препарация способна их вскрыть и предъявить. Ведь все виды любви имеют единое происхождение.
Дело в том, что вообще все реалии человеческого общества возникли из очень примитивных наклонностей homo.
Чтобы вытащить всю историю явления, надо просто покрепче потянуть его за те волосатые уши, которые где-нибудь да торчат.
Вытаскиваем.
Пару миллионов лет назад половое поведение хомо было значительно проще даже гиенского.
Не было ритуалов ухаживания, «пар» и даже очередности. Каждый самец всегда был готов закачать сперму любой доступной самке. А доступны были все.
Спариванье было возможно всегда, кроме тех случаев, когда вагина физически была занята другим самцом или содержала иные посторонние вложения.
Этот порядок вещей именуется промискуитетом и является редкостью в животном мире.
Эволюция неохотно наделяет им свои творения.
Почему?
Потому что при такой доступности связей почти не работает половой отбор. Вид быстро утрачивает презентабельность.
(Что, собственно, и произошло.)
Понятно, что в случае с человеком терять было нечего. Тогда казалось, что это существо уже дошло до пределов деградации.
Как хищник homo — несостоятелен, а как добыча — жалок. У него нет самого главного: внятного места в пищевом обороте саванны.
В этом смысле homo почти никчемен. А никакого другого смысла на тот момент, как мы помним, и не было.
Эстетически он ничего собой не представляет.
Его манера постоянно чавкать, теребить грязные гениталии и все загаживать — только компрометирует красивый процесс развития жизни.
А его гастрономические достоинства не окупают его уродства.
Если бы смилодоны писали книги о «вкусной и здоровой пище», там человек был бы помечен как «cамое неаппетитное животное». «Заморить червячка» можно и им, но «для украшения праздничного стола» homo категорически не пригоден.
Строго говоря, это — лишний вид. Дни его сочтены.
Но эволюция щедра. В ее правилах — всем и всегда дать шанс. Даже твари, разжалованной из обезьян.
Более того, у человека все же была функция. Служа в саванне съедобным падальщиком, он не совсем зря коптил небо.
Впрочем, помочь ему выжить было не так-то просто.
Особые свойства, вроде электрорецепции, инфракрасного зрения, восприятия инфразвука — ему не светили. Да, они могли бы снабдить род homo исключительными преимуществами. Он бы слышал, видел и чувствовал больше, чем любые конкуренты. Но
в этих бонусах ему было отказано.
Остались тихие радости, вроде нормальных зубов и когтей… или безграничной свободы размножения.
Так. Боевые зубы сразу вычеркиваем.
Сами по себе они не имеют никакого смысла.
Можно нарастить клычары хоть по метру длинной, но без обслуживающих челюсти мышц они будут простой декорацией.
Можно дать человеку хорошие когти.
Это технически легче, чем зубы.
Но и тут неувязочка.
Модные втяжные когти ему уже не приделать. (Не позволит сложившаяся конструкция кисти руки).
Можно предложить только устаревший не втяжной комплект. Примерно такой, как у мегатерия.
На такие когти можно наколоть штук десять улиток. Длинными когтями можно трещать, наводя ужас на слепышей или рогатых ворон.
Более того, мощные острые когти позволят homo подняться в иерархии падальщиков.
Как?
Да, элементарно. У него появится возможность расковыривать трупы самостоятельно и есть, не дожидаясь санкции марабу.
Установка когтей возможна всего за 30-40 поколений. Это сущие пустяки.
Конечно, продвинутые млекопитающие такого уже не носят. Но модничать человеку негде. На эволюционный подиум его не приглашают. (Вероятно, из-за манер и исключительно мерзкой физиономии).
В общем, этот комплект был бы очень полезным приобретением.
Но! Такие когти несовместимы с привычкой homo непрерывно чесаться. Заполучив их, он просто порвет себя в клочья.
Отказавшись от когтевой затеи, эволюция быстренько активировала в человеке один старый ген, который дремлет во многих животных и обеспечивает бессознательное, но эффективное применение различных предметов.
К примеру, острых камней.
Это тоже был неплохой вариант, уже обкатанный на морской выдре и некоторых птицах.
Ген активировался, тварь подобрала камень, но особых преимуществ не получила.
Да, раскурочивать падаль стало чуть проще. Но вопроса выживаемости камень решить не мог (чуть позже мы рассмотрим этот любопытный вопрос подробнее).
Оставался только промискуитет, т.е. постоянная возможность спариваться, презрев брачные игры и сложность половых ритуалов животного мира.
Промискуитет — это реальный шанс.
Как он работает?
Очень просто.
Дикая, непобедимая похоть вынуждает животных размножаться в любых условиях, вопреки страху, голоду, холоду, тяготам деторождения и выкармливания.
Извержения вулканов, землетрясения, оледенения, метеориты — ничто не может отвлечь их от постоянного спаривания.
Совокупления свершаются как целенаправленно, так и мимоходом.
Результатом любого контакта особей неизбежно становится половой акт. Таким образом, принудительно поддерживается численность популяции.
Разумеется, это не первый случай, когда гениталии служат двигателем вида. Простеньким, но надежным.
Конечно, есть и более впечатляющие образцы всевластия «полового вопроса».
Вспомним тлю. Ее самки рождаются уже беременными. Причем, те, кого им предстоит родить, тоже уже беременны беременными же тлюшечками.