Читать интересную книгу Мятежная Анжелика - Серж Голон

– Братья и сыновья. Приходит день, когда после долгого молчания нам следует поднять голову и понять, что служение Господу требует дел… Откройте Книгу книг… Что находим мы там?..

– Предвечный победно наступает. Он возжигает свой пыл как истинный воин. Возвышает глас свой. Издает клики. Являет нам силу свою в борьбе с неверными. Я долго хранил молчание, – сказал он. – Я умолк, я ждал… Но теперь я разрушу горы и холмы. Я испепелю все живое… Доверившиеся рукотворным идолам, говорящие им… вы наши боги… Они отступят в глубоком смятении…

Его голос гремел. Анжелика чувствовала, как по спине пробегает дрожь. Она хотела взглянуть на колдунью, но та бесшумно исчезла.

Между ветвями деревьев виднелось светло-перламутровое небо, но во мраке Теснины Великана царило нарастающее чувство гнева.

– Но что мы можем против солдат короля? – раздался одинокий голос.

– Все. Нас больше, чем королевских солдат, и Бог нам в помощь.

– Король всемогущ!

– Король далеко, и он бессилен против целой провинции, решившей защищаться.

– Нас предадут католики.

– Католики, как и мы, боятся драгун. Их тоже задавили налогами, и еще раз замечу, их меньше, чем нас. И самые богатые земли тоже принадлежат нам…

Где-то совсем близко дважды прокричала сова.

Анжелика вздрогнула. Ей показалось, что все смолкло в Теснине Великана. Когда она снова туда взглянула, высокородный гугенот смотрел в ее сторону. Пламя костра придавало красноватый отблеск его глубоко посаженным глазам под черными бровями. «Огненный взгляд, – говорила колдунья. – Но ты его выдержишь».

Снова прозвучал крик совы, нежный и трагический. Что это, сигнал тревоги?.. Предупреждение о возникшей для проповедников опасности?.. Анжелика прикусила губу. «Так надо, – сказала она себе. – Это моя последняя карта!»

И начала спускаться к собравшимся гугенотам, цепляясь за колючие ветки кустарников.

Отправляясь в Теснину Великана ради спасения женевского пастора, Анжелика понимала, что выбрала свой путь и что возврат почти невозможен.

Но только Самюэль де Ла Мориньер, Патриарх, мог разрушить в верноподданнических гугенотских сердцах веру в монарха.

Самюэль де Ла Мориньер, Патриарх, уже достиг пятого десятка. Вдовец и отец трех дочерей – что заставляло его неустанно горевать, – он проживал в своих владениях вместе с женатыми братьями Уго и Ланселотом, отцами многочисленных чад. Жизнь всего нелюдимого племени проходила под строгим надзором Патриарха, разграниченная на молитвы и охоту. Отошли времена праздников, проходивших в этих пышных залах. В замке Ла-Мориньер женщины разговаривали тихо и совсем не умели улыбаться. Дети, окруженные многочисленными наставниками, с раннего детства изучали древнегреческий, латынь и Священное Писание. Мальчиков учили владеть рогатиной и кинжалом с широким клинком. Возможно, Ла-Мориньер уже с первой встречи с Анжеликой – этой вышедшей из сумрака леса босоногой женщиной с золотыми волосами, спрятанными под капюшоном пастушьей накидки, и с изысканной речью знатной дамы – почувствовал в ней неосознанную страсть и горечь, которые ждали момента вылиться в поступки и сделают ее послушной исполнительницей его планов?

Глава VII

Человек, трубивший по вечерам в рог, на какое-то время избежал преследований Монтадура. Возможно, потому, что мелкое поместье Рамбур находилось поблизости от Плесси и капитан не сомневался, что всегда сможет наложить свою тяжелую лапу на этого бледного дрожащего гугенота, обреченно ожидавшего своего часа сыграть роль жертвы.

В юности Анжелика с сестрами частенько насмехались над нескладным парнем с выдающимся адамовым яблоком, они встречали его на деревенских сходах или на ярмарках в соседних городках. С годами у барона де Рамбура появились длинные печальные усы, постоянно беременная жена и толпа маленьких бледных гугенотиков, цепляющихся за полы его одежды. В противоположность большинству своих единоверцев, он оставался крайне бедным. Местные говорили, что его род проклят в девятом колене из-за предка-рыцаря, который попытался обнять спящую фею в замке на берегу речки Севр. Проклятие, вероятно, только усугубилось, когда Рамбуры перешли в кальвинизм. Исаак, последний в роду, жил под сенью своей башни, увитой плющом, и его талант и занятие состояли в умении трубить в рог. Всеобщее удивление вызывало могучее дыхание, которое таилось в его тощем теле. Вся округа приглашала Исаака Рамбура участвовать в охоте, потому что он умел придавать различным сигналам широкое и мощное звучание, приводившее в возбуждение охотников, собачьи своры и саму дичь.

Но в последний год охоты случались редко. Мелкие помещики – и католики, и протестанты – сидели по своим углам, ожидая конца волнений, вызванных появлением солдат. Барону де Рамбуру пришлось откликнуться на увещевания герцога де Ла Мориньера, устоять перед настойчивостью которого было трудно.

