Читать интересную книгу Взрывы в Стокгольме - Якоб Пальме

У человека, занимавшегося импортом сыра и пообещавшего все сохранить в тайне, закупили большую партию продукта. Занимались этим розыском десять человек, и каждый из них должен был для начала потренироваться по меньшей мере в десяти обычных, не находящихся под подозрением домах, прежде чем заняться человеком из списка.

— Не выношу теперь запаха швейцарского сыра,— сказал Сюндман после первого же дня.— А наша работка еще только начинается.

В списке стояло более сотни фамилий.

После первого дня работы полиция отбросила половину имен. Была сделана попытка продать сыр всем тем, кто жил в злополучных домах теперь; всем, кто там когда-то жил и потом переехал; одному электромонтеру, только что исправившему проводку в одном из тех домов; мужчине, позвонившему в полицию и сообщившему свой «типс» о том, что все взрывы производятся этой собакой, проживающей на Риддаргатан, 35.

Была сделана попытка продать сыр владельцу магазина, расположенного поблизости от одного из тех домов; попытались всучить сыр агенту по продаже холодильников, продавшему два холодильника на Карлавеген, 111; хотели было навязать сыр длинноногому верзиле с забавными маленькими усиками, с которым Мария Энерюд встречалась несколько месяцев прошлой осенью. Тому самому, который подарил ей вазочку, упавшую и чуть не разбившуюся от первого взрыва.

Была также сделана попытка продать сыр вообще всем людям, которых только удалось разыскать и которые имели хоть какое-то отношение как к легальному, так и нелегальному устройству беженцев во всех трех домах в то время, когда в Германии находились у власти нацисты...

В четверг в конце дня в списке оставалось всего лишь несколько фамилий. Полицейские в лихорадочной спешке рыскали по всему Стокгольму в поисках людей, которым был бы смысл предложить сыр.

Сама по себе продажа сыра шла поразительно успешно. После распространения получилась даже прибыль в тридцать крон. Почти всю партию сыра продали.

— Что сделаем с деньгами? — спросил Гординг.

— Купим большую голову какого-нибудь чудного сыра,— отозвался Сюндман.— Поставим его здесь и будем жевать.

— Я думаю, надо отдать сыр начальнику полиции Польссону,— сказал Стэн Линдгрен, молодой энергичный ассистент по уголовным делам.

— А мне кажется, лучше купить торт Леннарту Улльсону,— сказал Фаландер.— В награду за все те ложные пути, на которые он нас завлек.

— Интересно, пытался кто-нибудь продать сыр ему? — спросил Сюндман.

— Да, еще вчера,— ответил Линдгрен.— Он сразу же пустился меня расспрашивать, выгодной или нет оказалась продажа сыра. Надоело ему, верно, продавать свои автомобили.

— А захотелось ему купить нашего сыру?

— Нет. «Не люблю я сыр»,— говорит. А потом сказал, что, мол, мне, наверное, удалось повидать немало девочек-красоток, пока я таскался со своим сыром по домам. Я ему отвечаю: большинство, дескать, старые старухи. А он: «Но встречаются ведь, наверно, и молодые. Есть же молодые дамочки, мужья им наскучили, вот они и мечтают о чем-нибудь новом, о приключении». Сразу видно, говорю ему, начитался ты порнографических журналов. А он мне: «Может, следовало бы и мне заделаться продавцом сыра. Люблю я женщин,— говорит.— А ты знаешь, Бог ведь возвестил мне, что я делаю женщин счастливыми». Но если ты не любишь сыр, так не годишься, пожалуй, в продавцы сыра, говорю я ему. И он с этим согласился.

— Нет, я про него не думаю,— сказал Фаландер.

— Сегодня у нас четверг,— продолжал Сюндман.— И половина дня уже прошла.

— Слушайте, может, мы тут что-то перемудрили? — спросил Бенгтссон.

—  Нет, не думаю,— ответил Сюндман.— Мне лично кажется, что у нас не те фамилии в списке. У нас фамилии тех, кто жил в этих домах, людей, которые помогали устраивать беженцев, фамилии их друзей и знакомых. Но ведь почти все они — люди, положительно настроенные к населению этих домов. Зачем же им устраивать там взрывы динамита? Нет, мы должны заняться розыском тех, кто во всех этих делах занимал отрицательную позицию...

— Не так-то это легко. То есть, я хочу сказать, нелегко попытаться ухватить членов разных там неонацистских организаций и всякое такое прочее,— сказал Бенгтссон.

