Они знают, что арчин — наш человек.
— Товарищ командир, слушайте, что вам говорит Аббас Кули-кочакчи. Пока калтаманы будут лезть на гору — там на тропинке и киики шею поломают, — по хорошей дороге мы объедем гору. Там такая дорога — и на извозчике проедешь. Когда калтаманы будут спускаться с перевала, мы их тут и… — Он картинно сжал свои черные сильные пальцы в кулак. — А рабынь опять освободим.
И он гикнул. Лошадь помчалась к горам.
— Хорош! — пробормотал Соколов. — Однако много бахвалится. На его храбрость не слишком стоит рассчитывать. На самом деле ваш контрабандист и есть контрабандист.
Они ехали быстро, рысью. Алексей Иванович всячески успокаивал коменданта заставы. Старался разуверить его. Но Соколов при своей несколько наивной наружности, которую подчеркивали русые усы, довольно-таки пухлые щеки с девичьим румянцем, не так был прост. В темно-карих его глазах читалось упрямство и недоверие. Он любил встречаться с опасностью лицом к лицу и ненавидел коварство и интриги.
— Я сам постоянно жду дурного, — сказал наконец начальник экспедиции, — дурных последствий, когда угодно и от кого угодно. Но я не потерял веру в человека. Аббас Кули хитрец и контрабандист, однако он по-своему честен. Я ему верю. И он нам поможет.
Аббас Кули скакал уже им навстречу. Он поразительно умел ездить верхом. Конь его, несмотря на дикую скачку, был свеж и весел. Уменье обращаться с лошадьми — первое качество контрабандиста.
— Товарищ командир, — закричал Аббас Кули, — ущелье до самого Нухура свободно! Калтаманов нет. Давайте быстро поедем.
Он с интересом посмотрел на пограничников, подтянувшихся неизвестно как и когда к своему командиру. Все это были крепкие, видавшие виды парни, кадровые кавалеристы. Они мало разговаривали, но по-хозяйски поглядывали на степь и горы.
Видимо, они понравились Аббасу Кули и ему не захотелось ударить перед ними в грязь лицом. Он взбодрил коня едва заметным движением каблуков и воскликнул:
— Товарищ командир, вы сказали — Аббас Кули хвастун! Аббас Кули много говорит — плохо делает. Дайте Аббасу Кули винтовку. На минутку! Прошу вас, прикажите дать Аббасу Кули винтовку.
Поколебавшись немного и вопросительно посмотрев на начальника экспедиции, Соколов дал команду:
— А ну-ка, Петров, дай подержаться.
Ни секунды не задерживаясь, Аббас Кули погнал коня в сторону, проверяя на всем скаку, загнан ли патрон в ствол. Отскакав шагов с триста, он осадил и круто развернул коня; поднял винтовку и показал ею вдаль. Великолепная фигура воина-всадника врезалась гранитным монументом в оранжево-кирпичное предзакатное небо. Так древние Рустемы и Кёроглы вступали в бой с злыми кочевниками.
Только теперь, проследив за направлением, куда указывала винтовка, все увидели: на глиняном возвышении сидел здоровенный стервятник. Он спокойно крутил головой с огромным клювом, видимо чуя поживу.
Все свершилось в считанные секунды. Стремительно всадник со сверкающей молнией — винтовкой в руке помчался мимо стервятника шагах в полутораста от него.
— Смотрите! — вырвалось единым вздохом у пограничников. — Неужели!
Глухо прозвучал, поглощенный степными просторами, выстрел из винтовки. Стервятник взмахнул крылами и сник на земле безжизненным комом перьев.
С ликующими возгласами пограничники поскакали к глиняному возвышению. Они ликовали, потому что такой стрелок не мог не вызвать восторга. И сами бойцы преотлично стреляли, но чтобы видеть такое! Скромно Аббас Кули вернул пограничнику винтовку. Петров не удержался и обнял от души контрабандиста. Пограничники кинулись его качать.
Нарочно Аббас Кули проехал поближе от Соколова, явно напрашиваясь на похвалу. Кто не рад улыбке славы!
И комендант не отказал контрабандисту в похвале.
— Молодец! А теперь показывай дорогу! Первую же отбитую винтовку получишь, славный… кхм… контрабандист ты!
Любил свое пограничное дело товарищ Соколов и любил хороших воинов. В его представлении хороший стрелок не мог быть плохим человеком.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Ты завыл, о волк! И не разжалобило меня твое завывание.
Али ибн Зейд
Нухур… Нухур навсегда запомнится Алексею Ивановичу. И не только потому, что Нухур — малый рай на земле, внедрившийся в ущелье серо-свинцовых скалистых хребтов Копетдага. Не только потому, что после отвратительной солоноватой, теплой воды степных колодцев и скудных ручейков здесь на самом дне ущелья, по крутым склонам и где-то даже из верхушек скал бьют обильные толстые струи холодных как лед родников и ключей. Не только потому, что человек, попавший внезапно в гигантский тенистый парк из чинар, карагачей, тополей после выгоревших каменистых, лишенных растительности равнин или желто-красных сыпучих барханов, приходит в восторг. Не только потому, что по своему живописному пейзажу, по своим восточным постройкам из глины и камня, красочно облепившим склоны и обрывы гигантского естественного цирка, в который переходит узкая щель из могучих утесов, Нухур ни с чем не сравним. Он — разительная противоположность всему тому, что видишь в пустыне, прижавшейся к Копетдагу, опаляющей своим огненным дыханием все живое. Здесь за стеной из скал живет трудолюбивое племя туркмен-нухурли.
Близость к границе делает жизнь нухурцев тревожной и нервной. Граница совсем рядом. И появление зеленых фуражек у Главных ключей под трехсотлетними чинарами всполошило, обеспокоило кое-кого…
Пока бойцы наслаждались ледяной водой, не пытаясь даже поберечь себе горло, Соколов с несколькими кавалеристами облазили окрестные скалы и головоломные тропинки, спускавшиеся по откосам цирка.
В начальнике экспедиции произошла удивительная перемена. Еще вчера при малейшем намеке на необходимость участвовать в каких-то, как он говорил, операциях по вылавливанию контрабандистов и диверсантов он болезненно морщился. Он считал, что дело работников экспедиции в высшей степени мирное дело, и всячески тушил воинственные порывы Аббаса Кули. В Нухуре Алексей Иванович стал тем боевым командиром, каким его знали в годы гражданской войны. Он чуял опасность. Все его настораживало. И тотчас же по приезде он послал Аббаса Кули в «разведку». А Аббаса Кули и уговаривать не понадобилось. Аббасу Кули надоела размеренная мирная жизнь, и он ринулся в самую гущу приключений. И не потому только, что он по служебному положению — проводника и переводчика — подчинялся начальнику экспедиции. Закаленный в борьбе с дикой природой, прирожденный степняк Аббас Кули с первых дней работы в экспедиции почуял в начальнике воина и вождя. Шрамы на лице, орлиный взгляд, военная осанка, наконец, то немногое, что было ему известно о боевых делах начальника экспедиции, порождали преклонение. Такую преданность не расценишь на рубли или персидские туманы. Любовь и восхищение здесь были односторонними, какими они и должны быть в Азии. Служа начальнику экспедиции, Аббас Кули — полуразбойник-полурыцарь, полугерой-полумошенник — был счастлив. Он не анализировал своих чувств. Да он и не способен был их