Путь для соединения с Римским-Корсаковым был кружный, по правой стороне Верхнего Рейна через Кур к Фельдкирху, но спокойный. Здесь было продовольствие, здесь же к армии могли присоединиться обозы и полевая артиллерия, которые Суворов отправил из Италии.
Путь через Рингенкопф являлся, по существу, отступлением, той «ретирадой», которую всю жизнь так ненавидел Суворов. Но делать нечего, – это был единственно правильный выход из тяжелого положения, в которое попал Суворов.
И на совете в Гларисе Суворов мужественно принял его.
Целый день отражая натиск французов, которые наседали на арьергард, войска Суворова к ночи дошли до Эльма.
Ночь выдалась ненастная и темная. Снег валил хлопьями. Дров не было, войска дрогли на ветру. В каждом батальоне отдыхала половина – остальные стояли в ружье, ожидая нападения.
В два часа пополуночи 25 сентября двинулись дальше.
Апшеронцы в авангарде. После двухдневного кровопролитного боя в Муттенской долине их ряды поредели. В Гларисе остался с тяжелоранеными Башилов. Унтер-офицера Воронова контузило в бок. Он не захотел оставаться в Гларисе, кое-как пошел с полком. Воронов терпеливо переносил боль и все стыдил легко раненных молодых солдат, которые стонали:
– Ишь, разохался, как баба на печи! Бери пример с нас, стариков. Думаешь, нам легче?
Майору Лосеву ядром оторвало на левой руке три пальца.
За апшеронцами ехал верхом сам фельдмаршал Суворов со штабом.
Ветхий плащ фельдмаршала слабо защищал его от стужи: Александр Васильевич посинел на ветру, скукожился, Аркадий, Андрей Горчаков, Прошка – все предлагали ему укрыться еще чем-либо, но Суворов и слушать не хотел. Всю жизнь он тянул солдатскую лямку и в привычках и в обиходе не хотел отличаться от солдата. Когда Кушников предложил ему запасной плащ, он сердито огрызнулся:
– Не надо. И так не холодно!
– Да ведь ветер какой, ваше сиятельство! Вон молодые солдаты и те посинели!..
– Что миру, то и бабьему сыну!
Сначала подъем на Рингенкопф не показался труднее, чем на Росшток. Как и там, вязкая, грязная тропинка – пройти одному человеку – тянулась по косогору, по краю отвесной кручи. Она то спускалась вниз, пересекая быстрые горные потоки, то опять взлетала куда-то под небеса.
Так же, как и там, мулы перед трудным подъемом останавливались, а потом, понукаемые прикладами, брали подъем рывком.
Так же, как и там, обезноженные казачьи лошади выбивались из сил, и солдаты на веревках втаскивали на кручи горные пушки.
Так же, как в там, люди скользили, и некоторые падали вниз, в пропасть.
Наступило утро. Все повеселели.
Но два проводника-швейцарца, которые должны были идти впереди апшеронцев, почему-то оказались у них в хвосте. Проводников что-то не особенно радовало утро. Они тревожно перешептывались между собою, Антонио Гамма тоже крутил головой.
Суворов приметил это. Он постарался сообразить, чем они так озабочены. Глянул вокруг.
В горах не в степи: глазом немного окинешь!
Очертания белоснежных гор, которые обычно едва видны на матовом бледно-сером горизонте, сегодня почему-то выступали определеннее и резче. Скалистые бока далеких гор сделались гуще и темнее. В воздухе повисла угрюмая, мертвящая тишина. Ветер стих.
«Точно перед бурей, – подумал Суворов. – Этого еще не хватало!»
Он знал, как страшны в альпийских горах снежные бури.
Увидев более широкое местечко, фельдмаршал слез с коня и подошел к Антонио Гамма. Старик шел, глядя уже больше вверх, чем под ноги.
– Что так тревожатся проводники? – спросил у него Суворов.
Антонио только чмокнул губами, словно не решаясь произнести то, что думалось.
– Будет буря?
– Да, похоже на бурю…
С каждой минутой становилось темнее, точно наступал вечер. И неожиданно откуда-то вырвался ветер. Он поднял легкую снежную пыль, – снег в горах был мелок, как песок. Ветер взвихрил его и швырнул в лицо. Люди невольно зажмурились, закрыли лица руками.
Суворов стоял, прикрыв глаза ладонью. Кто-то толкнул его. Он отнял ладонь и взглянул. Ветер стих. Мимо Суворова вниз по тропинке спешил один из проводников. Суворов хотел крикнуть, чтоб его задержали, но в это время снизу из расщелин и пропастей донесся вой ветра. Эхо, удесятеряя, катило его. И вдруг он окончился страшным ударом, точно по растянувшимся цепочкой русским войскам ударила громадная невидимая пушка.
Суворовский конь тревожно заржал. Где-то сзади откликнулись другие.
Сразу надвинулась темнота. На горизонте уже не выделялась ни одна вершина. Скалы казались бесформенными массами.
И тотчас же налетел страшнейший порыв ветра. Весь снег, лежавший на горах, пришел в движение. В шаге ничего не стало видно.
Снежинки, легкие, как мука, с силой лепили в лицо. Как иглами, колол резкий ледяной ветер. Дышать стало трудно, – мелкий снег забивал глаза, нос, рот. При каждом вдохе сильно кололо в горле.
Где-то вверху с оглушительным грохотом катались вниз сброшенные ветром камни. Ветер был так силен, что казалось – вся громада скалы, где стоял Суворов, колышется, готовая рухнуть.
Суворов прижался спиной к скале, ожидая, когда стихнет сумасшедший ветер.
Лицо и руки пухли от холода.
Ветер продолжал выть, но выл уже все дальше и дальше. Он походил на крик отчаяния, доносившийся издалека.
И наконец стих.
Суворов на секунду выглянул из-под руки. В непроглядной темени, сквозь туман и снег, блеснула молния. Он сам и все кругом него были в снегу. От тропинки не осталось и следа.
Суворова взорвало:
– Все против нас. Нет, преодолеем!
Чуть посветлело.
Он оглянулся, чтобы посмотреть вниз, на войска. В этой полутьме все сливалось. И только донесся оклик Аркадия. Он был по-детски испуганный и звучал совсем не по-военному:
– Папенька!
– Я тут! Держитесь, ребятушки! – крикнул, как мог, Суворов.
Его слова опять потонули в новом яростном порыве ветра.
Шел очередной вал.
…Нельзя было сказать, сколько времени – с минутными перерывами – свирепствовала эта страшная снежная буря. Казалось, она продолжается Бог ни весть сколько и ей никогда не будет конца. Стихало только на минуту, а потом яростный натиск начинался вновь. С новой ужасающей силой, с диким воем налетал ветер, вздымая тучи снега.
Снова где-то тут, рядом, с невероятным грохотом рушились, неслись вниз в стремительном обвале громадные камни.
Снова над головой и внизу, под ногами, оглушительно рокотал гром, точно залпом били десятки пушек, и кромешную тьму прорезал зловещий блеск молний.
Казалось, что гром и молния, ветер, горы и снег – все соединилось для того, чтобы раздавить, уничтожить суворовскую армию.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});