— Мне тоже кажется, что такой путь ни к чему не приведет,— сказал Сюндман.— В результате мы разыщем тех, кто сочувствовал нацистам тогда, тридцать лет назад. А ведь совсем не обязательно, что сейчас они еще состоят в каких-нибудь неонацистских организациях. В те времена нацизм был для Швеции весьма обычным явлением. Множество людей готовили себя для жизни в третьем рейхе, им хотелось поддерживать хорошие отношения с новыми владыками мира — как им тогда казалось, в те-то времена.

— Как же мы можем их разыскать? Прежде всего, что это была за публика?

— Много их было среди офицеров. Да и среди полицейских тоже порядочно,— ответил Линдгрен.

— А ты-то откуда знаешь? — удивился Гординг.— Тебя тогда еще и на свете не было. Мы, полицейские, только выполняли свою работу.

— Все это действительно дьявольски неприятно,— сказал Бенгтссон.— Я понимаю твою реакцию. Но если ты подумаешь как следует, Линдгрен совершенно прав. Много было среди нас таких, кто прямо или косвенно находился на стороне немцев. Во всяком случае, в вопросе о беженцах. Ведь мы чувствовали поддержку нашего правительства. Чиновники принимали решения, а наше дело было только их выполнять.

— Это все так, но не можешь же ты думать, что государственный чиновник, должностное лицо, возьмет и начнет устраивать взрывы динамита...

— Я в этом вовсе не уверен. Но разве ты не замечал, что все государственные чиновники почти всегда консерваторы? Они хотят во что бы то ни стало оставить все так, как есть. Предложения о реформах всегда исходят извне, они обязательно должны навязываться силой и редко исходят от тех, кого это непосредственно касается.

— Да, пожалуй,— сказал Гординг.

— Я задумывался над этим,— сказал Бенгтссон.— Наверное, здесь просто естественная психологическая реакция: человек защищает свое собственное дело, свою работу. Мысль о том, что дело твое — неправильно, у тех, кого это касается, вызвала бы психологический конфликт.

— Ты прав,— сказал Сюндман.— Я замечал это по себе. Мне иногда кажется: есть что-то нелепое в самом существовании всякой позиции. Как будто идет все время какая-то гигантская игра между полицейскими и ворами... Но думать так мне неприятно. Неприятно думать о собственной работе как о бессмысленной игре. Человек всегда склонен считать, что он приносит пользу.

— Да, вот именно,— сказал Бенгтссон.— И потом еще тут другое. Тот, кому не нравится его работа, меняет ее, если может, на другую. Люди ищут себе работу, отвечающую их образу мыслей. Тот, кто против цензуры в кинофильмах, не возьмет себе работу в отделе цензуры кинофильмов. Тот, кто хочет впустить всех беженцев, не будет работать в нашем управлении, ведающем выдачей разрешений на проживание в стране.

— Да, гипотез у нас хватает,— сказал Гординг.— Ясно, мы должны проработать каждую версию. Хотя дьявольски трудно придется нам с теми полицейскими, кто когда-то занимался делами иностранцев. С ними надо быть исключительно осторожными.

Сюндману внезапно пришла одна мысль.

— Мне припоминается,— сказал он,— госпожа Хейманн в нашей беседе говорила о каком-то отказе, который ее муж получил в управлении внутренних дел. Потом они отослали ее мужа обратно в Германию. Она упоминала неразборчивую подпись под печатью. Интересно бы узнать, кто же там расписался?

Начали выяснять.

Оказалось, неразборчивая подпись принадлежит помощнику начальника бюро Стэну-Оке Хенрикссону. В настоящее время Хенрикссон работал в отделе архивов министерства внутренних дел, заведующим бюро. Жил он на Трэдордсвеген, 23, в Соллентуне.

Сюндман осмотрел его виллу со всех сторон. Какое-то внутреннее чутье подсказало ему, что он на верном пути. Вилла была деревянная, большая, грязно-желтого цвета. Она возвышалась посреди лужайки наподобие неуклюжего монстра. С задней стороны ее стоял рваный бумажный мешок с удобрениями. Несколько катышков удобрения Сюндман положил себе в левый карман куртки. Потом подошел к главному входу и позвонил.

Дверь отворила дама лет пятидесяти. Одета она была в серо-зеленый тренировочный костюм. Немного полноватая, но все еще довольно стройная.

— Занимаюсь, как обычно, послеобеденной гимнастикой,— сказала она.— Надо бы сбросить несколько лишних кило.

— Понятно,— сказал Сюндман.

Он вынул кусок сыра.

— Не могу ли я предложить вам кусочек сыра?

Она посмотрела на него недружелюбно.

— Нет, не стоит, пожалуй. Сыра у нас и так много.

— Вы только попробуйте,— сказал Сюндман.— Это же совершенно бесплатно. Сыр поразительно вкусный. Знаете, швейцарский сыр из Австрии, он известен исключительно высоким качеством.