Когда снова показалось солнце, люди не вернулись на проклятое место. Закопченные стены так и стояли нетронутые, как памятник былого кошмара. Нынешний Гвериф стоял в двух милях выше по течению Фибарры. Две улочки, пересекающиеся почти под прямым углом, на пересечении образовалась небольшая площадка, и там собралось все население поселка. Они махали руками, ругались, о чем-то кричали... Двое поспешили туда.
- Что здесь происходит? - спросила Эвинна крайнего.
Ее оглядели - но без лишней подозрительности, ну идут себе девка с мужиком каким-то, ну полюбопытствовали - так и Ирлиф с ними, отчего не сказать?
- Приезжал хозяин новый, Вилибальд ван Тэйн. Из алков отец его был. Сам сволочь был - не приведи Справедливый такого! А как помер, сыновья решили разделить между собой село, и каждому теперь придется платить столько, сколько одному Тэйну ван Весту платили. Но тому-то всем селом собирали! Говорят, если мы сегодня не соберем дань, они заберут ее женами, дочерьми, сестрами...
Вдали уже виднелась пыль, зоркая Эвинна разглядела в пыли силуэты всадников. Их было немного, те три рыцаря, да еще парочка, видимо, дружков - но в бою, знала Эвинна, каждый стоит десятка крестьян. Что и показали Кровавые топи. Вдобавок за их спинами шли десятеро пеших копьеносцев. Но что-то делать ведь надо! Безнаказанность рождает преступление.
Рыцари приближались обманчиво-неторопливо, из-под копыт разлеталась пыль. Изредка брызгали искры, когда подковы на копытах попадали по камням. Над головами всадников подняты копья с пестрыми, бьющимися на ветру флажками. У алков ведь что ни рыцарь - то стяг, будто каждый сам себе принц. Из-за обтянутых кольчугами плеч виднелись крестовины мечей.
Эвинна неотрывно смотрела на группу рыцарей, лицо закаменело, под кожей ходят желваки. Будто вернулась в тот погожий августовский вечер, когда ждали мужей, братьев и отцов, а приехали... Будто снова она, маленькая, на руках у Фольвед, и видит, как лицо матери посерело, как с него словно ветром сдуло любовь и ласку. Вот так же смотрела мать на топчущих родную землю чужаков, а трехлетняя Эвинна, держась ручкой за подол маминой юбки, с тревогой смотрела на мать, не понимая, чем она провинилась, что на лице матери не осталось ни следа любви и радости. Эвинна помнила: мать, казалось, разом постарела лет на десять. Но лишь много лет спустя стал понятен безысходный ужас того вечера.
Давнишний кошмар, преследовавший всю жизнь, властно ворвался в сердце, ожил и принялся терзать душу. Но сама она стала другой - не такой, какими были родители, какой была она сама еще десять лет назад. Страх и горе властно отодвинула ненависть. ОНИ хотят НАШЕЙ крови. ОНИ не остановятся, пока ВСЕХ НАС не сведут с лица земли. И у НАС есть только один выход: смести ИХ со СВОЕЙ земли.
Эвинна обнажила меч и нехорошо усмехнулась:
- А и трусами же стали сколенцы!
Ее насмешливые, жестокие - но сейчас необходимые слова разбили кошмар, помогли стряхнуть оцепенение. Рослый мужчина, уже готовившийся ползать в пыли, умолять и унижаться, выпрямился и с ненавистью взглянул в сторону неспешно, с сознанием своей силы приближающейся кавалькады.
- И правда, - вклинился Моррест. - Они вас убивают, грабят, насилуют, а вы покорны, как бараны! Покричите - и разойдетесь, а потом отдадите последнее и проводите в рабство близких! Если б те, кто пал в Кровавых топях, только видели вас сейчас...
Моррест не знал, что попал в точку: Гвериф проводил в поход против Амори шестнадцать лет назад полсотни крепких парней. Не вернулся ни один... Эвинна с радостью отметила, как толпа, еще недавно разбегавшаяся по домам, замерла, даже те, кто пытался спрятаться от неизбежного, хоть немного отсрочить встречу с кровопийцами, повернули назад. Самые предусмотрительные уже нагибались, выхватывая с пыльной улицы камни, а один поплевал на руки и вывернул из плетня здоровенный кол. Из-за кустов сирени раздался женский голос:
- Вы же мужчины! Девчонка храбрее вас оказалась!
- Что брешешь, Мардана?! - высунувшись на крыльцо, заорал мужичок с сизым от пьянства носом. - Они же всех порешат!
Но на помощь Мардане уже спешил какой-то рослый мужчина. Со всей силы, с плеча, ударил пьяницу в лицо, повалил и, сцепившись, как два пса, они покатились по пыли.
- Всю жизнь ей сломал, сука, всю жизнь! - хрипел нежданный защитник. Все обернулись было на шум драки, но в это время передний из рыцарей, наверное, тот самый Вилибальд, осадил храпящего коня шагах в пяти от толпы.
Увидев колья и камни, он уже понял, что происходит, наметанный глаз рыцаря сразу выделил в толпе зачинщиков. Алк, видимо, смекнул, что сейчас решается, будут ли эти навозные черви ползать в грязи, целуя следы подков его коня. Или придется возвращаться назад, в Алкию, и снова познать долю младшего сына, которого кормят лишь из милости, но в любой момент могут указать на дверь, мол, иди хоть в наемники, хоть в разбойники...
До ужаса отчетливо, без оговорок и лицемерия, это сознавал каждый, перед кем храпели, скаля желтые зубы и взбивая пыль подковами, огромные рыцарские кони. Они не были воинами с пеленок, для которых лучше плена смерть - но каждый, наверное, даже не умея облечь свои ощущения в слова, почувствовал: когда-то надо остановиться. И, если не получится победить, умереть. Только умереть уже не свиньей под ножом, а человеком. Каждый из нас, думали, наверное, люди, не властен в том, где и когда родиться. Одни рождаются королями, другие крестьянами, а третьи и сами не знают, кто были их предки. Но человек выбирает сам, как и когда уйти из этой жизни. И можно уйти из нее не в смерть, а в бессмертие.
- Стоять! - подняв руку в латной рукавице с зажатой в ней плеткой, скомандовал Вилибальд. - Шапки долой, на колени! Через час ждем дани - или сами пойдем по домам! Я предупредил!
Алк говорил короткими, рубленными фразами, повинуясь едва заметному движению пяток, конь двинулся в сторону толпы, передние из селян попятились. Закованный в латы, со стальной маской забрала вместо лица, с плетью в руках, прикрытый с двух сторон опустившими копья рыцарями, он был поистине страшен. Он сознавал свою силу и свою безнаказанность. Он был уверен: сколенские свиньи рождены, чтобы валяться в грязи и чистить языками его сапоги, и что их женщины созданы для его удовольствия, а их храмы - чтобы справлять в них нужду. А сами они обязаны кормить его и других людей народа-господина. А эту... Эту девку, которая взбаламутила село, он первую нагнет раком, а потом порубит на части, чтобы сам Ирлиф содрогнулся! Так, и не иначе! Пусть каждая сколенская свинья склонится перед алкской властью - или сдохнет! Как шестнадцать лет назад после Кровавых топей перед отцом валялись в пыли ратанские рыцари...
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});