мире говорит о любви. Послушайте, как стрекочут кузнечики в зените дня во ржи, как шуршат сухие колокольчики на влажных полянах.
Послушайте, как кричат ночью друг другу встречные поезда.
Запрокиньте лицо — разве не об этом говорят ночные огни самолетов?
Таня взбежала на скалу и услышала ветер. Внизу, в полумраке медленно плескалась вода.
— Ой, — увидела она Серегу.
Серега встал. Они молчали и смотрели в одну сторону. На горизонт натянуло тучи.
— Вы пришли встречать солнце? — спросила она. — Простите, я не знала, что это ваше место, я уйду.
— Рыбачить я, — ответил Серега. — Не уходите.
— А который час? У вас есть часы?
— Есть, — соврал Серега. — Только они не идут. В палатке.
— А у меня дедушка говорит: часы для красы, а время по солнцу.
Они опять помолчали, не глядя друг на друга.
— Вы сюда приехали помогать? — спросила она.
— Да. А вы здесь живете?
— Да. А я вас не видела.
— Я не на прополке. Мы овощехранилище ремонтируем.
— А-а. А ваши девчонки некоторые плохо полют: сорвут вершинку, а корень оставят. Что это за работа? Видимость одна. До первого дождя.
— Не умеют они еще. Научатся.
— Долго что-то они учатся.
Она решила уйти.
— Не будет сегодня солнца: тучи. Это я виновата — невезучая. До свидания.
— До свидания, — угрюмо ответил Серега. — А как вас зовут?
— А зачем вам? Таня.
Тут Серега посмотрел на нее и засмеялся:
— Чего тебе солнца ждать — ты сама как солнце.
Она отвернулась.
— Ты что, обиделась? Подумаешь! У нас одна лицо платком закутывает, боится загореть, думаешь, лучше?
— Не знаю.
Таня подошла к обрыву, заглянула вниз:
— Глубоко. Тут Лермонтов чуть не утонул.
— Ну да?
— Вот и ну да! Читал «Тамань»?
— Нашла чему верить — книжкам.
— Но я же знаю.
— Докажи.
— Докажу.
— Чем докажешь?
— Чем надо, тем и докажу.
Вода внизу под обрывом вздымалась и опадала.
— Я раз после шторма здесь кувшин чуть не целый нашла, — сообщила Таня, — гляжу — на ручке отпечаток большого пальца, представляешь? До нашей эры! Ты почему не удивился?
— Ну и что, что отпечаток?
— Нет же одинаковых отпечатков. Если бы он был жив, его бы можно было найти.
— И посадить?
Она пожала плечами, отошла и вдруг спросила:
— А отсюда прыгнешь?
— Раз плюнуть, — ответил Серега. — Мокнуть неохота.
— Правда? — спросила она. — Надо же! А я трусиха. И правда прыгнешь?
Надо верить!
Один человек рисовал деревья. «Разве бывают синие деревья», — спросили его. «Бывают». — «Где?» — «Вот, — ответил он, — нарисовал же я. Пожалуйста».
…и через секунду после этого Таня ухватила Сергея за руку:
— Ты что? Уж совсем? — и покрутила пальцем у виска.
— Пусти, — ответил он. — Не веришь? Пусти, говорю. Думаешь, не смогу?
— Ничего я не думаю. Не пущу. Отойди от обрыва. Подумаешь, нашелся. Ты что, ненормальный? У нас ребята на море выросли, и то боятся.
И тогда он прыгнул.
Хорошо, если бы в эту минуту солнце разорвало тучи.
Но нет, не появилось солнце.
— Ну и что? — спросил он, дрожа от пережитого страха и холода.
— Доказал! А если б разбился?
— Подумаешь!
— Трясет всего. Простынешь ведь, дурачок. Выжми рубашку. Выжми, говорю! Ну сними, я выжму.
— Сам. Отвернись.
Он выкрутил рубашку. Она, не оглядываясь, посоветовала:
— И брюки выжми.
— Больно надо.
— Выжми. Что тебе, долго? Ведь заболеешь. Ну кто тебя увидит, я отвернулась.
