Читать интересную книгу Год лемминга - Александр Громов

А если не сделаем мы, значит, этого не сможет сделать никто и никогда.

Санитарная Служба. Служба Надзора за Технологиями и Защиты Среды. Аварийно-Спасательная Служба. Служба Духовного Здоровья Населения – эта четвертая побольше трех остальных, вместе взятых.

Четыре столба, подпирающих этот мир.

И попирающих его для его же блага. А теперь можете вынуть пальцы из ушей, я уже все сказал… Нет, благодарю, возражения и контрдоводы меня не интересуют. Нисколько.

Я еще не успел наложить на папуасские протесты резолюцию: «В случае повторного отказа всю группу немедленно выслать из…», как голос Фаечки озабоченно произнес:

– Вас, Михал Николаевич.

– Я же просил: не мешать!

– Очень срочно, Михал Николаевич…

Черт знает что. Кардинал, что ли?

– Включи один звук, – приказал я экрану. – Да! Малахов слушает.

– А я тебя жду, Миша, – сказал Иван Рудольфович Домоседов. – Давай ко мне в «берлогу» прямо сейчас, а? Коньячок будет.

Уволю Фаечку, мрачно подумал я.

Затылок, как ни странно, не болел, словно и не предупреждал меня вчера ни о чем. Непонятно: а о чем он вообще меня предупреждал? Держаться подальше от Нетленных Мощей? Похоже на то. А почему, собственно?

– Извини, не могу. Может, в другой раз?

– Сейчас или никогда, Миша. Помни, за мной не пропадет. Не пожалеешь потом?

Тихонечко кольнуло. Едва-едва. Комариный укус. И сразу отпустило.

– Так ты едешь? – спросил он.

– Хм… Лады. Только ничего не обещаю.

Я дал отбой и неожиданно обнаружил, что взмок до хлюпанья в подмышках. Оказывается, я приготовился к невыносимой, адской боли, а вышел – пшик. Отсырел порох. Пф-ф… Ой-ой. Что-то странное происходит в этом мире, чего я никак не могу понять – не то я прежде времени износился как функционер, не то изначально был не гож для этой работы. Напиться, что ли, в стельку для лучшего понимания?..

Не сейчас.

– Мою машину, Фаечка. Нет, шофера не надо, я сам. Через десять минут.

Из рабочего кабинета я попал в личный кабинет, а оттуда спустился в камеру психологической разгрузки, по-простому – «молотильник». Безоружный «болван» отреагировал на мое появление наглой ухмылкой. Так оно и задумывалось по спецзаказу; ширпотребовские «болваны»-мечемашцы все как на подбор имитируют ярость неподвижно-зверскими рожами и не владеют лицевой мимикой. Сдерживая эмоции, я перебрал на пульте управления все квадратики меню, наблюдая, как меняется «болван», становясь то Гузем, то Нетленными Мощами, то Кардиналом, – и остановился на последнем квадратике.

Теперь передо мною стоял я сам. Второй Малахов скалился мне в лицо и подмигивал с такой гнусной физией, какую мне вовек не скорчить.

– Защищайся, ублюдок, – сказал я ему сквозь зубы, медленно отводя для удара кулак.

3

Ожидать, ясное дело, не пришлось – Иван Рудольфович Домоседов, он же знаменитый Нетленные Мощи, встретил едва ли не у порога и сразу засуетился. Без давешнего плаща-самогрева весь он был тут – галстучек строгий, запонки отменные, воротничок в крахмальной броне, на пиджаке ни пылинки, и из-под мышек, мельком подумал Малахов, вряд ли пахнет чем-нибудь, кроме хорошего дезодоранта. Стареющий плейбой, на взгляд того, кто не знает, сколько нужно потратить времени, чтобы проесть хотя бы внешнюю его броню. А сколько их там внутри, легированных слоев, – кто может знать? он и сам в них, наверно, путается. Серьезный противник, если противник. Надежнейший тыл, если друг.

Последнее, впрочем, спорно.

«Берлогой» Иван Рудольфович называл комнатку, соединенную с кабинетом двойным тамбуром. Он сразу же и провел туда Малахова, оставив в предбаннике двух начальников отделов с приказом брать огонь на себя, стоять насмерть и никого не пущать. Это у него называлось: запереться на два обормота.

Не люблю циников, подумал Малахов. Хотя с ними проще.

Ему еще не приходилось здесь бывать, и он с любопытством оглядывался. Больше всего комнатка напоминала бункер, способный выдержать прямое попадание тактической ракеты. Голые бетонные стены со следами опалубки. Голый, никакой подстилкой не прикрытый цементный пол, голый стол, два жестких кресла, из удобств – один автоматический бар простейшей конструкции. Никаких окон. Никаких кондиционеров. Никаких заметных вентиляционных отверстий, однако не душно, не промозгло и даже, как это ни странно, не гулко.

