Читать интересную книгу Полночная чума - Грег Кайзер

— Насколько я понимаю, наш секрет остается секретом? Я имею в виду ваших могильщиков, — поинтересовался Каммлер.

У Волленштейна тотчас екнуло сердце, он сглотнул застрявший в горле комок, попытался смочить слюной рот и снова сглотнул.

— Разумеется.

— Никто не пытался водить носом вокруг вашей фермы? — спросил Каммлер.

— Нет, никто, — ответил Волленштейн. Перед его мысленным взором до сих пор стоял, зияя открытой дверью, пустой грузовик. И никаких евреев внутри.

Водитель выключил фонарик, сел за руль, и автомобиль покатил по бетонным полосам. Надо сказать, что он не гремел и не визжал, как тот игрушечный «кюбельваген».

— Надеюсь, вы не забыли, что я вам сказал. Стоит вермахту про них прослышать, как там захотят прибрать наше детище к рукам, — произнес Каммлер.

— Да-да, я помню, — ответил Волленштейн. Господи, сколько можно задавать ему один и тот же вопрос?

— Советую вам подумать над моим предложением, — продолжал эсэсовец. — Это значительно облегчит нашу задачу.

Теперь к дыму сигары толстяка присоединилась вонь генеральской сигареты.

Волленштейн слегка опустил окно рядом с собой, чтобы впустить внутрь ночной воздух, густой после жаркого дня. Перенести эксперименты на территорию рейха? Нет, Франция для них идеальное место как раз потому, что это не рейх. Здесь он сам себе хозяин, здесь никто не заглядывал ему через плечо, здесь он мог проводить свои эксперименты так, как считал нужным, не волнуясь по поводу того, что в его дела сунет нос Гиммлер.

— Это, как всегда, щедрое предложение с вашей стороны, герр генерал, однако нет, спасибо.

— Вы говорите это всякий раз.

Разговор продолжался, но тема евреев так и не всплыла, и у Волленштейна отлегло от сердца.

— И буду продолжать делать то же самое, — ответил он.

«Хорьх» сделал поворот, затем другой, и вскоре фары высветили взлетно-посадочную полосу, где Зильман поджидал его в своем «шторьхе». А на дальнем конце поля виднелся силуэт «юнкерса», тетушки «Ю», как шутливо называл его Каммлер, на котором он по всей видимости и прилетел сюда. Свет фар упал на бак под брюхом самолета.

— Все еще опыляете картофель, герр доктор? — спросил Каммлер, заметив его «шторьх».

Волленштейн открыл дверцу «Хорьха» и вылез из машины.

— Насколько я понимаю, ваши ракеты будут готовы лишь к сентябрю. А до тех пор мой «картофель» — единственная надежда на то, что мы все-таки сокрушим неприятеля, если он осмелится высадиться здесь.

Кто-то включил внутри «хорьха» свет, и Волленштейн невольно прищурился. Сквозь прищуренные веки он увидел, как узкое лицо Каммлера недовольно вытянулось, сделавшись еще уже.

— Не мечтайте, — резко бросил он. — Я уже устал говорить на эту тему. Англичане собьют ваш самолет еще до того, как тот долетит до цели. Это вам не сороковой год.

— Но, как я понимаю, решение принимаете не вы сами? — парировал Волленштейн.

— Не советую вам говорить со мной таким тоном, герр доктор. Даже если вы и в любимчиках у Гиммлера.

Каммлер потянулся за ручкой двери и громко захлопнул ее прямо у него перед носом. В это момент толстяк на переднем сиденье повернулся. На его губах играла фальшивая улыбка. Сигары изо рта он так и не выпустил.

Глава 5

Пятница, 2 июня 1944 года

Болезни, от которых нет исцеления, излечиваются крайними мерами, или никак.

Уильям Шекспир, 1601 год

Темно-серый костюм на этом человеке не ввел в заблуждение Бринка. Уж слишком военная у незнакомца выправка. Даже если сейчас он и не служил в армии, то когда-то явно служил. Бринк вошел в тускло освещенную комнату, с дешевеньким торшером на полу.

Мужчине было лет пятьдесят. У него были коротко стриженные усики, которые придавали ему еще большее сходство с военным, нежели его осанка. А еще у него были бегающие глазки койота. Позади незнакомца стоял Чайлдесс, однако в полумраке было невозможно рассмотреть выражение его лица.

— Габбинс, Колин Габбинс, — произнес мужчина, с силой пожимая Бринку руку. У незнакомца был легкий шотландский акцент, который, однако, не резал ухо.

Бринк обвел взглядом комнату. Она была почти голой, лишь три стула и этот торшер. Никакого ковра на полу, никаких картин на стенах, мебель дешевая и далеко не новая, воздух затхлый, так обычно пахнет в кладовках и чуланах. Дом номер десять по Даунинг-стрит должен производить куда более внушительное впечатление, даже в два часа ночи, подумал Бринк. Габбинс перехватил его взгляд.

