– Первое, что от вас требуется: подробный отчёт о, так сказать, медицинском состоянии армии – количество раненых, количество больных, в том числе тифом, а также перечислить, кто из командиров дивизий и полков, а также их заместителей имеет ранения и какие, насколько они серьёзны. Позволяет ли характер ранения им исполнять свои обязанности. Если позволяет, то насколько это затруднено последствиями ранения. И второе: вы не можете вылететь из окружённой группировки ни под каким предлогом, даже если будете больны или ранены. При попытке вылететь или каким-либо иным образом выбраться из «котла» вы будете немедленно уничтожены теми, кто будет постоянно за вами присматривать. Вас разорвёт на части гранатой, так что никакой хирург уже не в силах будет помочь вам, либо пуля нарушит лобную область черепа и разорвёт иные жизненно важные ткани, после чего никакой врачебной помощи не понадобится вовсе. Всё. Характер полученной раны окажется, как это у вас, врачей… несовместим с жизнью.
Пауза. «Подробный отчёт… Количество раненых и больных… Не бог весть что. Это даже и сотрудничеством нельзя назвать. А уж предательством – подавно. Всего лишь навсего отчёт. Составить его особой проблемой не будет. Но как я им передам этот проклятый отчёт?»
– Через три дня я жду вас здесь в это же самое время. Разумеется, одного, без хвоста. Доклад должен быть изложен в письменной форме, на имя командующего тридцать третьей армии генерал-лейтенанта Ефремова, иметь внизу дату и вашу подпись. Всё, профессор. На прощание позвольте угостить вас чаем. Какое варенье вы предпочитаете? Смородиновое? Черничное? Крыжовниковое?
Профессор молчал. Всё в нём протестовало против того, что с ним делал этот человек в форме старшины РККА. Прав был капитан Камбург, нельзя одному ездить по дорогам! Нельзя… Но – поздно. Теперь поздно сожалеть о том, чем пренебрёг.
– Здесь, профессор, прекрасные черничные болота. Целые долины – сплошная черника! Впрочем, это надо видеть. Зреющая во мхах черника – это летний пейзаж. Пейзаж глубокого лета. Вы ведь знаете толк в пейзаже, не так ли?
Пауза. «Он действительно всё обо мне знает», – думал профессор, по-прежнему пытаясь упорядочить свои мысли.
– Черника созревает вместе с хлебами, – спокойным голосом продолжал Старшина. – Впрочем, вы ведь житель городской, вряд ли видели созревающую во мхах, под соснами, чернику.
– Когда же всё это успели увидеть вы? – усмехнулся профессор, наконец найдя в себе силы пристально посмотреть в глаза Старшине.
– В детстве, – сказал тот уже другим тоном. – Я видел это в детстве.
– Смородиновое, – согласился профессор.
Старшина улыбнулся той самой улыбкой, с которой догнал его на лесной дороге, и позвал:
– Аннушка! Принеси-ка нам, голубушка, чаю со смородиновым и черничным вареньем.
Тотчас в сторожку вернулась радистка с медицинскими эмблемами в петлицах и сказала:
– Черничного нет.
– А смородиновое? – улыбнулся Старшина. – Смородиновое, Аннушка, найдите непременно. Я обещал. Слово русского офицера нерушимо.
– Смородиновое есть.
– А какое ещё есть?
– Крыжовниковое.
– О! Мне, милая Аннушка, пожалуйста, крыжовниковое.
Они сидела за дощатым столом друг против друга и пили чай. Профессор зачем-то торопился, обжигался и не чувствовал ни вкуса чая, ни смородины. А Старшина, доставая ложечкой из глиняной чашки очередную янтарную ягоду, поднимал её на свет и улыбался:
– Чудо, профессор, не правда ли? А знаете, как на Руси звали крыжовник?
– Крыжовник. Так и звали. Разве это не русское слово?
– Крыжовник – слово русское. Но пришло оно из Германии. Где-то в семнадцатом веке. Из верхненемецкого диалекта, в котором есть слово Krisdohre, что буквально означает «Христов тёрн». Но к нам в Россию путь этого тёрна лежал через Польшу и Латвию. Поляки прозвали крыжовник крестовой ягодой. «Крыж» по-польски означает «католический крест». Но есть и наше, исконное, незаимствованное – берсень. Звучит куда более красиво, чем заимствованное. А вот не прижилось. Забывается уже. Русский язык, профессор, ещё одна загадка России.
– Я не слышал такого слова, – признался профессор. – Вы прекрасно разбираетесь в языкознании.
– Пустое… – вздохнул Старшина, не принимая комплимента. – Накладывайте себе ещё. Не стесняйтесь. Наши чаепития теперь станут регулярными. – И снова поднял ложечку с янтарной ягодой, которая действительно вся сияла до самой глубины. – Ну, вот полюбуйтесь, не чудо ли! Берсеньевое варенье!
