срочно. Так что я беру ручку и пишу. Они встают к микрофону и говорят мои слова с бумажки. Что-то более или менее ясно становится с этой сценой. Правда, лучше она от этого не становится.
Иногда актеру не удается выговорить слово. И я придумываю новое взамен.
Какой там огонь, какие искры, какая метель! Хоть что-то выстроить.
После смены меня ждет серая «Волга». Водитель-чеченец везет меня домой по Ярославскому шоссе. Шоссе ночное, свободное, мы летим, как во сне, водитель рассказывает, что сегодня подвозил Штирлица, рассказывает о жене и детях. Мы проскакиваем поворот на поселок.
– А что? – смеется водитель. – Рванули до Ярославля?
– Рванули.
Мы пятимся по Ярославке до поворота, он подвозит меня к подъезду.
Удивительно, но деньги мне заплатили. Правда, не за сценарий. За рассказ, за право экранизации. Компьютер, на котором я пишу сейчас этот текст, куплен именно на эти деньги. И за границу я съездила на эти деньги и жила потом на остатки.
Но это еще не конец истории.
Примерно год назад мне написал в личку один из моих виртуальных френдов.
«Вы знаете, – написал он, – а я ведь тот самый человек, который пришел к Вам когда-то покупать рассказ. Я теперь живу в Израиле. И не занимаюсь политикой. А не могли бы Вы выслать мне текст этого рассказа? Очень надо».
Примерно такое письмо.
Рассказ я выслала.
Виртуальный френд испарился.
11 мая 2011
Вообще, конечно, совершенно непонятно, куда все это исчезает. Жизнь. Была – и нету.
Не умещается в голове. Куда?
Вчерашний день, где ты, ау?
Нет, правда, что остается от вчерашнего дня? Запись в дневнике? Может быть. Конфетная бумажка? Автобусный билет? Огрызок от яблока? Растаявший снег? Выпитый чай? Усталость? Вы помните, что было вчера? Я – с трудом. Электричка, работа, за обедом чего-то говорили. Да, придумала, как сделать сцену, завтра попробую записать. И то спасибо.
Но день, вчерашний день, он был велик и полон смысла, и были секунды, когда я это чувствовала.
Но я его не разгадала, вчерашний день. Он был мне дан, а я его профукала.
18 июля 2011
Вообще говоря, есть два вида кино.
Первый, это когда сидишь у окна (скажем, на кухне), пьешь чай и глядишь, что за окном происходит. Ты сидишь, а мир за окном-кадром движется. Хотя порой и кажется, что движения нет. Или же оно столь микроскопично, что ты не придаешь ему значения. Но чем дольше сидишь, тем больше значения обретает любая перемена. Смещение тени, к примеру.
Другое кино, это тоже сидение у окна, но у окна поезда. Причем идущего. Так что все перемены за окном – за счет движения поезда, а что там происходит с миром, ты замечать не успеваешь.
Тут вспоминается одно наблюдение Газданова (из романа «Ночные дороги») о специфическом взгляде таксиста. Таксист успевает за мгновенье заметить кучу подробностей. Картинка едва промелькнула перед глазами, а он заметил и женщину, и шляпку, и папиросу, и дым от папиросы, и пепел. И даже узор платья. Примерно так.
Выходит, что когда ты едешь, то видишь остановленный мир.
А когда стоишь, то видишь движение мира.
4 декабря 2011
Электричка шла ровно, старики разговаривали. Наверно, они давно не виделись.
– А Константин Михайлов, помнишь? Как он?
– Умер весной.
– А Леша Никонов?
– Какой Леша?
– Никонов. Он в детстве под машину попал. С палкой ходил.
– Умер, год назад. Погоди, сейчас декабрь? Нет, уже полтора года. Что-то с сердцем.
– Да, жалко. Ну а твои как?
– Ничего, нормально. Сын работает. Кредит взял. Не знаю, не нравится мне, как он живет, как-то глупо. Какой-то человек к нему пристал, уговорил деньги вложить, так легко уговорил, удивительно.
– Ничего удивительного. Как сказал Абдулов в этом фильме, как его, сказал, что Россия – страна непуганых идиотов.
– Абдулов тоже умер, – помолчав, вспомнил собеседник.
10 января 2012
Однажды я подошла к окну на кухне, выглянула и увидела гроб. И в гробу – покойника.
Совершенно неожиданно.
Его несли к автобусу. Очень близко ко мне (мы живем на втором этаже).
Я уже не помню, играл ли оркестр. Наверно. Но я его не слышала.
Ошеломленная, отступила от окна.
Вернулась к окну.
Гроб уже увезли.
По тротуару шла тетка и несла трехлитровую банку с солеными помидорами. И очень было приятно смотреть на эту толстую колышущуюся тетку, на красные помидоры в прозрачном рассоле. Очень было приятно чувствовать себя живой, не менее живой, чем эта тетка с помидорами. Счастье.
Однажды подошла к окну и увидела мальчишку. Лет, наверно, десяти. Не такой уж и маленький.
У него в руках была палка, он воображал, что это автомат, и «строчил» из него.
Поднял дуло, прямо на мое окно. И дал очередь.
Лицо у него было сосредоточенное.
Мне было очень несложно представить, что это лицо – последнее, что я видела на этом свете.
9 июня 2012
Понятно, что на «Мосфильме» можно и бояр встретить с мобильными телефонами. И бояр, и крестьян, и солдат. И привыкнуть к этому невозможно, не мне. Каждый раз кажется чудом. Как будто они и в самом деле могут появиться в этом месте, люди из разных времен. И появляются.
Я понимаю, разумеется, что это актер в костюме или человек из массовки, человек толпы. Но неизменно преследует меня чувство, что рядом с актером, болтающим, закуривающим, пьющим кофе из пластикового стаканчика, сидящим на лавке на солнечной стороне, появляется кто-то еще. Призрак, дух. Дух того, кого ряженые изображают. Того, кого и не существовало никогда вовсе.
Они же выдуманы, их герои. Они – точки пересечения размышлений, фантазий, снов. Они – из воображаемого мира, но они жаждут воплотиться. Тени, которые жаждут воплощения. Они заглядывают в глаза этих людей. С надеждой?
Но кто их замечает? Мало кто. Но если уж заметит, то и воплотит.
По правде сказать, такое случается редко. По большей части чуда не происходит, роли не удаются, и невоплощенные тени остаются бродить по «Мосфильму», между жизнью и смертью, потерянные навсегда.
Я прохожу сквозь них и заражаюсь их печалью.
12 июня 2012
Вспомнила (и чего вдруг?), как мы ехали в электричке: я, Наум, Вера, Максим и Володя; ехали от Москвы до Мытищ; не так уж и холодно было, что-то около нуля, но сыро и от этого зябко. Ну еще оттого, что мы ехали на поминки. Мать Вадика нас позвала в ту небольшую его квартиру; не его на самом деле квартиру, а его покойного