он же всячески подогревал в старом конунге стремление к войне. Рядом с колесницей неторопливо вышагивал черный конь, на котором ехал молодой стройный всадник, держащий в руке черное знамя с вороном - только красным, а не белым, как на флагах Сигфреда. Приглядевшись, Люб с удивлением понял, что это еще одна женщина – молодая и, похоже, довольно красивая.
Сигфред тронул поводья коня и выехал перед своим войском.
- Харальд конунг, под старость, видать, лишился не только ума, но и зрения, - громко крикнул он, - иначе бы он никогда не вышел сюда со своим сбродом, увидев, сколько прославленных воителей собралось под мое знамя! Воистину безумным стал конунг Харальд, когда возжелал мое добро – а значит и всех вас, кого этот старик думает обобрать до нитки. Не за Сигфреда сражаетесь вы сегодня, но за свою свободу, свои дома и скот, жен и детей, тогда как Харальд начал эту войну движимый одной лишь жадностью, безрассудством и высокомерием. Его воинство кажется грозным, но в нем мы видим мало гаутов и свеев, в основном слабые и дикие народы. И еще женщины – смотрите, одна девка даже несет его знамя! Я уже не знаю – кого вернее именовать женовидным мужем, Локи или конунга Харальда!
Громкий хохот, пронесшийся по всему войску, стал ему ответом.
- Не стыдно ли нам, данам и прочим сынам Запада, будет бояться войска, что больше похоже на толпу разного сброда, чем на строй могучих воинов! Не следует ли нам отнестись к нему лишь с презрением?
-Да!- ответ войска был похож скорей на громогласный рык, чем на человеческие крики. В этот момент, войско гаутов расступилось – и конунг Харальд выехал вперед на своей колеснице. За ним двинулось еще несколько воинов, в том числе и дева-знаменосец. Вблизи она показалась Любу дивной красавицей: чистая белая кожа, благородные черты лица, алые губы. Но в ее серых глазах читалось не больше теплоты, чем в стали клинка.
Не доехав совсем чуть-чуть до воинства Сигфреда, колесница остановилась.
- Неблагодарный!- несмотря на возраст, голос Харальда не утратил былой мощи, - так ты платишь мне за все, что я сделал для тебя!Тот, кому королевство досталось в подарок, сам идёт на войной на своего благодетеля! Сигфред, ты нидинг, клятвопреступник: в тебе нет ни жалости к старику, ни уважения к родному дяде; потакание собственным похотям для тебя важнее любых уз родства и памяти о всех благодеяниях. Вспомни, что гауты никогда не подчинялись врагу, но сами всегда правили народами - и так будет и впредь! Сам Один лишил тебя разума, что ты явился сюда - мои воины не допустят, чтобы честь и слава гаутов были погублены высокомерием некогда подвластного нам племени. Ни тебе, ни кому-то иному, не дано отдать у меня под старость державу, что я создал в молодости!
-Ты слишком много говоришь, безумный старик! – в тон ему ответил Сигфред, - словами не выигрываются битвы. Пусть же сойдутся наши воины – и мы проверим, кому из нас Один предрек победу, а кому – пир в Вальхалле!
-Мы узнаем об этом очень скоро! – презрительно бросил Харальд и развернул колесницу. Вслед за ним умчались и сопровождавшие его воины, в том числе и прекрасная знаменосица, сопровождаемая вожделенным взглядом Люба. Будет обидно, если столь прекрасная дева падет нынче на поле боя, но что поделаешь – женщина, выбравшая путь девы щита, не должна рассчитывать на снисхождение более, чем мужчины.
С обеих сторон раздался рев боевых рогов и оба войска, бряцая сталью, покатились вперед. Небо потемнело от множества копий, стрел и камней, пущенных из пращи, взлетевших единовременно, прежде чем обрушиться на врага. Лучники гаутов столь искусно находили малейшую брешь в доспехах врага, так что со стороны могло показаться, что их стрелы пробивали щиты, кольчуги и шлемы так, словно тела воинов Сигфреда прикрывали не доспехи, а обычная ткань. На щеку Люба плеснуло алой влагой и сразу несколько воинов рядом с ним, рухнули наземь, утыканные стрелами. В уши ударил крик бешеной ярости и лишь два удара сердца спустя Люб осознал, что это кричит он, погружаясь в кровавое безумие битвы. В следующий миг оба войска с лязгом и грохотом столкнулись друг с другом.
На миг Любу показалось, что само небо упало на землю, провалились поля и леса, всё смешалось и вернулся древний хаос. Божественное и земное слились воедино в одном яростном вихре, и всё это понеслось навстречу собственной гибели. Всё вокруг наполнилось невыносимым скрежетом и лязгом оружия. Казалось, что клубящийся вокруг туман окрасился паром льющейся из ран крови. Ворвавшийся в гущу врагов Люб сходу отбил удар какого-то свея, пытавшегося ударить его мечом и ответным ударом снес врагу голову. В тот же миг конь под ним отчаянно заржал, вставая на дыбы и валясь на бок. Люб едва успел соскочить и тут же увидел, что в груди верного скакуна торчит древко копья, погрузившегося почти наполовину. Конь издал почти человеческий жалобный вскрик, из его пасти хлынула алая пена и несчастное животное забилось в предсмертных судорогах.