Кузнец хмуро посмотрел на Кудряшова и сказал:
– Не лопочи, лопоцон…
Это немного разрядило молчание, которое угнетало людей своей неопределённостью. Потери, которые отряд понёс на завалах и во время отхода, тоже действовали угнетающе. Там, в Красном лесу, остались почти все вяземские, студент Гавриков, казаки, перешедшие на их сторону, многие из прудковских. Хотя, на это Воронцов тоже теперь надеялся, некоторые моги уйти по дороге на озеро, а значит, возможно, уже пристали к обозу. Но отходить по дороге он запретил категорически. Отступать вслед за деревней – это навести немцев на обоз. Все эти дни шёл снег, ночью бушевала метель, и санный путь, проделанный прудковцами, теперь уже не так-то просто отыскать. А если лыжники кого-то захватили в плен? Если выпытали всё? И об обозе, и об отряде?
Когда они, уже разбросав костёр и затушив в снегу головешки, сидели с котелками и хлебали горячее варево, с северного поста донёсся условный сигнал об опасности. Не успели похватать оружие, как оттуда послышались голоса и немного погодя крик:
– Свои!
Дорофеев, стоявший на северном посту, вёл двоих лыжников. Те подошли, отстегнули крепления, посмотрели на сидевших у костра. Оба с немецкими автоматами.
– Здорово, – сказал один. – Вы кто?
– Мы – партизанский отряд, – ответил Воронцов.
– Какой ещё партизанский отряд? Мы здесь все отряды знаем. Кто командир?
– Я командир.
– Фамилия? Звание?
– Курсант Воронцов. Отряд организован недавно. Боевой опыт небольшой. Всего четыре боя. Но потери большие.
– Не знаем про ваш отряд ничего… Какие ещё бои? Были бы бои, мы про вас знали бы.
– Мы выходим из района Прудки – Андреенки – Шилово. Боестолкновение имели с казачьей полицейской сотней, отдельной жандармской группой факельщиков и немецким подразделением, которое действует в красноармейской форме. А вы, позвольте, кто такие будете?
– Мы будем отдельный партизанский полк. А вот вам придётся сейчас же следовать за нами.
– Я должен посоветоваться с отрядом, – сказал Воронцов.
Спустя полчаса с лыжниками уехали двое: Турчин и Кудряшов. Когда они ушли, Воронцов поднял отряд и отвёл его ещё на километр глубже в лес. К вечеру все четверо вернулись. Турчин сообщил:
– Партизанский отряд. Хорошо оборудованная база. Видимо, не основная, вспомогательная. Нам, конечно же, не доверяют. Предлагают действовать автономно. Но все приказы получать от них.
Лыжник, который всё это время молча стоял рядом, сказал:
– Если есть раненые, мы заберём. Базироваться можете в одной из деревень. Карта есть? Тогда давайте, укажу, как идти.
Воронцов достал карту.
– О, немецкая! – усмехнулся лыжник. – Откуда она у вас? А, Курсант? Тёмные вы люди…
– Оттуда, откуда и ваш автомат, – ответил Воронцов.
Лыжник снова усмехнулся, но ничего не сказал. Он долго разглядывал карту, читал названия. Наконец ткнул пальцем:
– Вот, деревня Колодези. Немцев там нет. Можете расположиться в школе. До вас там стояла одна из наших групп.
Утром следующего дня отряд Курсанта вошёл в Колодези. В школе, которая стояла под липами, было хорошо натоплено. Рядом, приткнувшись один к другому, виднелись сараи. В один из них они завели коней. Выставили посты и завалились спать. Но вскоре Воронцова разбудили:
– Командир, – тряс его за плечо Кудряшов. – Вставай, зовут к командиру полка.
– К какому ещё командиру полка? – Воронцов открыл глаза и рядом с брянским увидел незнакомого человека. – Этот, что ли?
– Нет, это – завхоз. Печи нам вытопил. Посыльный.
– Командир ждёт вас у меня дома, – сказал незнакомец. – Пойдёмте. У нас мало времени.
Воронцов на всякий случай взял автомат, в карман сунул гранату.
– Это – лишнее, – сказал, наблюдая за его сборами, завхоз.
– Не к тёще на блины зовёте…
– И это верно. Но блины будут. – И до этого суровое худощавое лицо завхоза расплылось в щербатой улыбке. – Хозяйка расстаралась. Ну, бери, бери свои гулюшки и пойдём. И вы уморёвши, и они торопятся.
Они вышли вслед за завхозом. По пути Кудряшов успел шепнуть, что старик ему знаком, видел его вчера в лесу, когда с лыжниками ходили в отряд.
– Его там так и звали – завхоз.
Свернули в проулок. Впереди, возле дома под берёзами, стояли двое саней, запряжённых лошадьми, в которых угадывалась кавалерийская стать. Из-за берёзы выглядывал часовой с автоматом ППШ на груди.
В доме за столом сидели четверо в красноармейских гимнастёрках.
