— Чем тебя покормить, Принцесса, — обратился он к недрам полупустого холодильника, а сам подумал о кровати. Не о том он сейчас. Ох, не о том!
— А это что там у тебя? — Полина с любопытством разглядывает дверь напротив ванной.
— Загляни, если интересно, — даёт он отмашку.
Ох ты ж, мать твою! Она в одном полотенце… коротком… а на коже капельки воды… Егор покрепче сжал кулаки, пока она застопорилась у открытой двери.
— Фига себе! Это типа мини-тренажерки? — восхищённо выдает она. — У курящего, как паровоз человека?
— Ты так говоришь, словно я потерян для общества, — улыбается он, подходя ближе.
— Ну, я же с тобой связалась, значит шанс на реабилитацию ещё есть, — она шагает вперёд и замирает у груши. — Научишь бить?
— Поклонников отпугивать?
— Друзей твоих ненормальных, — пожимает она плечами.
— Я решил этот вопрос, — вспоминает Егор о разборках учинённых им. Ох, и влетело тогда от шефа. Зато больше никто не сунется.
— Я знаю! Но я так понимаю, ты не один, от кого мне следует опасаться «привета».
— И его я ищу! Я говорил, что времени это займет не мало.
— Ты словно отчёт перед начальством сдаешь.
— Примешь меня в телохранители?
— Если только в ночное время ты мое тельце охранять будешь! — о, на это он был согласен без всяких там договоренностей.
* * *
— Извините, в моем холодильнике шаром покати, — на тарелках через несколько минут оказывается по паре яиц, рядом на блюде нарезка из рыбы и салями. — Кофе только растворимый, но хороший.
— Не суетись, в больнице я привыкла пить самую отвратительную смесь, называемую кофе.
— Ну, значит, беспокоиться не о чем.
— А ты беспокоишься? — улыбаюсь я.
— Кто-кто меня содержал в царских условиях, когда я чуть не умер.
— Ой, не приукрашивай: чуть не умер. А условия обычные, гостеприимные. Хотя мне всегда хотелось избавиться от тебя.
— А теперь? — уточняет он.
— Хочешь услышать, насколько ты был великолепен?
— Мужчинам это нравится, — он снова улыбнулся. Легко, тепло…мурашки побежали по коже от этого его взгляда.
— Божественен! Но, все же, — сложила руки перед собой. — Почему «Джокер»?
— Из-за шрама, — пожал он плечами.
— Бетмена пересмотрел?
— Не я, знакомый один. Говорит, моей безбашенной натуре вполне подходит.
— Мне стоит бояться?
— На тебя это вроде не распространяется.
— Даже не знаю, радоваться или плакать. А в чем заключается данная характеристика?
— Надеюсь, ты этого никогда не узнаешь.
— Ладно! Настаивать не буду. А шрам откуда?
— Это допрос?
— Да нет, просто это нормально, когда ты знаешь о человеке хоть какую-то информацию, когда с ним спишь. Но врач, который тебя шил, либо был пьян, либо был рукожоп.
— Меня иногда пугает твой фанатизм от профессии.
— Я так понимаю, душераздирающей истории я не услышу? — он отрицательно мотает головой. — И спрашивать о том, чем ты занимаешься, тоже бесполезно, — констатирую я факт, и снова он подтверждает мои подозрения. — То есть, все, что о тебе я должна знать, это то, что ты можешь позволить себе подарить девушке машину, разобраться с ее проблемами, которые все же возникают больше по твоей вине, ты занимаешься спортом, много купишь и чертовски хорош в постели. А ещё очень скрытен!
— Все верно!
Телефон его ворвался в наш разговор и не дал мне озвучить условия, на которых должны были развиваться наши отношения.
Говорил он с невидимым мне собеседником достаточно резко и грубо. Наверное, если бы это было адресовано мне, я бы испугалась потому, что его глаза изменились, излучая крайнюю степень раздражённости.
— Извини, Принцесса, — потёр он лоб ладонью. — Мне нужно ехать.
— Хорошо! Я, в принципе, тоже все, — продемонстрировала я пустую посуду.
— Ты можешь оставаться!
— Спасибо за предложение, но поверь, у меня и других занятий полно, кроме как охранять твою квартиру, — в ответ он улыбнулся. Не просто уголками губ, а по-настоящему, красиво… у него обалденная улыбка.
