Читать интересную книгу Норма - Владимир Сорокин

Милок усмехнулся:

— А Райку эту я знаю, наверно.

— Знаешь?

— Ну, видать — нс видел, но знаю. Ленка давно рассказывала, я щас вспомнил. Она с ней одно время в столовой вместе работала. Райка в ГУМе в сортире фарцевала помадой, да колготками. Вот. И мусор замел ее однажды. Такси подогнал и в отделение повез. А ночь уже. Они на заднее сиденье сели. Едут, а Райка, хуяк, руку ему на колено. Едут, ничего. Она дальше. Он сидит, как ни в чем не бывало. Она ему ширинку расстегнула, головой на колени легла и давай хуй насасывать.

— Ёпт!

— Отделение где-то рядом было, а он шоферу говорит — по Садовому. Ну и пока они кругаля давали, она уж молофьи наглоталась вдоволь. Раза два кончил.

— Вафлистка, бля…

— Ага. А потом он адрес ее узнал и на своей на казенной с приятелем подваливал. Ебли ее по-разному и катались так же вот. Вобще культурно отдыхали.

— Сообразительные, бля. Только так и врезаться можно.

— Да нет. Один ведет, а другой сзади с ней. А ей хоть бы хуй. Стакан ебанула и море по колено.

— Отчаянная баба. Люблю таких. С ними хоть сопли на кулак мотать не надо… А как внешне, ничего?

— Ленка говорит — ничего…

Милок дожевал норму, выбросил пакетик.

Васька остатки своей швырнул в канаву:

— Один песок, бля. На зубах так и скрипит…

— А у меня ничего вроде…

— Так ты из интерната получаешь, еще бы…

Спускаясь по лестнице, Соня взяла Василия под руку:

— Вообще, говорят, это у них лучший спектакль.

— Что, лучше «Гамлета»?

— Лучше, конечно! Сашка говорит они там все почти заняты и выкладываются будь здоров!

Василий придержал дверь подъезда, Аня прошла.

Он вышел следом.

Аня огляделась, сунула руки в карманы пальто:

— Уже темно…

— А долго спектакль идет?

— Не знаю. Кажется, три отделения.

— Долго.

— Там, Сашка говорил, время мгновенно летит.

— Высоцкий играет?

— Нет, кажется. Там Смехов, Славина, ну и все остальные.

— Демидовой нет?

— Не знаю.

Перешли через улицу. Аня махнула рукой в сторону парка:

— Давай тут пройдем? Короче ведь.

— А куда спешить? У нас час в запасе.

— Там лучше.

— Пошли.

Обогнули угловой дом, вышли к парку. Возле светящегося пивного киоска толпились несколько человек. Аня подняла липовую ветку с четырьмя желтыми листьями, помахивая ей, пошла чуть впереди Василия:

— Вообще у них с «Мастером» сложности были. Им денег не выделили и они весь реквизит из разных спектаклей взяли. Из «Час пик» — маятник, и «Гамлета» — занавес, из «Зорь» — машину.

Василий улыбнулся, вытащил из кармана норму и стал распечатывать:

— Так это окрошка получается.

— Вась! Ну ты же не видел еще, а критикуешь.

— Я еще не критикую… А кто Маргариту играет?

— Шацкая. Она там голая на балу сидит.

Василий вынул часть нормы из пакетика, откусил, усмехнувшись.

— Да… ради этого стоит пойти

— Дурачок ты, — Лия бросила ветку. — Люди новое делают, а ты издеваешься.

— Этому новому, Анечка, уже почти полвека. «Таганка» для нас новой кажется потому, что мы больше ничего не видим. Только наше полное невежество позволяет нам называть их — авангардом.

— Чье это наше?

— Наше. «Таганка» мимикрирует под авангард, в сущности оставаясь вполне обычным культурно-просветительным заведением. Все их формальные приемы затасканы и не новы. То, что разрабатывал Мейерхольд полвека назад, они берут на вооружение. А сегодняшний авангард, милая моя, авангард в полном смысле слова, это прежде всего вопрос содержания. И это новое содержание сразу диктует новую форму. Тут обратная связь. А у них содержание советское.

— Ну, это ты слишком…

— По-моему, «Таганка» из всех наших театров самый рутинный. Она научилась готовить соус, под которым все пойдет на ура. Даже «Малая земля».

Аня взяла его под руку:

— Ты, Васенька, у меня сегодня шибко злой и шибко умный.

Василий умехнулся, скомкал пакетик из-под нормы:

— Я, Аня, злым бываю, только когда не поем вовремя…

— А умным?

— Когда ты мне в попку даешь.

— Хам…

— Здесь, что ли? — таксист сбавил скорость.

— Ага, тут, — Заяц поспешно докурил сигарету, приоткрыл треугольное окошко и выбросил. — Щас свернем, тут недалеко. Километра два.

— А что там, поселок?

— Не поселок, а городок.

Свернули с шоссе, поехали медленней.