– Присаживайтесь, Курсант, – кивнул на табуретку худощавый скуластый майор.
Воронцов невольно оцепенел, глядя на горку блинов и чашку со сметаной, придвинутую к нему майором. За столом на мгновение установилась тишина. Её нарушил всё тот же майор, который, видимо, и был командиром партизанского полка. Он засмеялся и сказал:
– Угощайтесь. Ешьте. В лесу блины не пекут.
Воронцов положил на пол рядом с собой автомат, который всё это время держал на коленях, расстегнул шинель.
– Подольский? – кивнул на петлицы майор.
– Да.
– Какой курс?
– Выпускной.
– Где дрались?
– На Извери. Недалеко отсюда. Под Юхновом. Шестая рота Подольского пехотно-пулемётного училища. Командир роты старший лейтенант Мамчич Леонтий Акимович.
Майор снова засмеялся:
– Хорошо, хорошо! Я же не проверяю вас. В деле себя покажете. А пока давайте знакомиться.
– Сержант Воронцов! – вскочил он из-за стола.
– Майор Жабо. Командир партизанского отряда. Будете действовать на участке Колодези – Староселье – Науменки. Дайте-ка вашу карту.
Воронцов не спешил лезть за пазуху за картой. Но майор его поторопил:
– Давайте-давайте. Я знаю: у вас хорошая, подробная немецкая штабная карта. Мне уже доложили. И учтите на будущее: одна из сильных сторон любого партизанского отряда – хорошо отлаженная разведка. Везде у вас должны быть свои глаза и уши. Везде. По всей округе. К вам не должны подойти незаметно или внезапно. Если этого нет, ваш отряд через пару недель будет украшать телеграфные столбы вдоль дороги Вязьма – Юхнов и отчёты немецких штабов.
Майор Жабо развернул карту и отметил красным карандашом маршрут.
– Ваша задача – разведать безопасный путь в окружённую группировку тридцать третьей армии. Пойдёте не одни. С нашими людьми. Подготовьте лошадей. Если есть потребность в боеприпасах, напишите мне прямо сейчас, что, к какому оружию и в каком количестве необходимо. Продукты тоже выдадим. Будьте готовы выступить через два-три дня. А пока приводите себя в порядок. Связь – через нашего завхоза дядю Колю.
Но ни трёх, ни даже двух дней отряду Курсанта отдыхать не пришлось. В конце следующего дня в школу зашёл дядя Коля и сказал Воронцову:
– Приказ командира полка – к вечеру быть готовым и выступить по указанному маршруту. Проводником пойду я и ещё двое ребят из нашей деревни.
Ещё не стемнело, из лесу примчались трое саней. На них были навалены мешки и ящики.
– Медикаменты, – пояснил завхоз. – Там, у наших, в окружении, людей перевязывать нечем. А тут – бинты и лекарства. Утром мы должны быть в Науменках. Там нас уже ждут. Это километров шесть отсюда, не больше.
Когда выступили, Воронцов спросил завхоза:
– Дядя Коля, а скажи мне вот что: майор Жабо, этот ваш командир, почему он так легко мне поверил? Человек-то он вроде непростой.
Завхоз засмеялся, мелькая щербой:
– Ты на блины смотрел, как сокол на кролика. И шинелька твоя вся лесом пропахла. У Жабо глаз – алмаз. Партизана от немецкого диверсанта отличить умеет.
Шли они лесными дорогами. Лошади ломали копытами толстый наст. Пришлось двигаться медленно. Несколько раз останавливались. Грызли сухари. Бросали лошадям по охапке сена. Терпеливо ждали, когда вернётся высланная вперёд разведка. Всё было спокойно. Немцев нигде не встретили. На рассвете обоз втянулся в большую деревню. Уже дымились печи. Пахло печёным тестом, блинами. Небо на востоке ожило, заиграло, иззелена-розовый столб поднялся над полем и вскоре затрепетал более яркими и необычными красками. Из чёрной роговицы неподвижных лесов, которые, казалось, ещё спали, наружу выломилось солнце и пошло плавить и макушки деревьев, и крыши домов, и синеватые снега в бесконечных полях. Старшина Нелюбин покрутил головой, понюхал морозный воздух, напитанный родным жилым духом, и вздохнул облегчённо:
– Хлебушком, братцы, пахнет. Хлебушком! Как хорошо…
Сани разгружали без них. А их отвели в свободную избу, где были устроены лежанки в два яруса. Как залегли, так только вечером и начали выползать на двор по одному.
Из госпиталя пришёл санитар, поставил на стол термос с кашей и сказал:
– Вот вам и обед, и ужин. Ешьте на здоровье.
Старшина Нелюбин, услышав знакомый голос, так и вскочил с нар:
– Яков! Ты?!
Санитар медленно, неуклюже повернулся:
– Кондрат! Старшина! Живой?
– А что мне сделается?! – Старшина обнял санитара и сказал: – Ребяты, это мой фронтовой товарищ Яков! А Савин где? Тоже тут? А Таня? Фаина Ростиславна?