Глупо, решил Малахов, занимая услужливо подвинутое кресло. Захотят услышать – прослушают и здесь, зачем было огород городить? Все они в СДЗН с приветом, а их начальник – первый…

Вслух он сказал:

– Меня сразу будут пытать или сперва коньячку дадут?

Иван Рудольфович бросил взгляд на стены и весело засмеялся, дергая челюстью.

– Знаем, знаем ваши шуточки. «Произвел два предупредительных выстрела в голову убегавшего, после чего догнать его не составило труда». Так?

– Не ошибается тот, кто смеется последним, – отпарировал Малахов. – Ты у нас умный, а я так себе, надзиратель за скотомогильниками… Кстати, будет коньячок обещанный?

– А как же! – преувеличенно весело закричал Нетленные Мощи, мановением костистой руки понуждая бар извергнуть на стол содержимое. – Между прочим, высший класс! С легендой коньячок, уж не знаю, кто из них древнее: легенда или эта жидкость. – Он расплескал коньяк по донышкам пузатых бокалов и принял шутовскую позу. – Лукулл у Лукулла, исторический визит! В числе приглашенных присутствовали: господин генерал-губернатор с супругой, господин обер-полицмейстер с одышкой, господин санитарный врач с карболкой и доктор Кох с палочкой. А также представители прессы. Как там говаривал Грасиан: «Для больших кусков удачи – большой желудок», верно? Красно иезуит выражался. Так что готовь свой большой.

– У меня маленький, – возразил Малахов. – Крохотный такой желудишко. – Он осторожно отпил, почмокал и поставил бокал на стол. – Так я слушаю.

– Ты пей, пей.

Малахов скорчил мину:

– Говори уж прямо, зачем звал. Коньяк у тебя дерьмо, сивуха крашеная. Всей легенды, что – коньяк… Врать-то зачем?

Нетленные Мощи влил в себя содержимое бокала, как воду, плеснул себе еще, решительно выпил в одиночку, крякнул и захлюпал долькой лимона.

– Зачем, зачем… Подхалимом я сроду не был, вот и все, Миша. Ты что себе думал: я тебя охмурять начну? Ну и дурак, если так думал. Хотел я, чтобы сразу до тебя дошло, до печенок… Вчерашних психов на трассе не забыл? Я тебе прямо скажу: нужен ты мне, Миша, до зарезу. Вот как нужен… – он провел ребром ладони по кадыку, нависшему над узлом галстука. – Тупик, стенка впереди, бьюсь лбом, как баран, ей-богу, искры из глаз! Не поверишь: волосы на себе готов рвать за то, что добился второго срока; стреляться, сам понимаешь, нет никакого рвения, а у меня еще «гюрза» – из нее и через каску башку прошибить раз плюнуть… Гордый я всегда был, Миша, я и теперь еще гордый, а перед тобой на колени готов встать. Неолитический топор в свою коллекцию хочешь? Шлифованный, с дыркой… Достану! Ты не поможешь – никто не поможет, а за мной не пропадет, ты знаешь. Причем дело такое, что скорее уж по твоей части, чем по моей…

За это следовало выпить, и Малахов выпил. Оказалось, и такое в природе возможно – второй день подряд юродствующий Нетленные Мощи, явление само по себе неповторимое. Если игра, то очень уж натуральная…

И все-таки это игра, иначе просто не может быть, тонкий расчет ходов, и на каждый возможный ход противника давно заготовлен контрвариант – несмотря на простительную уверенность Нетленных Мощей в том, что для охмурения функционера любой другой Службы, кроме его собственной, за глаза хватило бы и умения импровизировать. Недаром тянет второй срок, подумал Малахов без неприязни. Любопытно: сам он таким самородком произрос или заразился от Кардинала вирусной хитростью? Подчеркивает: охмурежем тут и не пахнет. Пожалуй, чуть-чуть излишне навязчиво подчеркивает.

Хитрый и глупый – это противно. Зато куда безопаснее, чем этот, – хитрый и умный.

Ну да и мы не лыком шиты.

– Я вас слушаю, Иван Рудольфович, – сказал Малахов.

В затылке не болело – там, будто свинцовый кирпич, лежала гнетущая тяжесть. Это была ремиссия – «демоний» смирился. Либо отступился, устав указывать упрямцу на неверный путь, либо где-то там, в неизвестном впереди нашел выход.

Некоторое время Нетленные Мощи молчал – было ясно, что он спокойно, как нормальную ожидаемую реакцию, отметил и настороженность Малахова, и его намеренно официальный тон. Затем на стол легла дискета-монетка, брызнув в глаза цветами побежалости. Словно отломанное донышко тонированного бокала.

– Основные материалы здесь, Миша. После изучишь… если возьмешься, конечно. А вкратце – изволь хоть сейчас. Только учти: секретность этой дискеточки – «зеро-прим», так что расписки не беру, сам понимаешь… – Он сделал паузу, а Малахов попытался незаметно сделать глубокий вдох-выдох и непроизвольно сглотнул.