Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- Уже нет. Хмель убит, и кто услышал об этом, тот и избирает гетмана. Наши, может, раньше всех это сделают.
Я молча ударил коня. Гнал к огням за холмами, влетел в сельскую улочку, дальше, к середине села, к майдану, где полыхали две смоляные бочки, толпился люд, кричали, кипели, клокотали. Я соскочил с коня, держа его за поводья, стал, слушал.
- Люди! Людоньки, как же теперь?
- Вот, братья-товарищество, нет уже с нами нашего батька Хмеля и не будет. А что казаки без гетмана? Дети без батька - пчелы без матки.
- Без гетмана теперь нет сил.
- Надо нового.
- Кто же его изберет?
- Да мы и изберем! Первые прослышали, первые и изберем.
- А кого?
- Кого-кого! Разве мало у нас добрых казаков?
- Илью Слишенко можно бы...
- И Василия Лукииного.
- А то и Грица Безкишкого.
Я не стерпел. Шагнул в световой круг, прокашлялся, крикнул резко:
- Что же это вы тут гетмана избираете при гетмане живом? Я - гетман!
- Ты-ы? Да кто ты такой?
- Откуда тут у нас?
- Я - гетман Богдан Хмельницкий!
- Гетман, да еще и Хмельницкий!
- Тю на тебя!
- В роголистнике весь, как водяной!
- Услышал да и прибежал!
Не было здесь соперников, потому что добрые люди не знают зависти. Однако и искушения силой и славой тоже не было тут, царило вечное равнодушие, а то и презрение к сим двум искушениям, стоящим между истиной и душой человеческой.
- Гетман, говоришь?
- Да тебе же до гетмана - как нам до бога!
- Ты хоть знаешь, что это: гетман?
- Умеешь что?
- Может, скажешь людям?
Я задумался. В самом деле: что же я умею?
- Саблей рублюсь вельми, - сказал им.
- Саблей? Да у нас вон Илья Слишенко волу голову отрубает за один взмах. Ты бы смог?
- Не знаю.
- Чего же тогда суешься не в свое дело? Еще что-нибудь умеешь?
- Грамоте обучен.
- В грамоте у нас священник разбирается и всех сирот уже обучил. А ты научил кого-нибудь?
Я молчал. Кого научил? Народ весь? Но кому об этом скажешь и как?
- Осанкой разве не вышел в гетманы? - распрямляя плечи, спросил их гордо.
- Осанкой? Тю на тебя!
- Старый и горбатый!
- Как вол в ярме.
- У нас вон Лукиин Василь - вот это осанка! Хоть в короли! Василь, а ну-ка покажись этому приблуде!
- Был я справедливым ко всем, - не хотел отступать я.
- Справедливым? А что это такое?
- Это когда само ест, а другому не дает.
- Или же когда его хата горит, он и твою подожжет!
- Го-го-го!
- Да еще бога молит: дай боже, чтобы и у моего соседа корова сдохла!
- Ну и смешной человек: справедливый, говорит!
- Ох-хо-хо!
Я переждал хохот и насмешки, снова промолвил им:
- Милосердным тоже был во всем.
- Не туда попал, человече добрый!
- Ох, не туда!
- Милосердие умерло в нашей земле, еще и не родившись.
- Где уж его искать!
- И не тебе, старому да немощному.
- Посмотри на себя: ты на ладан дышишь!
- Я дал волю народу - разве этого не достаточно? - крикнул я, теряя терпение.
- Волю? Перекрестись, человече!
- Сам бог святой не может этого дать, а ты замахиваешься!
- Да и зачем людям эта воля?
- Нам лишь бы поесть, попить да как следует пожить!
- Голодному же воля все равно что собаке бездомной: беги куда глаза глядят, а повсюду все равно крышка!
- Я поднял народ на Сечи, и мы смогли то, чего не смог и сам господь бог! - снова крикнул я.
- На Сечи? Где дед-пасечник Арсений?
- Позовите деда Арсения!
- Дед, вы видели сего человека на Сечи?
- Да, может, и видел, а может, и нет. Разве теперь вспомнишь? Много там люду было, пребыло и перебыло. Да и еще, видать, перебудет.
Я отступил побежденный. Чем превзойти этих людей? Ни умом, ни силой, ни мужской красотой, ни достоинствами высокими не сможешь - они всего имеют в изобилии.
А они уже и забыли обо мне, снова взялись за свое, думали-размышляли, кого бы выдвинуть из своей среды на гетмана, ведь и почет немалый для них, и слава, да и прибыль кое-какая.
И тут уже с другой стороны подлетели к майдану темные всадники, соскакивали с коней, звенела сбруя и оружие, зазвучали голоса встревоженные, и среди них - голос Демка моего.
Я снова шагнул в световой круг, и хотя не похож был на самого себя, Демко вмиг узнал меня, всплеснул руками, растолкал людей, упал на колени передо мной:
- Гетман! Батько!