Дождь по-прежнему шел, «дворники» монотонно размазывали капли по стеклу. Узкая, плохо заасфальтированная дорога стелилась под фары. Мелькавшие справа кусты кончились, из темноты выплыли два кургузых стога.

— Что тут, поля, что ли?

— Ага. Совхоз, ясное дело, — Заяц расстегнул молнию куртки и усмехнулся, — еле убрали в этом году.

— Что, дождь мешал?

— А им всегда что-то мешает.

— Точно. Я вон как к тетке ни поеду, все у них или картошка померзнет, или телята подохнут.

— Далеко тетка живет?

— Под Курском.

— Порядочно…

— Ага. А то однажды ферма сгорела. Двое мужиков напились и сожгли. И сами сгорели… слушай, ну где твой городок-то?

— Да вот щас поворот… Ну-ка притормози, не проехать бы…

Шофер затормозил. Заяц быстро сунул руку за отворот куртки, повернулся к нему и ударил кастетом в висок.

Голова шофера стукнулась о стекло.

Заяц ударил снова. Шофер ткнулся лицом в руль.

Неловко размахнувшись, Заяц ударил его торцом кастета по затылку и потянул к себе.

Голова таксиста бессильно болталась. Заяц потянул сильнее. Обмякшее тело повалилось ему на колени. Содрав с руки кастет, он перевалил таксиста к себе. А сам, перебравшись через него, сел за руль, выправил сползшую с дороги машину и погнал дальше.

Метров через триста чернотой встал по бокам дороги высокий еловый лес, показался поворот.

Заяц свернул, выключил фары и тихо поехал по грунтовой дороге.

Шофер неподвижно лежал рядом — ногами и задом на сиденье, головой на полу.

Проехал немного, Заяц свернул на поляну, провел машину меж двумя елями и остановился за кустами.

Помедлив минуту, вышел, осмотрелся и, обойдя волгу, выволок шофера. Достав фонарик, посветил. Остекленевшие глаза таксиста были полуприкрыты, в волосах поблескивала кровь.

Заяц обшарил его карманы, вынул деньги, зажигалку, ключи. Деньги спрятал, зажигалку и ключи зашвырнул в лес.

Потом, подхватив труп подмышки, поволок.

Мелкий дождь продолжал моросить, с потревоженных кустов текла вода.

Ноги таксиста волочились по переросшей мокрой траве.

Заяц ткнулся задом в ствол ели, выругался и, подтянув таксиста под раскидистый куст, бросил. Руки трупа раскинулись в траве. Заяц выпрямился и несколько раз ударил его ногой в голову. Потом расстегнул ширинку и помочился.

С ели слетела какая-то птица, захлопала тяжелыми крыльями. Сторонясь кустов, Заяц вернулся к волге, включил свет в салоне. Он достал из кармана кастет, повертел перед глазами. Кастет оказался чистым.

Заяц открыл бардачок, вытащил пачку документов, поднес к глазам:

— Монюков… Виктор Иванович… так… девятый таксопарк…

Полистав документы, Заяц сунул их обратно, вытащил оттуда же грязную тряпку, плюя на нее, вытер кровь с сиденья выбросил в окно.

Возле ручки скоростей на пластмассовой коробке с мелочью лежала смятая фуражка таксиста.

Заяц поднял ее. Из фуражки с шуршанием выпал пакетик с недоеденной нормой. Заяц повертел в руках норму, понюхал:

— Вон что, бля…

Положил пакетик в фуражку и швырнул за окно. Потом завел мотор, задом вырулил на проселочную, проехал, оглядевшись, свернул на шоссе и погнал, включив фары.

Дождь перестал.

У поворота на Минское шоссе встретился грузовик. Пригнувшись к рулю, Заяц вырулил на Минское и понесся к Москве.

В коробке с мелочью лежало круглое карманное зеркальце Придерживая руль. Заяц поднял его, посмотрел на себя. Из зеркальца глянуло широкоскулое небритое лицо с небрежно зашитой заячьей губой.

— Так может убрать второй абзац? — спросил Куликов, снимая очки.

— Да нет, Алексей Михалыч. Тут убирай, не убирай, ничего же не изменится, — поморщился Бондаренко. — Я же говорю, он прочел когда главу, вообще, говорит, а нужна ли она?

— Ну, это не разговор.

— Тем не менее…

— Тогда все менять, всю фабулу, что ли? Это же немыслимо.

— Мыслимо, немыслимо… — пробормотал Бондаренко, посмотрел на часы — Ой, ей, ей… засиделись мы с вами.

Часы показывали десять минут седьмого.

— Ну, а что ж делать?

— Не знаю. Я б на вашем месте все-таки поработал над главой. Целиком.

— А смысл? Это же меняет содержание романа. Что ж, Борисова выкидывать, а Елецких из простых инженеров в зам. нач. цеха переводить?

— Ну, зачем такие крайности. Дело не в том кем работает Елецких, а как он к завкому и парткому относится.