— Отсюда все вывезли несколько лет назад, когда после первых налетов решили, что премьер-министру оставаться здесь опасно, — пояснил Габбинс. — Теперь он обитает в пристройке или даже в бомбоубежище.

С этими словами Габбинс опустился на стул, который тотчас скрипнул под его внушительным весом. Казалось, он вот-вот испустит дух, как и все в Британии. Габбинс жестом указал на два других стула, сунул руку в карман пиджака и вытащил оттуда старый жестяной портсигар, из которого затем вытащил недокуренную сигарету и попытался снова ее раскурить. Бринк не имел ничего против табачного дыма. Более того, он с удовольствием закурил бы сам. Какой ему от этого вред, если на него дохнул больной француз? Но он пообещал Кейт.

Неожиданно до Бринка дошло, почему эта комната произвела на него такое странное впечатление. Да, углы ее были темными, а пол голым, но свет и стулья делали ее похожей на театральную сцену, на которой актер, Габбинс, играл свою роль. Сама пьеса сводилась к притворству и вызывала ощущение чего-то наигранного, фальшивого. Его здесь наверняка ждали секреты, а может, даже парочка лживых фраз, так что ощущение, по всей видимости, верное. Бринк посмотрел на Чайлдесса, но тот уставился в голый пол, затем на Габбинса. Шотландец чиркнул по коробку спичкой, чтобы закурить сигарету.

— Кто вы? — наконец решился задать вопрос Бринк.

Чайлдесс вскочил как ужаленный.

— Фрэнк, я же просил…

Габбинс помахал зажатой между пальцами сигаретой, и сигаретный дым описал в воздухе окружность.

— Я говорю от имени премьер-министра, — сообщил он. Впрочем, по тому, как он это произнес, Бринку тотчас стало ясно, что от дальнейших вопросов лучше воздержаться. Габбинс затянулся своим окурком.

— Вы хотите сказать, что фрицы положили больных евреев в эту лодку и отправили их нам в качестве биологического оружия? — спросил он, выковыривая застрявшую между зубов табачинку.

Воцарилось неловкое молчание. Бринк полагал, что его самолетом переправили в Лондон, чтобы отчитаться по поводу того, что он обнаружил в больнице Чичестера, и этот вопрос застал его врасплох.

— У нас не будет другой возможности для разговора, — произнес Габбинс, выдыхая дым. — Будьте добры, отвечайте.

Последняя фраза прозвучала скорее как приказ, а не как просьба.

— Ты ведь эксперт в этом вопросе, Фрэнк, — подал голос Чайлдесс со второго стула, кладя ногу на ногу.

— Не думаю, чтобы кто-то намеренно прислал нам этих евреев, — ответил Бринк. — Будь у кого-то такое намерение, нам бы прислали тех, кто еще не проявил симптомы болезни.

Габбинс задумчиво посмотрел на свой окурок, затем поднес его к губам, глубоко затянулся, после чего выпустил из пальцев.

— По-английски так не говорят.

Бринк попытался не выдать раздражения в голосе.

— Тот, у кого присутствуют симптомы чумы, способен передать возбудителя другому человеку кашлем или чиханием. Как инфлюэнцу. Чума переносится в крошечных каплях, которые вылетают при кашле из легких больного. Или при чихании. Это понятно? Легочная чума — заболевание со смертельным исходом и протекает стремительно. Если бы немцы хотели распространить ее здесь, они прислали бы тех, кто только что заразился. Это дало бы им время, прежде чем болезнь успела проявить себя и, возможно, была бы диагностирована, больше времени на то, чтобы евреи распространили ее на как можно большей территории. Однако почти все они были мертвы раньше, чем лодка достигла берегов Англии. Бринк на минуту перевел дыхание. Это какая-то ошибка, erreur monumentale, как выразилась девушка с зелеными глазами, и Бринк понял, что она говорит правду. В планы немцев не входило, чтобы эти евреи оказались в Англии.

— Боже, вот уж никак не думал! Как инфлюэнца, вы говорите? — уточнил Габбинс. Где-то вдалеке завыла сирена воздушной тревоги и продолжала завывать еще какое-то время. Лишь когда она смолкла, Габбинс заговорил снова. — Значит, это чрезвычайно опасно, — подвел он итог.

— Инфекции не дали распространиться, — сказал Бринк.

— Нет-нет, это понятно. Я имею в виду Францию. Что если болезнь пошла гулять по стране? — Габбинс подался вперед, и стул протестующе скрипнул под его весом. Глаза под густыми бровями буравили Бринка пронзительным взглядом.