Читать интересную книгу Заблудившиеся - Андрей Борисович Троицкий

он прочитал свой материал вслух.

Крыленко закончил свое выступление и добавил как бы от себя, что обижаться на справедливую критику не стоит, статья могла бы быть и позлее, похлеще. А вообще-то позиция, занятая по отношению к книжке Пашкова, — не его личная позиция, это позиция редакции, он лишь автор, статья прошла все инстанции, в том числе редколлегию, и была согласована там. Палец Крыленко показал куда-то вверх, и Пашков невольно посмотрел на потолок.

Потом Крыленко впервые с момента начала своего монолога посмотрел в глаза гостя и спросил: «У меня есть информация, что вы посещаете Союз писателей и распространяете обо мне заведомо ложную информацию, правильно?» Пашков еще раз поразился убожеству лексикона газетного критика. «С этим я мириться не могу и не буду», — заявил Крыленко.

После этих слов Пашкову пришлось оправдываться, доказывая: информации лично о Крыленко он вообще не имеет, тем более заведомо ложной информации, поэтому не может ее распространять. Крыленко закивал, улыбнулся загадочно, как китаец, и, судя по всему, не поверил ни единому моему Пашкова.

Наконец, Пашков произнес ту домашнюю заготовку, ради которой, собственно, и пришел. Он сказал, что, поскольку наша дискуссия не спор двух частных лиц на около литературную тему, а начата на газетных страницах, там должна быть и продолжена. Дело ведь касается не только одного Пашкова, а целого направления в литературе, — так заявил он с гордостью.

В то время Пашков не был чужд излишней самоуверенности, позже это прошло. Крыленко артистично сделал большие глаза и тут же согласился: «Да-да, эту полемику непременно надо продолжить, я сам в этом крайне заинтересован. И именно на газетных страницах». От неожиданности Пашков чуть со стула не грохнулся. Вот ведь как все просто, нужно было сразу сюда идти, а не околачивать пороги в Союзе.

Крыленко выдержал паузу и сообщил, что в отдел принимают рукописи объемом от пяти до пятидесяти машинописных страниц, и поинтересовался, нет ли с собой уже готового материала. Когда услышал «нет», казалось, очень огорчился, словно Пашков его серьезно подвел. «Итак, жду от вас рукописи», — подытожил он, поднялся из-за стола и распахнул дверь.

Пашков постоял в темном коридоре, удивленный результатом разговора. «Ходят тут всякие пидоры, потом вещи пропадают», — сказал за дверью Крыленко, обращаясь, видно, к тому малому за книгой, но ответа не было. Пашков потащился к выходу, понимая, что рукопись будет принята лишь для хранения в письменном столе Крыленко. Полежит-полежит, да и выкинут в корзину.

«И ты не плюнул ему в лицо? Ты не набил ему морду?» — спрашивала вечером Ольга со слезами в голосе. «Ты тряпка, половая тряпка, а не мужик», — сказала она и заплакала. «Как ты представляешь себе эту сцену? Я врываюсь в кабинет и бью Крыленко в ухо?» — оправдывался муж. «Для этого у тебя кишка тонка», — раньше она не позволяла себе подобный тон.

Дело закончилось самым естественным образом.

Пашков написал на нескольких страничках нечто вроде статьи в защиту своей книги, где начисто отмел все обвинения Крыленко. Своего злого гения он в редакции не застал. В составе творческой делегации, куда входили прозаики, поэты и композиторы, Крыленко отбыл в Сибирь. Где-то там построили новую электростанцию. Присутствие творческой интеллигенции на событиях такого рода почему-то считали уместным, даже нужным. Пришлось передать рукопись непосредственному начальнику Крыленко, заведующему отделом критики некоему Льву Вайзману.

Он нехотя, с ленцой послюнявил статью и резюмировал: «Значит, вы не принимаете ни грамма критики? — и ответил сам себе. — Не принимаю». Пашков сказал, что критика полезна, лишь когда справедлива, а статью «На обочине» он считает демагогией. Вайзман был достаточно умен и осторожен, чтобы не вступать в споры. Поэтому он сказал, что сам, по существу, ничего не решает. Он берет на себя труд ознакомить с материалом членов редколлегии. Решающее слово будет за ними. Разговор закончен.

Напоследок Вайзман посмотрел на Пашкова из-под своих кустистых черных бровей и сказал: «Вы, я вижу, еще молодой человек, а сумели создать себе репутацию весьма скандальную. О вас говорят разное. И не знаю, кому верить. Получается, как у Гоголя: то ли вы у кого-то украли пальто, то ли пальто украли у вас. О пальто я, конечно, в фигуральном смысле». Он ткнул пальцем в машинописные страницы: «Ни этого мы ждали от вас, совсем ни этого».

Пашков ушел, размышляя о том, что у большинства его знакомых молодых писателей не было опубликовано ни то, что книжки, ни единой строчки. По этой причине критики их существования просто не замечали. Конечно, слабое утешение. Спустя некоторое время Вайзман позвонил сам, сухо сообщил, что редколлегией материал единодушно отклонен и пожелал успехов, но не в эпистолярно склочном жанре, а в литературе с большой буквы.

Через два года Вайзмана уберут с его места заведующего отделом, не дав досидеть до пенсии совсем немного, а в его кресло пересядет перспективный, набирающий силу и очень нетерпеливый Крыленко. Много позднее Пашков встречал Вайзмана на Кузнецком мосту, где тот из-под полы торговал книгами. Пашков частенько околачивался на книжной толкучке. Помнится, Вайзман панически боялся милиции и возможного в случае задержания товарищеского суда по месту жительства. Потом он вдруг перестал появляться на Кузнецком, и больше о нем никто ничего не слышал.

Ольга Борисовна ушла от Пашкова примерно год спустя после того памятного разговора с Вайзманом в редакции. Позже она связала свою жизнь с подающим надежды режиссером, но и этот союз оказался недолговечен. В творческом плане режиссер не оправдал, ольгиных ожиданий. Вышедшую картину пустили вторым экраном, кинокритики сдержанно промолчали. Возможно, Ольга и нового мужа убеждала бороться за свое имя. Так или иначе, они скоро расстались. Ольга ревнива, а режиссер, судя по сплетням, был похотливый малый.

Она нашла свое счастье с отставным полковником, вдовцом, правда, для этого пришлось сломать об коленку свою натуру, навсегда проститься с тщеславными амбициями. Оказалось, что отставной полковник был самым удачным ее выбором. Ольга к тому времени очень устала от так называемых творческих личностей, желала спокойной и прочной жизни. Она заслужила душевный покой.

Когда Пашкова выслали из столицы, как тунеядца, она узнала его новый адрес, несколько присылала посылки с конфетами и папиросами.

* * *

Пашков достал из кармана и расправил на коленях ксерокопию статьи «На обочине». Перечитав несколько абзацев, он убрал бумагу в карман.

— Да, кондовый материальчик, — сказал Пашков. — А сколько было эмоций, сколько нервов. Трагедия.

— Знаете, почему я вытащил всю эту историю? — спросил Сайкин. — Нет? Просто, как я уже говорил, Крыленко владеет одним из