Ну так вот. Тха-Тха жил около одного крохотного оазиса, под названием Хи-Хи, состоящего из трех довольно чахлых пальм и одного маленького, вечно пересыхающего колодца. Жил он с дедушкой и бабушкой. А папа с мамой были вечно не дома: ходили с караванами туда-сюда по пустыне. Командировка называется.
С дедушкой и бабушкой было жить хорошо. Мудрый дедушка Кхе-Кхе (это переводится так: «Тот, слава о чьей Безграничной Мудрости достигла тридцати трех оазисов Великой Пустыни, если не считать еще одного, который занесло Грозными Зыбучими Песками в прошлый вторник»), итак мудрый дедушка Кхе-Кхе рассказывал своему любимому внуку Тха-Тха всякие пустынно-верблюжьи сказки, легенды, мифы, частушки и тому подобное.
— Бхе — бхе — хыч — хыч — ху — хры — му — хры, — рассказывал дедушка. И это означало:
— За горами, за долами, за высокими барханами находится Великая Вода. Много дней и ночей идти до нее. Не легок сей путь. Не каждый взрослый верблюд отважится преодолеть его. И ни один верблюд Великой Пустыни еще не видел Великой Воды. Не суждено и нам с бабушкой увидеть ее. Но ты, о мой прекрасный внук Тха-Тха, ты достигнешь Таинственного Берега Великой Воды и омоешь в ней свои благословенные нижние конечности, в смысле — ноги (потому что верхних у тебя нет). Ибо так велят Звезды. Воистину, да будет так!
— Апчхи! — отвечал верблюжонок. Ему ужасно хотелось первым среди верблюдов дойти до Великой Воды и обмочить, то есть омыть в ней свои эти…как их?.. нижние ноги.
И вот однажды бабушка Пху-Пху (я не буду говорить, как это переводится, а то сказка в журнале не уместится), итак, бабушка Пху-Пху, погадав на колючках (верблюды едят колючки, но и гадают на них) сказала:
— Жих — жих — чух — чух!
Перевожу:
— Пора в путь, о Юный Корабль Пустыни Тха-Тха, и да благословят тебя Звезды и Всемогущие Духи Барханов. Ну, горбатый, ни пуха тебе ни пера! Трогай!
— Апчхи! — сказал Тха-Тха, напился воды, залив себе оба горба как две огромные фляжки, и отправился в путь. Бабушка Пху-Пху, как полагается, всплакнула и помахала внучку в след веткой колючки. Потому что других веток в пустыне нет. Если не считать пальмовой. Но она высоко.
Да, долго шел по пустыне Тха-Тха. Он уже потерял счет дням и ночам. Не раз сбивался с пути Тха-Тха. И тогда помогали ему всякие звери пустыни: то тушканчик, то варанчик, то змея гюрза. Три раза попадал Тха-Тха в пустынную бурю. Пять раз чуть не засосали его зыбучие пески. Семь раз кончалась вода у Тха-Тха. И тогда, как по волшебству, набредал он на какой-нибудь оазис и вновь запасался водой. Молодец Тха-Тха! Ничего не скажешь. Я бы так не смог. По жаре, без шляпы, без мороженого, без кондиционера…
И вот уже совсем отчаялся было несчастный верблюжонок. Сел он перед большим барханом и горько заплакал:
— Хны — хны — не апчхи! — плакал Тха-Тха, и это означало:
— Плохо мое дело! Горе мне, невезуха! Не дойти мне до Великой Воды. Пропала жизнь! Зароюсь вот тут, перед барханом, в песок и умру молодым!..
И вдруг поднялся сильный ветер и сдул песок с вершины бархана, и обсыпался бархан, и увидел Тха-Тха вдалеке огромную Великую Воду. Она была от горизонта до горизонта, синяя-пресиняя! А на берегу было множество домов, деревьев, зверей, машин, зонтиков и всего такого прочего.
Тха-Тха подошел к Воде, омыл в ней что полагается и сказал:
— Апчхи!
Около Великой Воды, которую все тут называли морем, Тха-Тха прожил целую неделю. За всю жизнь столько не узнал верблюжонок, сколько узнал за эту неделю. Познакомился он с сотнями веселых зверят, научился кататься на скутере, плавать, нырять с маской, пить сок из трубочки и пускать из трубочки пузыри в сок, лепить замки из песка, играть в теннис, в прятки, в крестики-нолики и в очко, говорить «уау» («апчхи» все-таки лучше!), надувать жвачные пузыри так, чтобы они лопались и залепляли всю морду, раздавать очень сильные щелбаны и мужественно терпеть, когда бьют щелбаны тебе…Я уже не говорю, что Тха-Тха выучил почти сто считалок, имена всех покемонов (непонятно, правда, зачем) и слова песни «Нас не догонят» (довольно, надо сказать, глупые, потому что тех, кто поет эту песню, никто вроде бы догонять не собирается).
Но неделя кончилась, и пришло время возвращаться домой. Тха-Тха хотел было уже напиться воды и пуститься назад в трудный путь, но его новые друзья вежливо сказали ему:
— Ты что, больной? Ты в каком веке живешь-то? В каменном? Сейчас поедем в аэропорт. Там разберемся.