Темные крикуны, которые еще миг назад поднимали меня на смех, смотрели молча, будто у них отняло язык, потом, точно вмиг прозрев, задвигались, опережая друг друга, лукаво кланялись, еще лукавее восклицали:
- Сам гетман великий!
- Ой горюшко!
- Да как же это?
- Батько! Почему же на сказал?
- Да мы же и видели, что человек какой-то не такой!
- Разве ж я не заметил?
- Это я заметил!
- А вот и нет - это я!
- А я и говорил!
- Да это я говорил!
О мой лукавый народ!
Я прискакал с казаками Демка на пасеку Грицка Великого, ужасаясь от одной мысли об оставленной там Матронке, вне себя от страшных догадок, злой на себя за неосмотрительность и свое глупое равнодушие, свою беспечность.
Матронка была жива и невредима! Голова у нее болела до сих пор, но никто не потревожил спокойствия пасеки, пчелы гудели успокаивающе, кони паслись, похрустывая травой, казаки грелись на солнышке, Грицко знай выставлял новые рои. Неужели где-нибудь есть угрозы, кровь и смерть, и простор вокруг черно разрывают зловещие выстрелы, и конский топот чужой бьет прямо тебе в сердце?
- Чужих не было? - спросил я старшего над своими казаками охранными.
- Бог миловал, - ответил тот, зевая. - А разве что?
А сам смотрел на меня, хотел спросить, почему я весь в засохшем роголистнике и нитчатке, и боялся это сделать. У Матроны так болела голова, что она и не заметила моего необычного вида.
- В погоню! - крикнул я казакам. - Искать! Догнать! Всех до единого!
Я поднял Бужинскую сотню Лукьяна Сухини, потом взбудоражил весь Чигиринский полк, и уже на следующий день поймали тех двенадцатерых, которые нападали на пасеку Яременко и захватили моих двух казаков, поймали и препроводили к судье генеральному Зарудному. Припеченные казацким железом, они недолго молчали и сказали, что подрядил их сам князь ясновельможный Вишневецкий, собрав в полку предателя Забудского и наскребя где только мог еще, так что набралось их триста человек, и разослал по всем пасекам вокруг Чигирина, чтобы поймать меня и доставить к князю, живого или мертвого.
Гей, пане Вишневецкий, не выросло еще то дерево, из которого сколотили бы гроб для Хмельницкого!
Гонцы мои полетели по всем полкам и сотням с универсалами тайными и немедленными, всех чужих велено было хватать, где будут обнаружены, и препровождать в Чигирин без пролонгации и задержки. За несколько дней всех, кто был подослан Вишневецким, переловили так, что я должен был бы радоваться, как если бы поймали уже и заяддейших моих врагов - Вишневецкого, Конецпольского и презренного Чаплинского, которого король так и не выдал мне, несмотря на все мои требования еще под Зборовом. Но малым было утешение: стояли предо мной три сотни предателей, а самые страшные враги оставались недостижимыми и, наверное, издевались над моим бессилием и глумились.
Чтобы не паскудить духом предателей гетманской столицы, три сотни подосланных Вишневецким убийц были затолканы в овечьи кошары за Погибельными могилами, и я поехал туда с генеральными старшинами взглянуть на отродье сатаны, на презренных предателей, на выпоротков и отребье моего несчастного народа.
Я стоял перед ними и молчал, скарайный гетман, живое воплощение беспощадного возмездия, и они тоже молчали тяжко и унизительно, ибо что же они могли молвить? Человек может говорить на том же языке, что и ты, и одновременно быть негодяем, оборотнем, дрянью и подлецом. Если бы язык мог спасать нас от помутнения душ!
- Что этим предателям? - спросил я своего генерального судью. - Пустить под сабли казацкие?
- Не только их, гетман, - промолвил Самийло.
- С кем же в компании? Разве что с князем Вишневецким? Так не имеешь его в руках.
- Мыслю нечто совсем другое. Весь род этот предательский уничтожить следует. Уже послал я по Украине, чтобы свозили сюда их матерей, родивших такую нечисть, и детей, которых родили эти отступники.
Смертельным холодом потустороннего мира дохнуло на меня от этих мрачных слов моего судьи генерального, и хотя уже догадывался я о его страшном намерении, но все же не хотел верить, попробовал отогнать тяжелую догадку, выпросить милосердие не столько для тех несчастных, сколько, быть может, для самого себя:
- Хочешь, чтобы посмотрели на казнь предателей?
- Сказал же тебе, гетман: весь их род искоренить! И матерей, и детей перед их глазами уничтожить, прежде чем их самих пустить под сабли. Чтобы и на том свете у них не было никаких надежд.
- Не слишком ли жестоко?
- А когда хотели схватить тебя, гетман, думали ли о жестокости и справедливости?
- История Украинской ССР в десяти томах. Том второй: Развитие феодализма. Нарастание антифеодальной и освободительной борьбы (Вторая половина XIII — первая половина XVII в.) - Коллектив авторов - История
- Терра инкогнита. Россия, Украина, Беларусь и их политическая история - Александр Андреев - История
- Тайная история Украины - Александр Широкорад - История