Читать интересную книгу Я возьму тебя с собой - Илья Игнатьев

Мне с Пашкой сейчас тоже лучше не спорить, не то у него сейчас настроение. Я беру со стола «Мир ПК», сворачиваю его в увесистую трубку.

- Моим журналом, блин… - ворчит, было, Пашка, но тут же замолкает.

Я, не обращая на него внимания, не отрываясь, слежу за мухой. И откуда взялась, в самом-то деле, - двенадцатый этаж ведь… Есть! Неплохо, Гирс, на лету…

- Воще! - восхищёно выдыхает сидящий на полу Пашка. Про то, что надо убирать бардак, который он устроил, сероглазый, понятное дело, тут же забывает. - Здорово, Илюшка! Сколько раз видел, а всё равно, - здорово… Ил! Давай сыграем! Хокку, Ил! Ну давай, а!

- Тоже мне повод, - муха…

- А это без разницы! Чем улитка лучше?

- Так то Басё… Ладно, - я задумываюсь, смотрю на журнал в своей руке. Да… Неплохо…

Я мухи полётоборвал. Я самурайс газетой в руке.

Я поднимаю левую бровь и выжидающе смотрю на Пашку. Он, чуть приоткрыв рот, смотрит сквозь меня.

- Журнал ведь это, а не газета, Илья. Ну, ладно. Погоди, снова скажи, я размер поймаю…

Я повторяю свою хокку. Пашка начинает беззвучно шевелить губами, загибает пальцы, - слоги считает.

- Щас… Пять, семь, пять. Вот, слушай:

Ты самурай, да?Ну а я даймио твой!Помни свой долг.

Молодец сероглазый! Красиво… Скоро не хуже меня будет. Однако, надо к чему-нибудь прикопаться…

- Это почему это? Даймио он! Как вот дам щас по шее журналом! Даймио…

- Не хлюзди, Илюха! Кто победил, говори.

- Ты вот и решай, ты ж даймио! Но помни… - я демонстративно помахиваю мечом-журналом.

Пашка беззаботно смеётся, довольный. Да, ведь впервые решать ему. Он понимает, что я, наконец, оценил…

- В общем, так, Ил. По качеству одинаково. Молчи, сказал! Я судья… Ну, вот. Но моя ведь ответная, без твоей она… В общем, наверное, всё-таки опять ты победил, блин.

Обожаю я моего сероглазого! Какая объективность. Жаль, что только наедине…

- А вообще, как? Неплохо ведь, Ил, да? Первые-то мои, - помнишь?

- Отлично, Паш! Правда, правда. Знаешь, что? Мы это с тобой в Интернете выложим! Точно, так вот парой, обе и выложим. Запишу сейчас… Э, а ты чего это расселся? Убирай, давай тут всё, поганец! Зубы мне заговорил, понимаешь…

Кузнецов демонстративно вздыхает, - мол, эксплуататор ты, Илюха, - и, невнятно поругиваясь, принимается за уборку. Ладно, пускай сам, помогать я ему не буду, - решаю я. Быстрее про свой палец забудет. Раненый герой, понимаешь… А Заноза, всё-таки, гениальный ребёнок, это уж как ни крути! Так пакет надорвал, ну, тютелька в тютельку, чтобы точно, впритык до нас додержался. Да уж. Его бы таланты, да на благо. Надо бы мне ему побольше времени уделять. Лучше пусть он вырастет самураем, чем махновцем. А может, рассказать сегодня Пашке про Масасигэ? Да, не самые приятные воспоминания… Хотя, это как посмотреть, умер я тогда с гордостью. И мой тогдашний земной брат, Кусуноки Масасигэ, был  и остаётся достойным примером. Выдающийся был воин и человек. По своему…

- Вот как мне с тобой бороться?! Ну, скажи ты мне, Новиков, куда вот ты щас подевался?

Пашка стоит передо мной, руки в боки, взгляд сверкает полированной сталью. Хорош, поганец. Светлый бог Аридоси, как я его люблю!

- Я тут, понимаешь, думаю, из чего нам коньяк пить, а он орёт на меня! Орёт и орёт! Постоянно. Это я сегодня на балконе спать буду, понял? И пить не буду, в одиночку лакай! И вообще…

Пашка не даёт мне докончить мои жалобы, он бросается на меня, обнимает за шею, мнёт рукой мне зад, горячо шепчет на ухо:

- Илюшка! Щас по рюмке и трахнемся. Понял? Терпежу нет…

Мои руки слабеют, я больше не пытаюсь оттолкнуть Пашку, я уплываю, я его люблю, и пропади всё пропадом. Я сейчас не Илья Новиков, не Гирс Орлед, я полностью растворился в этом золотоволосом сероглазом чуде, в его ко мне любви и желании.

- Что ж ты делаешь, Кузнецов? Диван ведь так сломаем, грохнулись как с Луны. К чёрту коньяк этот, потом. Давай… Па-аш…

- Ни фига! - хрипло шепчет Пашка. - По рюмке, и не спорь, я даймио, забыл?