— Тебе куда? — спросил верблюжонка в аэропорте очень веселый летчик-бурундук.
— Оазис Хи-Хи, — ответил Тха-Тха.
Летчик-бурундук развернул карту, поводил по ней лапой и сказал:
— Вот он! Двадцать четыре минуты лету. Садись.
Тха-Тха забрался в вертолет, летчик-бурундук сел за штурвал, и они полетели.
Пески, пески, пески…Красиво! И все это прошел Тха-Тха! Сам! Своими четырьмя конечностями!..
Не успел Тха-Тха наглядеться в окно, как он увидел среди бесконечных песков совсем крошечные, как будто игрушечные, три пальмы, колодец и дедушку с бабушкой. Вертолет снизился и сел около оазиса, подняв пропеллером маленькую песчаную бурю.
— Апчхи! — закричал Тха-Тха. — Апчхи! Деда Кхе-Кхе! Баба Пху-Пху! Это я, Тха-Тха!
— Апчхи! — обрадовались дедушка с бабушкой и стали целовать, обнимать и всячески мусолить своего внучка. — Как ты, наш ненаглядный Тха-Тха?.. Где же ты так долго пропадал?!.
И Тха-Тха все рассказал дедушке и бабушке. Все сразу. И про то, как он шел по пустыне, и про море, и про жвачные пузыри, и про «нас не догонят», и про своих новых друзей, и про аэропорт.
— Апчхи! — только и повторяли пораженные деда с бабой.
Они сказали Огромное Спасибо летчику (по пустынно-верблюжески «спасибо» — «хи-хи-чпок»), напоили его вкусной свежей водой из колодца и вручили букет из колючек. Очень, кстати, красивый букет, и колючки — редкий вид. Хрум-Хрум называется.
И тогда летчик-бурундук сказал:
— Я через полгода прилечу и отвезу вас к морю. А то живете здесь в своем оазисе Хи-Хи, как… В общем, полетите к морю. И папа с мамой тоже полетят. Когда из командировки вернутся. Не зря же верблюжонок прошел через всю пустыню! Ну, будьте здоровы.
И летчик-вертолетчик-бурундук улетел.
А через полгода, как раз, когда вернулись из командировки папа с мамой, он снова прилетел. И посадил всю дружную верблюжью семью в вертолет, и они отправились к морю. И целую неделю отдыхали у «Великой Воды». И чуть ли не каждую секунду говорили «апчхи!» Потому что кругом было очень много нового и интересного. А все им говорили: «Будьте здоровы!»
Они и здоровы. Чего им сделается?.. И живут замечательно. И вы тоже не чихайте. И не обижайте верблюжат, дедушек и бабушек. А пап и мам — само собой разумеется. Вот и сказке конец. И хи-хи-чпок за внимание.
Великий Черепаший Поход
Жили-были на белом свете, а точнее — на одной уютной полянке с сочной травкой, три черепахи: Медлява, Неторопиша и Потихонюшка.
Медлява все делала медленно, Неторопиша — не торопясь, а Потихонюшка — потихонечку-полегонечку. Поэтому ее иногда еще звали Полегонюшка.
Жили они мирно, спокойно, никуда, как вы уже поняли, не торопились, потому что торопиться черепахам некуда: жизнь у черепах долгая, лет 100–150, не меньше. А то и 200. «Чем меньше торопишься, тем дольше живешь» — это такая черепашья пословица.
У черепах, самых древних на земле и самых мудрых животных, вообще-то много всяких древних мудрых пословиц и поговорок. Например: «Мой панцирь — моя крепость». Или: «Рожденному ползать летать ни к чему». Или: «Тише ползешь — дальше уползешь». Люди потом взяли эти пословицы и переделали на свой лад. И делают вид, что это они такие умные. Ну-ну…
Еще черепахи очень любят залезать в свой панцирь и сидеть там долго-долго. День, неделю, а то и месяц. Это у них называется «панциризация». Думать о том, о сём. А не есть и не пить черепахи могут очень долго. Одна черепаха по имени Тормозюля залезла к себе в панцирь и целых пять лет просидела без пищи! Честное слово! Научный факт. Если не верите, почитайте «Энциклопедию для детей».
Обычно перед тем, как залезть в панцирь, черепаха говорит другим черепахам: «Ну, дорогие мои пресмыкающиеся, пока. Мой панцирь — моя крепость. Ушла в себя, приду не скоро». И уходит в себя. И приходит очень не скоро. Пока все мысли не передумает.
Если бы вы знали, как я завидую черепахам! Вот бы мне такую «панциризацию». Хотя бы на месяц. У людей, конечно, тоже есть свои «панциризации». Отпуск называется. Но я уже в отпуске не был пять лет. Или шесть… Ну, это так, к слову.
И вот однажды Потихонюшка-Полегонюшка сказала подругам: «Дорогие мои Медлява и Неторопиша! Будьте здоровы. Не поминайте лихом. Пора мне сделать панциризацию. Чао, рептилии!» И залезла к себе в панцирь.
Сидела она там дней, наверное, десять, а потом вылезла и говорит:
— Долго я думала и наконец придумала: неправильно мы живем. Всё не так, ребята!
— Что не так-то? — спросила Медлява.