— Не буду.
— О, боже мой! Ну и не выжимай.
Они прошли немного босыми ногами по берегу до пологой тропинки и поднялись.
— Беги, переоденься, — сказала она. — И я пойду. Мама не спит, это уж точно.
— Таня, — сказал он, — а меня Сергеем зовут.
— Тебя «Сергей-муравей» в детсаде дразнили?
— Дразнили.
— А меня «Таня-матаня».
— Таня, — сказал он, — а ты куда ходишь купаться?
— На речку.
— А почему не на пляж?
— После морской воды волосы не расчесать. Только речной и отмываю. Больше ничем не берет. Шампунь «Садко» для морской воды продают, с ним и то никак. Отрежу! Чик, и все!
— И что хорошего? Вон у нас, у всех девчонок волосы короткие.
— Тебе не нравится?
— Что не нравится?
— Что короткие?
— Длинные лучше.
— Ты с ними не маешься, так не знаешь. А с короткими что за беда — проснулась, встряхнула головой — и ать-два! А тут сидишь, гребнем дерешь-дерешь!
— Не отрезай, Тань.
— А тебе-то что? — спросила Таня.
— Тебе так лучше, — сказал Серега, запнулся и покраснел, и Таня покраснела тоже. — Мы вечером уезжаем, — угрюмо добавил Серега.
Таня молчала.
— Ты днем чего делаешь?
— Ничего, — тихо ответила Таня.
— Приходи после обеда, — попросил Сергей.
Таня мчалась к дому. Было так светло, что ей казалось непонятным, почему пусто на улицах поселка. Она забыла, что и сама в это время всегда спала. Начинали краснеть яблоки. Таня подпрыгнула, хотела сорвать одно, но не достала.
— Мамочка, милая, родненькая мамусенька, ты не спишь? — закричала она, влетая в двери.
— Не любишь ты меня, Татьяна, — грустно сказала мама.
— Люблю! Люблю! Люблю! — отрапортовала Таня.
— Совсем не жалеешь!
— Жалею, жалею, жалею!
— Где ты была!
— У моря, у моря, у моря!
— Пять лет жизни ты мне убавила за одну ночь.
— Прибавлю десять! — пообещала Таня.
Она подскочила к гардеробу, отвела скрипнувшую дверцу и повертелась перед зеркалом.
— Мамочка, у меня стреловидные брови, миндалевидные глаза, пурпурные губы и… нежные мочки ушей. И вообще безукоризненный овал лица.
— Выпороть бы тебя, — сказала мама.
— Пожалуйста, — разрешила Таня. — Нет, не выпорешь! Нетушки. Я взрослая и красивая, и никаких гвоздей.
— Кто это тебе сказал?
— Мальчишка один.
— Кто? — Мама встала.
— Мальчишка один, — повторила Таня. — Юноша. Он говорит: я люблю вас, а я говорю: не верю. Прыгни, говорю, с обрыва. Мамочка! Там дна не видно. Прыгните, говорю, молодой человек, я подумаю. Он страшно побледнел, волосы дыбом… И прыгнул! Полчаса летел. Я хоть бы что. Ты слушаешь?
Мама слушала.
— Он выплыл, заявляет: я вас хочу поцеловать. А я говорю: только без рук, только без рук… Ты что, мам, ты что?
Дверь за мамой захлопнулась, ключ повернулся.
Чуть ли не до обеда Таня делала разные прически, перемерила все платья, показывала запертой двери язык. Потом устала, забралась с ногами на диван и уснула.
Я прыгнул тогда с обрыва. Спасибо, Таня. Я помирился с Владькой. Да и слишком глупые ссоры мальчишек, чтоб их долго помнить.
Мы подошли к обрыву.
— Ну, — сказал я Владьке. — Давай! Не бойся, там глубоко, я мерил.
— Внизу мерил?
— Отсюда прыгал.
Владька раздевался. Он боялся быть трусом.
— Матери сообщите, — сказал он.
— Сообщим.
— Мол, при исполнении служебных обязанностей, и так далее.
— Валяй, валяй, — жестоко