- А, чтоб тебя! Наливай, короче! Загорелось выпить ему, поганцу. Вставай тогда, чего навалился, вот ты сам-то алкоголик и есть, Пашка. Ты чего мне бокалы тянешь, они ж для вина. Точно, алкаш! Пашка! Не смей, гадость, потом же сам орать будешь, что я тебя бью! Ой! Поганец! Ну, всё, - молись Карле Марксе, председатель! Ну, чего ты рыпаешься, а? Попался ведь. Будешь ещё? Будешь? Пашка… У меня встал, блин…

- У меня тоже, Илюшка. Пусти. Вот, видишь? Ладно, правда, к чёрту коньяк, ах ты ж Илька ты мой! Как я люблю тебя…

Всё. Какие ещё тут нужны слова? Плавки и трусы летят на пол, и мы с сероглазым начинаем восхождение на нашу с ним вершину. На вершину, которая только для нас. Самая-самая высокая… Там трудно дышать, - так много там любви, но мы уже закаленные альпинисты, мы там бывали, и там так ясно всё видно… Все Миры там перед нами…

Пашка выпутывается из моих рук, отрывает свои сухие губы от моих, ведёт языком по моему телу туда, - к моему мечу, к моему желанию. Дорожка к счастью. Сероглазый хватается ртом за мой член с такой жадность, что я этого даже чуть пугаюсь. Нашло на Пашу, чего уж тут скажешь. Нечасто с ним так, и так было тогда, в первый наш раз, но тогда мы были совсем ребятишки.

Я перестаю ощущать свои пальцы в Пашкиных волосах, немеют ладони, руки, плечи. А Пашка выпускает меня из своего рта, облизывает мой член, чтобы побольше влаги, сероглазый хочет без крема, ясно…

- Как, Илька? Как ты хочешь? Я на спине хочу, давай…

- Как скажешь, Паш. Да дай же мне выбраться из-под тебя…

Мы барахтаемся на моём необъятном диване, вечная борьба двоих за любовь… Вот я сверху, Пашка подо мной. Не надо бы мне в его глаза смотреть, кончу ведь я раньше времени, я с этими глазами про всякую технику забываю, какое уж там, - это ведь страсть, - с ней даже Гирсу не совладать.

Я упираюсь в диван ладонями по бокам Пашки, нависаю над ним на вытянутых руках, он сгибает ноги в коленях, прижимает их к плечам. Какой-то третьей своей сущностью я чувствую сейчас всё, что чувствует сероглазый. Так бывает у меня. Так случилось со мной впервые с Пашкой, до этого никогда, и это вершина, я к ней шёл семь жизней, через два Мира.

- Чего же ты? Давай. И знаешь, Ил, сильнее… Я хочу сильнее.

И я хочу сильнее, раз этого хочешь ты, моя Извечная Любовь. Но сильно ведь не значит больно. Я упираюсь головкой члена в Пашкину дырочку, твёрдо, - сильно, - нежно и всё-всё чувствуя, надавливаю. Пашка шумно, сквозь зубы, выдыхает, закрывает глаза и обхватывает меня за ягодицы. Ты хочешь так, сероглазый? Ты будешь задавать ритм, я согласен, я согласен со всем, что тебе хорошо, и со всем, чего ты хочешь. Ведь я этого тоже хочу, ведь мы сейчас одно целое, и я чувствую всё, что чувствуешь ты…

И я врываюсь, - проваливаюсь, - в Пашку. Глубже, не быстро, но уверено. И назад, бёдрами, всем телом, поющим под руками сероглазого. А его ладони то на моей пояснице, то на бёдрах, то снова на ягодицах, - вот это лучше всего. И вперёд, дыхание сбивается, - горы, резкая ясность непостижимой высоты. Ах ты, дирижёр мой рэповый… Быстрее, значит? Боги! Как это… Я не знал до Пашки КАК это может быть! Глубже, ещё! К чертям всякий ритм, Пашка, ведь это страсть. Я ловлю лишь прерывистое, с тихими всхлипами Пашкино дыхание, и вот это-то и есть мой ритм. Так, так, так… Я замираю на секунду, Пашка открывает, - распахивает, - глаза, и в них не блеск стали, в них сейчас лёгкое уральское облачко и любовь.

- Ты че-чего? - еле выговаривает Пашка.

- Сейчас, Пашенька мой. Я на тебя смотрю, и  больше не могу на тебя смотреть, у меня глазам больно, такой ты…

- Люблю тебя, зараза ты кудрявая! Дальше, Илюша, дальше, я кончу скоро.

Да. Я знаю, это мне не трудно, знаю, что мы кончим вместе. Так у нас было только раз, тогда, впервые, и это было навсегда. И это произойдёт сейчас, это будет, это так много значит для меня. Я стараюсь не спешить, и не выходит. Пашкино тело плавится от моей любви, и тут же твердеет на моём члене, и плавиться снова. Он теснее сжимает мышцы, я каждой клеточкой чувствую своё движение в нём. Каждый Пашкин мускул, - и внутри и снаружи. И ничего лучше я не чувствовал, и ничего лучше я не видел до сих пор, а уж повидал я…

Вот. Всё, я близко, сейчас. Пашка чувствует это, ещё бы, ведь он со мной одно целое. И… Вот! Я не на Земле, я не знаю, где я и кто я. Смутно чувствую, как подо мною бьётся сероглазый. Сиреневые волны заливают моё тело, душу, разум. И ясная, звенящая в своей кристальной ясности мысль, - навсегда! Пашка навсегда, я у него навсегда, любовь наша навсегда! Меня бьют судороги, во рту я чувствую лёгкий вкус крови, - губу прикусил, блин… Пашка стонет в голос, раскаленные капли его любви ко мне вылетают, - выстреливают, - из его члена. Фейерверк, краше которого нет для меня, и я сквозь сияние, - сияние ярче солнца, - я ловлю лицом, губами, ртом, подбородком эти капли Извечной Жизни.