Капитан туранцев не знал много молитв, так как немногие боги давали обещания (их священники обещали больше, но кто станет верить священникам?) и уж совсем немногие выполняли их. Однако он кратко попросил Митру помочь ему, если этой ночью выяснится, что большая часть его людей погибла, пытаясь схватить не того, кто был ему нужен.
Но предводитель афгулов был похож на того человека, которого искал капитан. Однако ни от кого из своих подчиненных туранский офицер не смог добиться правдивого и полного описания этого воина. Лишь немногие, кто оказался близко к дикарю, остались живы, к тому же капитан не хотел, чтобы кто-нибудь из его людей догадался, кто предводитель афгулов.
Неважно было, по каким причинам офицер, служивший Турану, хотел захватить живьем этого человека. Сейчас в Туране с легкостью обвиняли в измене кого угодно точно так, как с легкостью гниют лилии в пенной стоячей воде. Даже если капитану удастся избежать такого обвинения (хотя такое возможно, потому что измена каралась смертью, а у капитана были враги, которые даже спать не могли, зная, что он жив), то те потери, что понесла его армия в схватке с афгулами, несомненно, повлекут за собой понижение в чине.
Перед ним мог даже встать выбор между возвращением в фамильное поместье, жизнью там, пока его не вызволят из ссылки какие-нибудь придворные интриги или пост хранителя стремян и попон где-нибудь далеко на юге в землях Иранистана. Ныне же пост его был почетным, и самое главное было в том, что он, командуя Зелеными плащами, уже завоевал их уважение. Капитан не хотел расставаться со своими людьми.
Завывания ветра пустыни не давали капитану сосредоточиться. Если человек, ведущий афгулов, был тем, кого искал капитан, то жизнь и смерть не имели для туранского офицера никакого значения. Туранец видел этого человека в сражении лет пять назад и изучил все рапорты, касающиеся его. Мечтая схватить его, туранец за последние годы участвовал во многих битвах и совершил много путешествий.
Наконец капитан отбросил сомнения и поднял пику, рядом с ним поднял пику младший офицер, но на конце его пики словно вымпел был подвешен маленький фонарик, открытый лишь с одной стороны.
В трех холмах от них на фоне звезд блеснул другой Фонарь, но он, как только сигнал был подан, сразу же погас. Капитан подождал, пока к небу вздыбились джунгли копий и сдерживаемое, неглубокое дыхание не подсказало ему, что ветераны готовы выступить.
Тогда капитан дал шпоры, и его конь вылетел из оврага, взметнув к луне облако пыли.
Конан кратко выругался, но, когда туранцы выехали из оврага, у беглецов почти не осталось времени скрыться. Неприятно почувствовать, что ты был прав, когда уже слишком поздно, чтобы поступить так, как нужно.
Северянин выругался снова, но решил поберечь дыхание. С другой стороны, он боялся, что посеет уныние в рядах афгулов. Крепкие воины, они тоже держались на пределе своей выносливости. И без того зыбкая надежда на то, что им удастся бежать, теперь повисла на волоске, но еще не растаяла… Несколько туранцев, оказавшихся на пути афгулов, умерли быстро…
После этого войско туранцев могло приуныть. Афгулы почти вырвались из западни.
Конан потянул узду, направляя лошадь чуть левее. Обычно командир располагался на правом фланге цивилизованного войска, правда, тут сейчас не было ни того ни другого. Если командир туранцев по привычке находился на правом фланге своего отряда, то он подвергался большой опасности, ведь клинок Конана не знал пощады.
— Пришпорьте коней, сабли наголо, пригните головы! — закричал варвар, увлекая афгулов налево.
— Что?.. — начал было спрашивать один из них. Кто-то с яростью фыркнул на глупца, не понимавшего, что время спорить прошло.
Афгул смолк. Никто из отряда Конана больше не произнес ни одного слова, или, по меньшей мере, никто не услышал этого из-за стука копыт, тяжелого дыхания лошадей и топота погони. Словно вихрь пронеслись они мимо отряда туранцев и полетели по пустыне.
Очень быстро расстояние между ними и погоней оказалось слишком большим даже для выстрела хорошего лучника, да и стрелять-то афгулам не стоило — слишком мало осталось у них стрел. Сквозь перистые облака серебристо-сияющим диском проступала луна. Темная тень легла на пустыню. Снова началась скачка, где ставкой была жизнь.
Лошади афгулов не падали, хотя половина из них шатались и шкуры у всех блестели от пены. И вдруг Конан услышал зов военной трубы у себя за спиной. Ночь становилась все холоднее. Стало так холодно, что, казалось, холод пронзает внутренности, словно вражеские копья. Неожиданно Конан услышал, как трубе туранцев ответил боевой рог где-то впереди.
Звук донесся издалека, так что киммерийцу пришлось прислушаться, чтобы окончательно быть уверенным, что слух его не подводит, но впереди на дороге, ведущей в ночную пустыню, без сомнения, затаился еще один отряд. Теперь туранцам не нужно было даже устраивать «волчий мешок» для своих жертв. Они могли окружить афгулов и задавить их числом, если впереди дорога перекрыта.
Взгляд Конана шарил по пустыне. Он заметил несколько осыпавшихся скал, которые могли бы помочь афгулам в последней битве. Впереди больше не было никаких укрытий, и теперь киммериец хотел бы знать, сколько врагов гонятся за ними и были ли афгулы такими же выносливыми, как воины его родного племени.
Впереди лежала пустыня. Барханы, но не слишком высокие, чтобы спрятать всадников. Чуть правее протянулись отроги гор. Облака по-прежнему скрывали луну. Ничего далее расстояния в половину полета стрелы рассмотреть было невозможно, даже имея орлиное зрение Конана.
Снова, протрубили рог и труба, но в этот раз намного ближе. Конан прислушался, пытаясь решить, есть ли впереди туранцы на его пути или беглецам все же удалось обогнуть их фланг. Если же туранцы собрали на этом фланге достаточно сил, имели свежих лошадей…
Конан прислушивался к звукам ночи и неожиданно понял, что стиснул рукоять своего меча так крепко, что ногти впились в шагреневую кожу отделки. И тогда он рассмеялся. Любой нормальный человек, услышав этот смех, почувствовал бы холод сильнее ночного мороза, потому что в этом смехе звучала ярость киммерийца.
Казалось, туранцы впереди были чуть правее отряда Конана. В темноте их преследователи могли не понять этого до тех пор, пока не окажется слишком поздно. Расставленная ловушка сработала, но, быть может, она окажется слишком слабой, чтобы удержать столь грозную жертву?..
Киммериец слишком часто водил отряды и не сомневался, что в определенные, самые напряженные моменты все воины в отряде могут читать мысли своего командира. Так пусть они почувствуют надежду и отвагу в его сердце, иначе битва окажется проигранной до того, как начнется.