Читать интересную книгу "Разрушитель небес - Сара Вулф"

что день твоей смерти был также днем твоего рождения.

Я не могу шевельнуться. Ничего не могу делать, кроме как вдыхать запах выпечки, воска, воспоминаний.

– Мне не нужна ваша жалость.

– Это не жалость, а традиции. В этом доме отмечают дни рождения. – Он переводит взгляд на картину, на которой один олень гонится за другим. – И всегда отмечали.

Киллиам воодушевленно кивает, подавая мне вилку.

– Хоть и с опозданием на два месяца, но… с днем рождения, барышня Синали! Надеюсь, угощение придется вам по вкусу.

Я крепко сжимаю серебряную вилку. После минутного молчания Дравик встает.

– Пожалуй, мы с Киллиамом удалимся на ночь. Свою комнату ты найдешь в конце этого коридора, возле статуи кентавра. Твой виз уже получил биоключ. Завтрак в семь. Так что увидимся завтра.

Дравик кивает, Киллиам кланяется, и они уходят, слышится шарканье подошв и постукивание тростью, а робопес преданно следует за ними. Я остаюсь одна смотреть на оплывающую свечку. Никто в здравом уме не бросит совершенно незнакомого человека в своем кабинете. Или тут повсюду ведется наблюдение, или… мне доверяют.

Нелепость. Это фальшивое проявление доброты на самом деле уловка. Сколько я повидала простолюдинов, которые купились на обещания, на ничем не подкрепленную иллюзию! Мать поддалась на заверения отца позаботиться о ней. Все это я знаю, и все-таки набрасываюсь на кекс, как бросаются на кого-то, чтобы вырвать сердце, и отрываю от него кусок. Еще один. Сминаю его в пальцах. Кекс воздушный, нежный, изысканный – насквозь благородный. Я разрываю его. Ем так быстро, что прикусываю язык. Вырвавшийся у меня звук – и не всхлип, и не смех, на вкус кекс отдает кровью, сливочным кремом и осознанием, что мать я не увижу, пока все не кончится. Пока семеро ее убийц из Дома Отклэр не поплатятся, я буду жить. И пусть меня тренируют как животное.

Я сожру их всех.

– 9. Вэрмис

Vermis ~is, м.

1. червь

На тринадцатый день рождения выброшенный мальчишка с волосами цвета золота получил от отца имя Дождь.

Это слово прозвучало странно, поэтому мальчик спросил, что такое «дождь», и его отец ответил: «То, что падает, но никогда не ломается». Этим именем они пользовались только между собой: детей в этой гильдии наемных убийц, называющейся Паучьей Лапой, звали по цветам и номерам, а самые близкие – «сестрой» или «братом». Для сверстников и инструкторов гильдии этот мальчишка был Лиловым-Пять, но для отца, когда в минуты затишья они встречались, чтобы продолжить тренировки, он стал Дождем.

Странно, что Дождя вообще тренировали больше, чем других: его братьев и сестер отпускали спать в десять. Однажды ночью он спросил об этом отца, и старик отложил кинжал, который начищал до блеска.

– Архонты возлагают на тебя большие надежды.

Архонты? Девять вершителей, определяющих каждый шаг Паучьей Лапы?

– Но почему? Я ничего особенного не сделал. У Зеленого-Семь в этом году гораздо больше контрактов, а Красная-Двенадцать на прошлой неделе завалила барона…

Мелькнули старческие пальцы, и кинжал, просвистев у самого уха Дождя, вонзился точно в центр обшитой мешковиной мишени в тридцати шагах за ним. Отец смотрел на сына, поджав сморщенные губы.

– Ценность наемного убийцы измеряется не количеством и не качеством, а потенциалом.

Лишь два года спустя Дождь начал понимать, что имел в виду отец. Те немногие заказы, которые он выполнял, доставались ему нерегулярно и были… специфичными. Казалось, совершая убийства, он служит какому-то благородному Дому. Какому именно, было неясно, но наверняка могущественному, если тот мог позволить себе постоянно держать наготове одного из убийц Паучьей Лапы.

Поначалу мальчишка завидовал братьям и сестрам, их контрактам, победам, рассказам об охоте, – завидовал до тех пор, пока не началась череда похорон. Зеленого-Семь изрешетил лучом твердосветного пистолета тот, на кого он охотился. Красная-Двенадцать запуталась в графиках обслуживания Станции, и ее выбросило в космос, когда она пряталась в отсеке мусорного пресса. Каждый месяц приносил новое происшествие, новую смерть. Каждый месяц младший паук занимал место выбывшего, так же, как Дождь и его ровесники заняли места тех, кто выбыл до них.

Ему было семнадцать, когда умер самый младший, Желтый-Восемь. В коридоре бункера осталась кровавая полоса, еще влажная после того, как паутинники принесли его на носилках. Странно было видеть кровь – не добычи, а одного из своих. Дождь несколько долгих минут таращился на нее, на свое отражение в мокрой поверхности, пока какой-то паутинник не прогнал его.

Сестра Лиловая-Два разыскала Дождя одиноко сидящим за столом в столовой. Тронула за плечо, посмотрела затуманенными глазами.

Боясь не сдержаться, Дождь попытался встать, но она уже поставила на его стол стакан эля и пиалу с их ежедневными таблетками. Сестра стрельнула взглядом в жующих инструкторов и выстроившихся вдоль стен паутинников, и он понял без слов, как пауки понимают друг друга, что она хочет сказать ему что-то, но взрослые терпеть не могли, когда они строили догадки, вдобавок все в Паутине умели читать по губам.

Он медленно проглотил таблетки, запил глотком эля, а Лиловая-Два заговорила лишь после того, как убедилась, что никто из инструкторов на них не смотрит. Не отрываясь от своего эля, она еле слышно пробормотала:

– Все поменялось.

– Поменялось – как?

Она утерла пену с губ.

– Желтый-Восемь умер, выполняя странный контракт. Теперь не просто благородные убивают один другого. Дело даже не в соперничестве торговцев или корпораций. Стали поступать заказы на убийства простолюдинов, причем хорошо вооруженных.

– Насколько хорошо?

Лиловая-Два помотала головой, что означало «очень». И медленно отпила еще глоток.

– Теперь на благородных работаешь только ты и пауки других Домов. А нас, остальных, посылают на вспомогательные станции, чтобы помешать… сопротивлению. Не знаю, как еще это можно назвать.

– Кто добыча?

– Профсоюзники, салоны философов, банды Теневого кольца, культы, атеисты, медики с черного рынка – все, до кого королю и церкви не добраться. Мы с Красным-Десять сравнили записи: все они связаны с группой, которая называет себя «Полярная звезда». Зеленый-Один считает, что еще чуть-чуть – и она проявит себя на Станции: сначала в Теневом кольце, потом в Нижнем районе.

Дождь грызет губу. Зеленый-Один – лучший из них, самый старший и умный. Если он так думает, значит, так и есть. Но в голове у Дождя это по-прежнему не укладывается.

– А почему сейчас?

– Точно не знаю. Зеленый-Один говорит, что слишком они хорошо организованы. И что им должен кто-то помогать.

Она имеет в виду – кто-то, у кого есть деньги. Нет, не просто деньги, еще и влияние, и образование. Кто-то… из благородных.

– Из