Глава пятая
Миномёты, к которым не осталось ни одной мины, Воронцов приказал сбросить в глубокий овраг.
Вот уже вторые сутки они отходили по лесу, ведя в поводу лошадей. Сани пришлось бросить ещё на дороге. Всё своё имущество, состоявшее из нескольких мешков с продуктами, оружия и боеприпасов, они везли в тороках. Вечером накануне произошёл последний бой. Группа лыжников попытались перехватить их на просеке, зайдя с правой стороны. Но боковое охранение вовремя обнаружило преследование. Установили пулемёт. И держали лыжников на расстоянии до тех пор, пока основная группа не перешла просеку и не исчезла в лесном массиве, где догнать и перехватить их было уже невозможно.
Ночью продолжили путь. Шли по компасу, время от времени сверяя маршрут по карте. Рассвет застал их вблизи дороги. Впереди и справа гудело.
– Варшавка, – сказал Турчин.
Воронцов поднял руку:
– На днёвку остаёмся здесь, на этой стороне. Губан и ты, Кудряшов, пойдёте в разведку. Пулемёт оставьте. Возьмите автоматы и гранаты. Задача: найти место для перехода. Пройдите вдоль дороги вправо и влево. Остальным – за мной. Кудряшов, найдёте нас в километре отсюда.
Нашли густой ельник. Выставили посты. Развели небольшой костерок, поставили котёл для каши, натопили снега и заварили перловку. Пока булькала в мутной кипящей воде крупа, задремали вокруг огня, сидя на корточках.
Воронцов развязал вещмешок, бросил на снег две банки тушёнки и нож.
Вернулась разведка. Кудряшов доложил:
– Движение в обе стороны. Тяжёлая артиллерия отводится на запад. Но на восток идут грузовики с солдатами. Видели несколько танков. Танки одиночные. Похоже, патрульные. Шли не в колонне, а так, самостоятельно. Днём, я думаю, не пройти.
Воронцов выслушал разведку и приказал рубить лапник. Нарубили еловых лапок. Поели каши с тушёнкой. Разбросали костёр. Свалили нарубленный лапник на кострище, на нагретое место, и залегли, чтобы поскорее дождаться вечера. Спали по очереди. К вечеру к шоссе снова ушла разведка. Долго не возвращалась. Наконец, уже в сумерках, прибежал, дыша морозом, Губан, доложил, что можно выдвигаться к дороге, что последняя колонна прошла полчаса назад, а дежурная танкетка только что.
Подошли к Варшавке. Лошади проваливались в глубокий снег, ёкали селезёнками, беспокойно оглядывались на людей. Те гладили их напряжённые нервные шеи и дрожащие бока, успокаивали приглушёнными голосами:
– Тише, милая, тише… Скоро перейдём, сенцом где-нибудь разживёмся.
Первым через дорогу перебежал Воронцов. За ним – Турчин. Следом, ведя в поводу лошадей, пошли старшина Нелюбин, Кудряшов, кузнец дядя Фрол и остальные. Когда отряд исчез за дорогой в лесу, из-за снежного отвала вскочил Губан, подхватил пулемёт и побежал следом. Бежал он быстро, ловко перепрыгивая через комья снега и радуясь тому, что и его служба на дороге закончилась благополучно.
Снова всю ночь шли. Теперь держались вдоль дороги. К утру вышли к деревне. Деревня как деревня. Примерно в километре от Варшавки. Дворы целы. Услышали немецкую речь. Свернули, чтобы обойти селение стороной. Углубились в ельник и остановились на очередную днёвку.
Канонада гремела со всех сторон.
– Где он, фронт? Куда идти? – гадали партизаны.
– Пойдём на северо-восток, – решил Воронцов.
– Надо зайти в какую-нибудь деревню. Хоть разок в тепле поспать. А, командир? – Кудряшов, сжав небритые тонкие губы, скупо и вопросительно смотрел на Воронцова.
– Вот там где-нибудь и найдём подходящую деревню. А здесь, у шоссе, сами видите, везде гарнизоны. Им, на дороге, тоже холодно.
– А что ж, Курсант, выходит, мы свою деревню бросили? Народ? – Теперь на Воронцова вопросительно смотрел дядя Фрол.
– Немцы за ними не пошли, – ответил он. – Мы увели их от обоза. И это было нашей основной задачей.
– А теперича ж что? Они – там? А мы – тут? Надо к ним идти.
– Надо где-то остановиться. Найти базу. В какой-нибудь деревне. А потом идти искать обоз. Чем мы им сейчас поможем? Ничем не поможем, дядя Фрол. Продуктов у них пока достаточно. Не пропадут. Выйдут к какой-нибудь деревне. Или найдут тот хутор возле озера, о котором говорил Пётр Фёдорович.
– Ты что, дядя Фрол, по старухе своей заскучал? – засмеялся Кудряшов. – Забудь до победы.
Кузнец хмуро посмотрел на Кудряшова и сказал: