сбудется. Толстяк ржёт во всё горло, а экс-чемпион кивает и ухмыляется.
Тут подтягиваются Петухов с Бегловым. Стоя позади репортёров, настороженно прислушиваются к беседе, мало ли, вдруг какая провокация. А Мохаммедушка наш Али с невинным видом заявляет:
— Жаль, парень, что ты не профи, я бы с тобой с удовольствием встретился на ринге. Может быть, нам устроить показательный бой? И ты, и я заработаем деньжат.
Я кошусь на своё непосредственное начальство.
— Я бы с радостью побоксировал с вами, мистер Али, но советские люди на ринг выходят биться не за деньги, а за честь своей Родины. Если руководители нашего спорта решат, что я достоин представлять советский бокс в поединке с чемпионом мира, я с радостью выйду на ринг против вас.
Репортёры шустро записывают в своих блокнотах, стараясь не пропустить ни единого слова. Девица даже язычок высунула от усердия.
— Я сейчас не чемпион мира, — слегка помрачнев, отвечает Али. — Меня незаслуженно лишили этого звания после того, как я отказался воевать во Вьетнаме. Но я верну себе это звание, докажу, чёрт возьми, что я лучший боксёр все времён и народов! И пусть кто-нибудь посмеет встать у меня на пути — я сотру его в порошок! Слышишь, Джо? Я доберусь до тебя! Единственные люди, кто болеет за тебя — это белые в костюмах, шерифы из Алабамы и члены ку-клукс-клана.
Ишь как завёлся, грозя неведомому Джо и глядя почему-то в потолок, словно обращаясь к Богу. Кажется, сейчас начнёт бить себя пяткой (или как минимум кулаком) в грудь, и репортёры восторженно внимают каждому его слову. Ещё бы, завтра этот короткий монолог украсит передовицы всех газет штата Невада, а возможно, ему найдётся место и в федеральных изданиях типа «Нью-Йорк таймс» или «Вашингтон пост». А Джо, которому грозил Али, видимо, не кто иной, как Джо Фрейзер — действующий абсолютный чемпион мира. И что в марте этого года Фрейзер победит Али, я тоже помнил. И их потрясающий бой в Маниле на 40-градусной жаре смотрел по «видаку». Правда, запись была не лучшего качества, с телевизора, но зато цветного. Так что я много интересного мог бы рассказать этому здоровому, самоуверенному негру, но не буду. Зачем? Пусть всё идёт своим чередом. Да и с чего бы Али верить словам какого-то русского? Я ж не Элайджа Мухаммед[1], чтобы каждое моё слово воспринималось как заповедь Аллаха.
Тем временем Али как ни в чём ни бывало снова вернулся в образ улыбчивого, добродушного парня. И у толстяка, что его сопровождал, вид был донельзя довольный, словно он только что сорвал большой куш. Что, маленький спектакль удался на славу? А меня использовали в роли шута? Не-ет, так не пойдёт. И я с кислой улыбкой заявляю:
— Переведите мистеру Али, что против Джо Фрейзера он не потянет.
Переводчик растерянно смотрит то на меня, то на Али, потом, чуть ли не заикаясь, переводит сказанное мною на английский. Глаза Мохаммеда моментально наливаются кровью, и с криком: «Я убью тебя, проклятый коммунист!» кидается на меня. А я читал, что Али в это время вроде бы придерживается левых взглядов. Но от этого мне не легче, потому что удержать его некому, не хилому же переводчику или той симпатичной блондинке это делать, и он бьёт правой почти без замаха. Я успеваю в последний момент отпрянуть назад, откинув голову, а следом с дошагом летит левый кулак, какой-то полуапперкот, и на этот раз я блокирую его локтем правой руки. Боль пронзает её от плеча до кончиков пальцев, она тут же немеет, но я на каком-то инстинкте успеваю зарядить слева в печень неожиданного противника. Али кхекнул и согнулся пополам, тёмно-коричневая кожа лица тут же приобрела какой-то сероватый оттенок.
Державшиеся до этого в сторонке парни дёрнулись, видно, рефлекторно, вроде как наших бьют. А я мог бы окончательно повернуть дело в свою пользу, добавив рабочей левой в челюсть, но знал, что не сделаю этого. К тому же между нами встали братья Степановы, расставившие руки, не давая сблизиться дистанции между мной и задыхающимся Али, и повторяющие, словно мантру:
— Спокойно, мужики, спокойно!
Я потёр локоть правой руки. Видать, по нерву зарядил, вот она и онемела, но сейчас чувствительность понемногу возвращалась. Мохаммед выпрямился, с трудом втянув в лёгкие воздух, помотал головой, словно не веря происходящему. И вдруг откуда ни возьмись появились двое копов в униформе. Такое ощущение, что они стояли за дверью и ждали чего-то подобного. А скорее всего, стояли там по роду службы и просто услышали яростный крик Али. В руках у них были резиновые дубинки, но пускать их в дело они не спешили.
— В чём дело? — спросил, судя по всему, старший из этой пары.
— Всё нормально, — успокаивающе произнёс толстяк. — Просто ребята немного повздорили.
— Да, всё в порядке, — подтвердил Али и повернулся ко мне. — Извини, парень, я немного не сдержался, со мной такое бывает. Но удар у тебя хороший, не хотел бы я поймать такой же в бою.
И он протянул мне руку. Только теперь не здороваясь, а в знак примирения. И я её пожал. А он ещё и похлопал меня по плечу, и в его глазах я совершенно не видел злости или обиды. Да уж, либо Али настоящий артист, либо реально вспыхивает, как спичка, и так же быстро отходит.
— Один момент, — сказал я. — Анатолий Григорьевич, у нас ещё остались Ваньки-встаньки? Дайте одного, пожалуйста.
Когда я вручал игрушку Али, тот недоумённо поднял брови:
— В чём смысл этой штуки?
— А смысл очень большой, — ответил я. — Поставьте её на стол и попробуйте уронить. Ага, видите, не падает… Так вот, смысл её в том, что как бы ты ни упал, всё равно в тебе есть сила, чтобы опять встать и снова улыбаться жизни.
— Отличный девиз! — расплылся в улыбке Али. — Жаль, мне нечего подарить тебе… Разве что вот это.
Он достал из внутреннего кармана визитку и протянул мне. А я подумал, что лет через пятьдесят, когда Али уже покинет этот мир, такая визитка на аукционе может уйти за большие деньги. Но даже если я до того времени в этой реальности доживу, всё равно не продам.
Надеюсь, для меня эта история обойдётся без последствий. Потому что я лично ничего предосудительного не совершил. Всего лишь выразил сомнение в победе Али над его будущим соперником.