* * *

Анжелика поняла это еще лучше, когда увидела предводителя гугенотов в черном развевающемся плаще, шагавшего по ландам ей навстречу. На фоне бледно-золотистого неба он выглядел еще более внушительным, чем в полутьме Теснины Великана. С ним вместе шли его братья.

Место встречи на опушке леса нависало над окрестностями обрывистой скалой. На этой полоске земли, заросшей дроком, некогда располагался римский лагерь. Здесь же находился маленький полуразрушенный храм, посвященный Венере, покрытый цветущими асфоделями.

Вероятно, на границе между проклятым заливом и полным опасностей галльским лесом римляне молились богине о сохранении их мужской силы, которой угрожали кровожадные пиктоны, также не упускавшие случая поднести собственным богам ужасные трофеи. Сохранились руины, каменный портик, две колонны да антаблемент с латинскими надписями. Анжелика уселась в их тени.

Герцог сел напротив на квадратный каменный блок. Оба брата держались поодаль. Римский лагерь служил одним из мест сбора. Крестьяне-гугеноты прятали в храме съестные припасы и оружие для изгнанников. С этого места хорошо просматривалась вся округа, и поэтому не грозило незаметное нападение.

Герцог еще раз поблагодарил за заботу о безопасности женевского пастора. Этот поступок доказывал, что барьер между верами преодолим, когда для свержения тиранической власти объединяются оскорбленные души. Ему известно, что она тоже много претерпела от короля. Впрочем, разве не стерегут ее как узницу и теперь? И как это мадам дю Плесси удалось к ним выбраться? Анжелика объяснила, что воспользовалась подземным ходом. Монтадур ни о чем не подозревает.

Не отвечать на вопросы герцога де Ла Мориньера было невозможно. Его повелительный тон тотчас принуждал собеседника вступать в объяснения. Он не сводил с нее пристального взгляда глубоко запавших глаз под кустистыми черными бровями. Словно два золотистых огонька. Их резкий блеск утомлял. Анжелика отвела взор. Она вспомнила колдунью, которая боялась этого темного служителя Господа.

Ради сегодняшней встречи Анжелика выбрала туалет, приличествующий ее рангу, – богатое платье темного атласа. В корсете, сжимавшем талию, и в трех тяжелых нижних юбках в складку не так-то просто было пролезть через узкий проход, ведущий в лес. Сопровождавший ее Ла Вьолет нес ее манто. Как хорошо воспитанный слуга, он застыл в отдалении. Анжелика хотела придать этой встрече некоторую торжественность, чтобы при разговоре с герцогом чувствовать себя ровней.

Она сидела под римским портиком, потемневшим от времени. Носки красных кожаных башмачков выглядывали из-под платья цвета спелой сливы, а волосы слегка выбивались на ветру из тщательно уложенной прически. Она слушала с замиранием сердца. Низкий голос герцога одновременно привлекал и волновал. Анжелике казалось, что под ногами разверзлась пропасть. И туда предстоит прыгнуть.

– Что, сударь, вам угодно от меня?

– Чтобы мы вступили в союз. Вы католичка, я реформат, но мы можем действовать вместе. Это союз гонимых, союз свободных умов… Монтадур проживает под вашей крышей: наблюдайте за ним и оповещайте нас. Ну а ваши крестьяне-католики…

Он наклонился, заговорил тише, чтобы лучше довести до ее сознания свое властное требование:

– Убедите их, что им нечего делить с нашими крестьянами, такими же жителями Пуату, как и они сами, что враг – это солдаты короля, пришедшие разграбить наши дома… Напомните им о сборщиках налогов, о талье,[1] о подушной подати. Разве не лучше им будет жить, как некогда, под управлением своих сеньоров, чем трудиться ради далекого короля, который в награду присылает на постой армии чужаков…

Он говорил, наклонившись над ней, его руки в кожаных перчатках сокольника упирались в массивные бедра, и Анжелике уже не удавалось избежать его взгляда. Он убеждал ее в своей вере в безнадежное дело, похожее на конвульсивные попытки связанного великана порвать свои путы. Ей казалось, что она видит, как великий крестьянский народ, из которого вышла и она сама, поднимается, напрягается в нечеловеческом усилии, чтобы вырваться из смертельного парализующего закабаления того, кто раньше был сеньором только Иль-де-Франс. Денье, собранные с полей Бокажа, тратятся на развлечения в Версале, на бесконечные войны на границах Лотарингии или Пикардии. Представители знатных имен Пуату, превратившись в слуг, подают королю сорочку или подсвечник, а их поместья остаются в руках недобросовестных управляющих. Другие дворяне беднеют, оставаясь на своих землях, и фискальные службы по клочку растаскивают их земли. И знатные соседи презирают их за то, что они не сумели понравиться королю. Сегодня разорение и голод, как змеи, расползаются по стране с приходом армий, присланных в попрание всякой справедливости и здравого смысла. Они наводят отчаяние на тех, кто растит пшеницу, охраняет стада на пастбищах и собирает плоды, – всех этих крестьян с мозолистыми руками, в больших черных шляпах. И не важно, католики они или гугеноты…