— Как скажешь. Созвонимся позже.
— Только если хочешь, чтобы я здесь осталась хоть ещё раз ночевать, купи нормальное постельное, — пригрозила я ему пальчиком.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Я тебе предоставлю выбор.
Веры дома не оказалось. Вроде должна была давно вернуться с дежурства. Попыталась дозвониться — абонент не абонент. И как это понимать? Что-то нехорошее шевельнулось внутри, то, что я называла предчувствием.
Набрала регистратуру.
— Люба, это Полина Томина. Я до Веры не могу дозвониться, не знаешь, где она?
— На работе! Где ж ей ещё голубушке быть? Попросили подменить, вот она и осталась.
— А вы не боитесь, что она на пациентов начнет бросаться от переутомления?
— У нас успокоительное на готове, — как-то совсем не естественно рассмеялась моя собеседница.
— Ладно, передай ей, чтобы телефон включила, я волнуюсь. И пусть в столовой не ест, я ей обед принесу.
Не дав возможность Любе возразить, положила трубку. Что-то они там мутят.
Обед готовила с удовольствием, словно хотела угодить Егору, которого, конечно, здесь не было. Но воодушевление всё ещё не покидало меня. Даже под нос себе что-то напевала, что делала крайне редко. Из под рук вышло прекрасное гастрономическое творение в виде овощного рагу и драников со сметаной. Все это было бережно расфасованной по контейнерам и мое бренное тело направилось в больницу, выяснять, что там произошло.
Как всегда многолюдно, как всегда не пробиться. И эта натянутая улыбка Любы меня напрягала.
— Любовь Алексеевна, что за фигня происходит? — разозлилась я.
— Полечка, ты только не волнуйся, — когда мне так говорили, я злилась ещё больше. — Петр Аркадьевич, — умоляюще она посмотрела на главврача, который в это время спешил к нам.
— Идем, стрекоза, будем разговаривать, — его глаза в паутине морщинок за очками смотрели уверенно, и я доверилась.
— Меня к ней пустят? — уточнила я тихонько, поняв, что дело дрянь.
— Позже. Сначала разговор разговаривать будем. Она уже приходит в себя.
— Инсульт? — уточнила я. — Это у них семейное. Не удивлюсь, если и я так же закончу.
— Да. Мы сами были в шоке.
Мы ещё долго обсуждали общую картину болезни и возможные пути решения, так как было необходимо операционное вмешательство по удалению бляшек в сонной артерии, которые блокировали ток крови. Одним словом, эндартерэктомия. И этим должен был заняться Порошин.
От этой новости я почему-то облегчённо вздохнула.
И уже перед палатой меня начало немного трясти. Моя сильная и независимая Вера сейчас лежала натыканная трубками капельниц. Это было страшно. Я вчера только с ней прощалась с утра, она ещё поиздевалась надо мной, мол вырядилась, сразу видно, что действует весна. И ее замечание в след: «Мужика тебе надо найти нормального».
— Привет! Как ты? — интересуюсь я, присаживаясь рядом. Она лишь медленно закрывает веки. Речь ещё нарушена, поэтому отвечает только жестами. Главное, что реагирует бодро, это уже хорошо.
— Представляешь, тёть, а они мне не сказали, пока я тебе не решила принести обед. Блин, ты меня за контейнеры убьешь, если я из потеряю, — я погладила ее руку, которую она крепко сжала. — Петр Аркадьевич, говорит, что тебе нужен покой и позитив, поэтому я и не плачу — что говорить, я не знала. Путалась, терялась, цеплялась за ее реакцию.
— Знаешь, Вер, а я влюбилась, — я улыбнулась, когда она легонько сжала мою руку. — Теперь тебе нужно срочно выздороветь, чтобы с ним познакомиться.
Я ещё много-много с ней говорила, охраняла ее сон, пока из больницы меня не увели Рима с Ариной. Как они прознали, мне сказали уже потом. Оказалось, что Серафима Андреевна навещала Петра Аркадьевича, доверяла свое давление только ему, вот и услышала краем уха, а потом девчонок снарядила на помощь.
Увезли меня в дом Барышниковых, где предприняли попытку накормить, а потом поняв, что бесполезно, напоили, решив, что это лучшее снотворное. Я так и проспала до самого обеда следующего дня.