Он снова и снова спрашивал себя, почему отец пошел к Упуаут один. Время активной охоты он давно оставил позади, возглавив анализ и планирование и сосредоточившись на научных исследованиях. Мысль о панацее от заразы все больше завладевала его жизнью. Эрик же брал на себя акции по всему миру. Он не разделял увлечение отца колбами и медикаментами, но все же вынужден был ими заниматься. Таково было требование отца. К сожалению, занимался он ими слишком мало и теперь оказался беспомощен.
Подавшись вперед, он нажал кнопку селектора на письменном столе нотариуса.
— Не могли бы вы принести мне чашку кофе?
— Разумеется, герр фон Кастелл, — отозвалась из приемной секретарша.
Она напомнила ему Северину, хотя и была на добрых двадцать лет ее старше. Что, какой уже установил, не играло в женщинах особой роли. Они оставались женщинами и испытывали ту же потребность в любви, как и восемнадцатилетние. И, в отличие от молоденьких, большинство лучше знали, чего хотят. Эрик усмехнулся. Скорее всего, Северина уже выяснила, что автором картины, которую они вдвоем изуродовали, был некто иной, как он сам. Вот почему владелец галереи повел себя так сдержанно. На следующий день в газетах напечатали, что во время вернисажа художник подверг свое произведение переработке. И это произведение действительно прославляли теперь как новое направление в искусстве: абстрактная экспрессия. Что за чушь.
С кратким стуком вошла секретарша. Тихо шуршали складки ее серого платья. Бросив Эрику дружелюбный взгляд, она поставила перед ним дымящуюся чашку.
— Герр Лаурентис сейчас будет. Долго вам ждать не придется, — привычно утешила она его. — Хотите печенья? Или коньяк?
Ее духи показались ему слишком навязчивыми, чтобы ближе ею заняться, и Эрик понадеялся, что она поскорей уйдет. Нет ничего хуже цветочных сладких запахов, которые застревают в носу и усиленно пытаются вызвать ощущение лета, хотя больше смахивают на детские мармеладки.
— Спасибо, нет, — с улыбкой отказался он.
Она прилагала усилия и заслужила дружелюбие. Когда она, шурша, удалилась, Эрик заметил ее последний, определенно слишком долгий взгляд. «Та же потребность». Он невольно усмехнулся.
Кофе был великолепен. Он выпил его лишь с капелькой молока и одной ложкой сахара, чтобы полностью раскрыть вкус. Он растягивал удовольствие, которое прогнало нетерпение, когда дверь распахнулась, и вошел Лаурентис. За пятьдесят, худой, в хорошо сшитом костюме приглушенного цвета, плюс, насколько мог судить Эрик, деловая стрижка и резкий одеколон. Нормальному носу показалось бы, что это дорогой дизайнерский аромат, Эрик же счел его лишь слишком громким, пронзительным и навязчивым.
— Добрый день, герр фон Кастелл. Примите мои соболезнования. — Лаурентис подал ему руку.
Эрик пренебрежительно на нее посмотрел. Если пожать ее, запах перейдет к нему. Нет, нельзя такого допустить.
Подождав секунду, Лаурентис сел за свой стол.
— Прошу, простите за задержку. Предыдущее чтение завещания выдалось тяжелым. — Он хитровато улыбнулся. — Жена и любовница набросились друг на друга. Следует ли говорить, что обманутая супруга ничего не знала о второй женщине в жизни моего клиента? — Нажав кнопку селектора, он попросил кофе и себе. — Начнем? Или подождем еще пару минут?
Его рука потянула ручку ящика стола и достала обитую темным войлоком папку.
— Чего, когда вам принесут кофе?
Лаурентис негромко рассмеялся — ненавязчиво и уважительно. При чтении завещания не пристало излишнее веселье.
— Нет, герр фон Кастелл. Прибытия вашей сестры. Рейс из Авиньона, по всей видимости, опоздал.
Брови Эрика поползли вверх.
— Моей кого?
— Вашей сестры, герр фон Кастелл.
С шорохом вошла секретарша и поставила перед Лаурентисом чашку кофе.
Эрик чихнул: ее «мишки-гамми» снова заползли ему в нос и терзали орган обоняния.
— Сестра, — негромко повторил он. — Из Авиньона.
Но и повторение не помогло ему справиться с сюрпризом.
— Из Авиньона, — с готовностью повторил Лаурентис. — Разве вы не знали… Мне очень жаль, герр фон Кастелл. Сдается, сегодня выдался день сюрпризов. — Тут он встал. — Ага, вижу, все в сборе.
Эрик резко обернулся. В распахнувшуюся дверь вошла женщина со светлыми волосами по плечи. Одета она была в черный брючный костюм спортивного покроя и туфли без каблуков, а в ее сумочку поместилась бы гора Эверест. Эрик предположил, что женщина не старше двадцати пяти лет.
— Bonjour, messieurs, — чуть задыхаясь, поздоровалась она и упала в соседнее с Эриком кресло. — Mon dieu, excusez-moi,je suisen retard, jesais. Malheureusement… Merde! — Она хлопнула себя по лбу. — Прошу прощения за опоздание, господа. Alors,je suis en Aliemagne, n’estce pas?[1] — Она откашлялась. — Простите за опоздание, но я попала в аварию. Треклятая арендованная машина. — Она говорила с сильным французским акцентом, а сейчас еще и закурила, от ее сигареты в нос Эрику ударил едкий дым, выдавший цветочную приторность. — Конечно, не французская. С моим старым «Пежо 1205» ничего подобного не случилось бы. Я бы его своими руками отремонтировала. — Выдув в потолок дым, она закинула ногу на ногу и дерзко оглядела мужчин. — Alors, allez-y, je vous ecoute[2].
Медленно подавшись вперед, Эрик неприкрыто изучал ее, словно присутствовал при опознании в полиции. И в опрятном лице с ужасом увидел явное сходство со своим отцом. И с самим собой — и не только в почти идентичной стрижке.
— Вы?.. — задал он вопрос в пустоту.
— Ох, извините. — Она принялась рыться в гигантской сумке, пока не выудила паспорт и извещение о завещании. — Жюстина Мари Жанна Шассар, дочь мсье фон Кастелла. Мой отец написал матери, что все уладил… У вас наверняка должны быть соответствующие документы?
— Разумеется. — Взяв паспорт, Лаурентис записал цифры и даты.
— Какое еще «разумеется»? На мой взгляд, мы слишком спешим, — подал голос Эрик. Изумление сменилось полной ярости беспомощностью. — Если вы моя сестра, то почему я об этом ничего не знаю? — Он бросил на нее злой взгляд. Как в такое поверить? Что отец изменял любимой жене, да еще с француженкой? Это разрушало его память, его вызывающий восхищение образец для подражания, его недостижимый идеал верности. По всей очевидности, в прошлом старик так же любил интрижки, как сегодня он сам.
В карих глазах девушки притаился смех.
— Это потому, что я дитя любви, mon frere[3]! — Глубоко затянувшись, она выпустила в него дым. — Отец не хотел, чтобы об этом стало известно… по разным причинам. А потому хранил нашу маленькую тайну. — Сигарета между указательным и средним пальцами ткнула в Лаурентиса. — Но ведь бумаги в порядке, верно?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});